***
Фолька хотела было повернуться, но острая боль в боку заставила зашипеть, стиснув зубы. Сначала её обожгло радостью, что она не мертва, но это щекочущее лёгкие счастье пропало так же быстро, как и появилось. Больверк принёс её сюда, не бросил. За грязным окном посветлело, небо стало молочного цвета, а листья поблескивали под слабым светом. Было тихо и страшно. Страх проникал сквозь вены, бутонами раскрывалось её отчаяние, цветки их отравляли сердце и у краев глаз скопились горячие слёзы. Пролежав так пару минут, постоянно успокаивая себя и внушая, что все хорошо, она попыталась встать. В боку все ещё болело, хотя самой раны уже не было. Встав на холодный пол, она невольно поёжилась, но продолжила идти. Она не знала, где находилась, но бочку с водой не так уж и сложно было найти. Гнев преследовал Больверка. Он не спал, даже не смыл чужую кровь с рук, не обращая внимания на то, что она разъедала кожу, тогда он не просил помощи, но Фолька вновь кинулась ему помогать и что? Пострадала сама, доказала свою глупость в очередной раз. Было ли это чертой всех людей или только её, Больверк не понимал. Он глубоко вздохнул, сжав кулаки, сухая кожа натянулась на костяшках, ему хотелось не просто в гневе повалить дерево, а целый лес. Не должен же Больверк благодарить её, неужели она этого ждёт, благодарности? Ждёт, когда он вплетет ей в волосы золото? Он тряхнул головой, отчего угольно-чёрные волосы легли на уставшее бледное лицо, лишь яркие темно-синие глаза и гнев — чистый, жгучий, захлестывающий с головой, выдавал в нем жизнь. Фолька, уже вернувшаяся, неустанно ворочалась, вспоминая детали битвы, её копьё не так уж и эффективно было в небольших пространствах, она это знала точно, но что-то в её голове в тот момент переклинило, защемило, заиграло яркими вспышками и она бросилась на помощь. Её поступок был необдуманным, но неужели это должно её волновать? Неужели ей постоянно нужно думать над последствиями своих решений? В этот момент она не командовала бандой наёмников, не разрабатывала тактику нападения, не изучала местность или особенности вражеского оружия и ведения боя, она просто находилась с человеком, который стал для неё таким дорогим, ценным. Ценнее, чем те моменты, когда она жила в полной семье, без нужды работать на саму себя, таскать тяжелые брёвна, чтоб прожить ещё пару дней, ведь все это осталось в прошлом, а сейчас она жила в настоящем и имела право поступить именно так. Она даже почувствовала некое облегчение, подарив оправдание самой себе, но Фолька знала, что Больверку её оправдания не будут нужны, он даже слушать не станет, в презрении скривив губы. Вскоре ей надоело лежать, деревянные стены стали давить своим скучным видом, а простынь надоела своей жесткостью, женщина приподнялась, сейчас ей очень хотелось помыться, вымыть песок из волос, расчесать их как следует, выдрав пару слипшихся клочков и сделать хвостики. Сил не хватало ни на что, эмоционально она была подавлена, но все же выйти на улицу и подышать ей хотелось. Фолька была переодета в сорочку для сна, которая была ей немного не по размеру. Её немного злило то, что кто-то мог прикасаться к ней, тем более переодевать, пока она была без сознания. Немного сощурившись, она прошла вперёд, пытаясь найти свою одежду, но, ничего не найдя, заскрипела зубами. Она вспомнила, что копьё и щит её так же были безвозвратно утрачены, и это ещё больше расстроило её. Отчаяние вцепилось в неё, даже не собираясь отпускать, оно пустило ей корни в самую душу, оттеняя все то счастье, что она чувствовала до этого. Фолька почувствовала, что все напрасно, что все, что она делала бессмысленно, что она зря вкладывала какие-либо силы, что испортила все своей гордыней, не в первый раз и как бы ей не хотелось противостоять Больверку, она не могла. И физически, и морально, он как будто был абсолютно непробиваем, может быть даже глух ко всему, что происходит. Его маленький узкий мирок был только там, где есть он, он видел только дорогу и горизонт. Конечно, такое мировоззрение вредило ему, ведь он не всегда мог задрать голову и оглянуться вокруг и не всегда виной этому был кругозор. Он был слишком сосредоточен в себе, он выкристаллизовал себя, с трудом признавая ошибки, чувствуя постоянное недовольство, закрылся от внешнего мира, ссутулившись и укрывшись медвежьей шкурой — авторитетом, силой, властью, подвигами. За шкурой же скрывались костлявые широкие плечи в маленьких белых полосочках — шрамами, грубой кожей, но все же очень тёплой, может даже горячей в особо холодное