Я - Гидра (18+)

— Lockheed L-188 °C Electra с регистрационным номером N183H (заводской — 1136) был выпущен в начале 1961 года, став одним из последних представителей серии. Изначально он имел бортовой номер N185H и строился по заказу американской Capital Airlines. Однако в 1960 году эта авиакомпания оказалась на грани банкротства, а в 1961 году была упразднена, поэтому заказ отменили. После перерегистрации самолёт сменил бортовой номер на N183H. Технические характеристики прилагаются, — зачитывал Андрей оперативную информацию. — По данным разведки, самолёт был зафрахтован Military Airlift Command для перевозки группы военных и членов их семей. В рамках контракта ему предстоит выполнить сперва пассажирский рейс AFA-262/D из Маккорда (штат Вашингтон) в Монтерей (штат Калифорния), а затем AFA-280/D из Монтерея в Колумбус (штат Джорджия) с промежуточной посадкой с Ардморе (штат Оклахома) для дозаправки и смены экипажа. Экипаж заступает на работу в 04:30 в базовом аэропорту Ардмор (по факту, военная авиабаза), а в 06:00 вылетает в Лотон (Оклахома), где приземлится в 06:40. После часовой стоянки борт N183H вновь поднимется в воздух в 07:30, а в 12:00 должен прибыть на авиабазу Маккорд. Нам известно, что пассажирский рейс — прикрытие. На борту будет заместитель директора Щ.И.Т. Джаспер Олдрин, несколько агентов, многочисленная охрана. Они летят на совещание в одной из штаб-квартир в Джорджии, чтобы согласовать строительство лаборатории во Вьетнаме и ряд экспериментов над пленными из Северного Вьетнама. Им не дают покоя лавры Эрскина, и Зола там в первых рядах. Хотя он стал подозрительно часто обращаться к врачам. Похоже, Яша, твой подарочек в виде радиационной коробушки даром для него не прошел. — Наши действия? — Зимний пробежал глазами копии данных. — Было бы логично устроить им «ма-а-аленькую воздушную аварию» с летальным исходом. Кто-то из Ревущих будет на борту? Дум-Дум, Морита? — По нашим данным, они уже на базе. Возможно, Морита вылетел во Вьетнам. Картер тоже будет там, но полетит другим рейсом, насчет Старка информации нет, — отчитался Андрей, садясь. — Самолет будет лететь с пересадками — вплоть до Ардмора будут подбирать на борт агентов, можно сделать им неисправность. — А кто пилот? — Яков еще раз изучил документы. — Глава компании полетит за штурвалом сам? Ему сколько? За пятьдесят? Почти шестьдесят ведь. Недальновидно со стороны руководства Щ.И.Т. сажать за штурвал пенсионера, — хмыкнул Зимний. — Понимаю, военный летчик. Что-то мне подсказывает, что он тоже в Щ.И.Т. Или в Г.И.Д.Р.е. На кой ляд президенту крупной авиакомпании самому перевозить обычных «пассажиров»? Реклама? Так это вам не битлы, как в 1964-м. — К чему ты клонишь? — Ткачёв тоже зарылся в документы. — Что, если у нашего Рида Уэйна Пигмана, скажем, сердечко прихватит? Не молод дедушка уже. Параллельно можно вывести из строя черные ящики. Хотя, вероятно, они и так писать не будут во избежание утечки информации. Как я понял, самолет не оборудован автопилотом? — Оборудован. Но на борту будет наш агент. Он выведет автопилот из строя, после чего сойдет с самолета и пересядет на коммерческий борт. Мне нравится ход твоих мыслей. Но как устроить Пигману приступ тогда, когда нам надо? — Лаборатория при Красной Комнате разработала препарат для улучшения физической активности. У него есть побочка — повышает нагрузки на сердечную мышцу, способен вызвать коронарную недостаточность. Но сыворотка эту угрозу для суперов сводит на нет. А вот для обычного человека счет идет на часы после приема. Пигман немолод, мягко говоря, думаю, он не отличается стопроцентным здоровьем. Да даже если и у него здоровое сердце, с учетом возраста препарат подействует. Надо рассчитать дозу так, чтобы наш агент успел свалить. Следов чудо-таблетка практически не оставляет. Скормить ее можно с водой даже, безвкусная, — подумав, ответил Яков. — Кто второй пилот? — Уилбур Марр. Гражданский. По документам, по крайней мере. Но, вероятно, завербован. — Надо поколдовать над его рулевым механизмом. Чтобы заклинил при попытке взять управление на себя, когда Пигман благополучно преставится за штурвалом. — Мы проинструктируем нашего агента. При ударе о землю и возгорании незначительная неполадка окажется незамеченной. — Я так понимаю, на мне — база Щ.И.Т.а? — хмыкнул Яков. — Нет, на тебе срыв стройки базы во Вьетнаме. Масштабная диверсия с уничтожением всех ответственных. Там будет твой старый друг. Осознаешь последствия? — прямо спросил Ткачёв. — Хотя сначала ты поедешь в Монтерей, подстрахуешь нашего агента. Калифорнийские пляжи ждут тебя. — Ага, заждались, прям плачут кровавыми слезами… Осознаю, Олег. Не думаю, что он знал о том, что я выжил. И, скажу честно, я не хочу его крови на своих руках. Но если это будет неизбежно, он умрет. В свете событий последних лет настоящих друзей в США у меня нет, — вздохнул Зимний. — Когда выдвигаюсь? — Ночью спецбортом. То есть, через три часа. Поешь, проверь экипировку. Оружие на твое усмотрение. Характеристики базы будут у тебя через полчаса. — Есть! — ответил Зимний, выходя из комнаты совещаний. Операция стандартная. И что могло пойти не так? *** Их агента вычислили за четыре дня до полета. Кто бы сомневался, блядь? Поэтому Зимний с документами на имя Джаспера Уитмана примерял на себя форму бортинженера, ведь по неудачному истечению обстоятельств инженер Чарли Грей по дороге на работу подвернул ногу. Джаспер Уитман, парень, устроившийся в компанию пару месяцев назад, с пулей во лбу лежал на дне океанском, и Зимний надеялся, что грим не подведет. Голосам подражать он умел. Как и новейшая разработка Красной Комнаты — ткань, которая должна была спрятать его руку от сканеров на борту. Никто не надеялся, что именно Уитмана назначат на этот борт, но теперь уже по счастливому истечению – под руку господину Пигману попался новенький, который не привлекался, не завербован и не знал, кто летит этим бортом. Риск всегда существовал, но биография у парня была чиста, аки слеза младенца, и вот Зимний получил звонок в ночь на двадцать второе апреля с просьбой явиться в аэропорт. Все складывалось неплохо. Джаспер Уитман должен был сопроводить борт до Монтерея и там сойти на твердую землю. Перед вылетом Яков так и не смог добраться до штурвала второго пилота, потому что второй инженер, Энтони Пика, постоянно крутился рядом, и пришлось с чистой совестью оставить пометку в журнале о том