время. Возможно он слишком много перенял от медведя, но разве не поздно теперь об этом думать? Сможет ли он выбраться из панциря и взглянуть на мир? — Привет, воительница, — немного не в своей манере поприветствовал Фольку Ивер, облокотившись на топорище. — Здравствуй… Ты зачем пришёл? — она немного в замешательстве оглядела варла с головой до ног. — Меня попросили проведать тебя, остальные заняты решением проблем с нападением, ну и остальные после такого ещё меньше захотели ютиться с наемниками, — Фольке последние предложения не очень понравились, хоть она и знала, что Ивер говорил правду. — Со мной все нормально, мне нужна одежда и снаряжение, я больше не собираюсь тут валяться. — Тебя бы никто и не стал тут держать, — в грубой манере ответил варл, — думаю, через пару часов тебе принесут то, что нужно, на снаряжение гораздо больше времени понадобиться, знаешь ли. — Ладно, — воительница вздохнула, поджав ноги, Ивер развернулся и размеренными шагами вышел из комнаты.***
Фолька сидела у костра с несколькими Воронами, они о чем-то болтали, расспрашивали Фольку, та лишь отмахивалась, изредка посматривая на Больверка, медленно попивающего эль. Уже вечерело, люди всё так же прятались по домам, но кто-то приходил просить еду у клана Алетты. Сама она после нападения советовалась с Ивером, как поступить с Руггой и беседовала о троне с Лудином. Тот решил занять верхушку власти через месяц-полтора, когда все более или менее утихомирится и ситуация в городе немного прояснится, а пока замок будут охранять подчинённые Лудина и пара десятков воинов Алетты. Лудин с небольшим презрением отнёсся к нападению на Воронов, не удивившись и списав все на их самоуверенное поведение. Эйвинд сидел чуть поодаль, теребя край туники. Он бы мог поинтересоваться, как себя чувствует Фолька, но ему это было неинтересно, и воительница это понимала, сочувствуя. Она с трудом могла представить себя на его месте, даже чувствовала его отчаяние, как будто образ его был окутан вязким дымом, дышать им было тяжело, а глаза постоянно слезились. Фолька, подумав об этом, вздохнула чуть громче, чем нужно, но никто этому значения не придал, мужчины, все-таки в основном были гораздо более невнимательными, особенно подвыпившие. Что же там за пределами города? Там должно быть страшно пусто — это понятно, а что со временем года, например, в Берсгарде? Растаял ли там снег или холодные ветра превратили его в лёд? А в Арберранге сейчас весна? Хотя действительно ли это её волнует? Закат окрасил небо в лёгкий розовый, края облаков немного подсветились, в медный цвет окрасились деревья, их толстые стволы светились, а красная листва приятно шуршала. Костёр немного потрескивал и приятно грел замёрзшие ноги. Сигбьорн опять что-то готовил. Удивительно, что его волновало хоть что-то кроме выпивки и сна, а может ему просто нравилось. Готовил он действительно неплохо, никто не жаловался, когда он кинул в мясной бульон какие-то обрезанные с разных сторон овощи, они и не могли быть свежими, а про хлеб вообще мало кто говорил, половину запасов уничтожили драги, и теперь нужно было что-то предпринимать. Больверк присоединился к компании, усевшись на бревно и оперевшись на него одной рукой. Фолька заметила свежие раны на его руке, но было и так понятно, что он не позволит никому их лечить. Но смотреть на красные полосы, уже заросшие неровной коркой было не очень приятно, она даже чувствовала фантомную боль, осознавая, насколько глубокими были некоторые порезы. Варла это не волновало, он даже боль не чувствовал, лишь лёгкое жжение, когда неудачно наклонялся или двигал рукой, растягивая края раны. Она вздохнула, колеблясь. Она не знала, как он отреагирует: может придёт в гнев от её навязчивости, может проигнорирует, вскинет бровь, фыркнув в бороду, посмеется? Она встала, едва не споткнувшись о длинный подол голубого платья. Фольке нравилось, как оно выглядит, но все-таки подол лучше было бы обрезать. Она зацепилась им за корягу и, не удержав равновесия, упала, оперевшись на руки. Где-то сзади раздался пьяный гогот, в основном Сигбьорна и Оли. — Ты, кажется перебрала, Фолька, — хрюкнул Оли. Женщина стиснула зубы, мечтая хорошенько врезать наглому карлику. Пусть она и выпила, но держаться на ногах могла, хоть они и ощущались ватными. Она поднялась и отряхнула руки, Больверк кажется наблюдал за этим отсутствующим взглядом. — Как ты? — ненавязчиво спросила Фолька. — Тебе не кажется, что об этом нужно спрашивать тебя? — кажется, под действием алкоголя Больверк стал более разговорчивым, Фолька безмерно было рада этому, но старалась удержать глупую улыбку. Больверк не заметил её напряженного лица, продолжая молчать. — Тебе бы стоило позаботиться о своих ранах, — она проигнорировала его вопрос. — Тебе бы стоило заткнуться и уйти. Ну вот. — Прекрати вести себя как ребёнок, Больверк, принимать помощь — нормально. Мужчина фыркнул: — А ты прекрати вести себя, как курица, кто тебя просил помогать? Ты пытаешься обвинить меня, хотя своей вины не видишь. Чего ты ждёшь от меня? Благодарности? Я не собираюсь тебя благодарить. Фолька немного опешила. А ведь действительно, она знала, что Больверк не будет её благодарить, не будет просить помощи. — Я думала, что тебе нужна помощь, — она старалась держать спину ровно, но это не особо помогало. — Мне не нужна твоя помощь, ты себе-то помочь не можешь. — Ты издеваешься что ли?! Я могу за себя постоять, могу помочь себе, это ты не умеешь принимать помощь и благодарить, мне кажется, что из всех варлов ты самый упрямый! — она сощурилась, уперев руки в бока. Шум привлёк Воронов, и они с интересом наблюдали, не задумываясь о том, что может произойти дальше. Фолька схватила бродекс Дитча и тыкнула обухом в Больверка. — Ты серьёзно хочешь со мной сразиться? — он даже не сдвинулся с места. — Да, и можешь быть уверен, что я смогу за себя постоять, — у Фольки в ушах звенело от напряжения, давление резко упало, и ей стало холодно. Больверк вздохнул, явно не желая драться, но назад он сдавать не собирался. Фолька тоже, ей надоело терпеть. Больверк принял оборонительную стойку, хотя второй топор не достал. Он не недооценивал Фольку, но тот факт, что она будет пользоваться не своим оружием, делал её слабее. Все-таки Больверк сам обучал её владеть топором и видел, что у неё не очень хорошо получается. Копье же ей подошло идеально, ведь она могла держать дистанцию, а во второй держать щит, отражая удары. Ей пришлось долго тренироваться и набирать мышечную массу, ведь использовать две руки сразу было очень сложно. — Атакуй, — прохрипел Больверк. Неужели он её недооценил? А может хотел вывести и воспользоваться тем, что она была ослеплена гневом? Воительница перехватила бродекс двумя руками и приподняла. Держать его было не очень удобно, хотя вес был чуть меньше, чем у её копья. Она быстро перебрала в голове виды ударов и поняла, что скорее всего проиграет, ведь Больверк гораздо быстрей будет наносить удары. Для бродекса нужны место, дистанция, рост и сила. Но она же может попытаться? Замахнувшись, она подалась вперёд, Больверк увернулся, нанося удар обухом ей в бок. Фолька зашипела, было больно, но она даже не представляла, как было бы больно, если бы вместо обуха было лезвие. Она злилась, лицо её искривилось в гневе, на её плечи опустился груз позора, но даже с этим грузом она не прекратит попытки. Она развернулась, думая, как поступить, но свист лезвия и шорох вырвали её из пучины мыслей. Она отскочила, но лезвие задело её предплечье, нежный голубой окрасился в багровый. Больверк быстро подошёл к ней сзади, сделал подсечку и опрокинул. Фольке показалось, что на секунду он помедлил, прежде чем отпустить, но эта секунда, когда они смотрели друг на друга, пока воительница отчаянно желала разглядеть хоть что-нибудь на дне его глаз, могла бы показаться вечной, если бы не тупая боль от падения на спину. Больверк приставил топор к её груди, чуть пригнувшись и сказал: — Ты проиграла, Фолька. Сейчас ей было стыдно, действительно стыдно. Глупо было провоцировать его, глупо было драться не своим оружием, глупо было помогать ему, глупо вообще было думать, что он примет ее. Он продолжал смотреть на неё. Да что ему вообще нужно? Неожиданно она увидела крупную ладонь перед собой. Он протянул ей руку, на лице его не было ни единой эмоции. Фолька помедлила пару секунд, но неловко протянула ему ладонь, он ухватил ее, помогая ей подняться. Она почувствовала облегчение, почувствовал под ногами землю, ей захотелось нервно засмеяться, но она лишь издала смешок. — Чего вылупились?! — прошипела женщина, отряхиваясь. Вороны продолжали смотреть, Больверк прошёл на то же место, где был до этого, и все расслабились. Эйвинд смотрел на Фольку, без сочувствия, но что-то в его взгляде все же было, она подошла к нему спустя некоторое время. — Чего-то хотел? Он хмыкнул: — Зачем ты полезла с ним в драку? — Тебе какая разница? Я хотела доказать, что могу постоять за себя, — Эйвинд промолчал и Фолька продолжила, — то, что ты постарел, повлияло на твою продолжительность жизни? — Думаю да, но сейчас меня это не интересует, — он скрестил руки на груди, — Ты не можешь отпустить её? — Тебя это не касается, но, да, не могу, — он немного смягчился. — Этот мир не стоит и перышка с её накидки, — он склонил голову. — Возможно и так, но ты не можешь ничего сделать с этим, — Ты думаешь, я не знаю об этом?! У меня нет смысла просыпаться утром, нет смысла засыпать ночью, — Но это неправильно, ты не можешь закончить жить вот так, ты думаешь она бы хотела, чтоб ты убивался из-за неё? — Фолька села рядом с ним. — Нет, но я не могу по-другому. У меня такое чувство, что я не успел столько всего сделать, что если бы я постарался чуть больше, то, возможно, все сложилось бы иначе, — он вздохнул, — но ты права, я не могу с этим ничего сделать. — Я могу залечить твою рану, — произнёс Эйвинд спустя некоторое время, — Это было бы здорово, спасибо.***
Как же противно было осознавать, что потуги какой-то жалкой женщины спасли твою жизнь, что ты — большой и сильный был абсолютно беспомощен перед иллюзией, стоял, а в горле застыл крик смертельного ужаса перед тысячей ярко-желтых глаз. Стыд это или гнев? Когда тебе больше трехсот лет начинаешь хуже различать эмоции. Как же он устал. Спать в траве, на камне, на сырой земле — какая разница? Он уснул на бревне, уперевшись руками в колени — отвратительно неудобно. Ему снились пурпурные молнии и то, как Тьма проникает в него, как плоть иссыхает и твердеет, а разум в растворяется. Больверк проснулся рано утром, уснуть он не смог, так что решил отправиться за город. Озеро встретило его приятной прохладой и чистотой, он скинул с себя шкуру, обувь, но топоры оставил при себе и медленно вошёл в воду по пояс. Вода приятно обволакивала, смывала грязь, пот и все волнение, поверхность приятно поблескивала под лучами солнца и искрилась, когда Больверк двигался. Озеро находилось в тени изумрудных сосен, и воздух вокруг наполнялся свежим запахом новой хвои, на глади воды кое-где плавали жёлтые сухие листочки, а дно было прозрачным и на камешках играли солнечные зайчики. Больверк немного пошевелил руками, создавая шум и плюхнулся в воду, поплыв на глубину, брызги от сильных взмахов руками оставляли мелкую рябь на воде, доплыв до середины, он перевернулся на спину и уставился в небо пустым взглядом. Он устало вздохнул и закрыл глаза. Казалось, будто вода поглощает все звуки, было приятно, вода немного залилась в уши, но Больверка это мало волновало, он ни о чем не думал.***
— Где этот идиотский хлеб?! — Кончился, — спокойно ответила Алетта, — повернувшись к источнику звука. Проблема с хлебом держалась почти два месяца и почти не решалась, так как земли пока не восстановились и выращивать на них что-то было невозможно, даже если заставить работать всех Ткачей Арберранга. — Запасы зёрна кончаются, а нужно кормить весь город. — И что нам делать? Как ты собиралась кормить этих людей? — Оли показал рукой на группы людей, которые усеивали все свободное место на холме. — Земли начинают свежеть, ткачи восстанавливаются, это лучше, чем просто так оставлять людей на верную смерть, — она задумчиво смотрела вдаль.***
Фолька крутила копье в руке, его выковали пару дней назад, наконечник поблёскивал на света свету, а на древке не было ни единой зазубрины. Теперь она может взять реванш. Только надо ли это? Это довольно глупая идея, особенно, если Больверк победит ещё раз. Она решила оставить рассуждения на вечер и прогуляться. Город стал громче. Безусловно, все оставалось так же плохо, но Вороны продолжали патрулировать город, пресекая преступления или несправедливость. Кое-где люди начали укреплять и ремонтировать дома, вспахивать землю, она все ещё была неплодородна, но надежда теплилась в груди. Некоторые драги остались в городе, много кто эти был недоволен и между ними и людьми возникали драки, после довольно толстого намёка наёмников обе стороны просто стали игнорировать друг друга. Лудин собирался взойти на трон через пару недель и взять управление в свои руки, восстановить экономику и помочь людям. Фолька думала, что могла бы победить сейчас и восстановить себе честь с репутацией и может, переубедить Больверка? Звучало фантастически, но это было бы самой лучшей возможностью оправдаться, доказать свою точку зрения без спора и аргументов, просто потому что победила его в битве, хоть Больверк груб и ум его закостенел в какой-то степени, но понятия о чести у него были, так что у Фольки была возможность заработать в свою сторону потерянное нормальное отношение. Она решила позвать его на дуэль через пару дней.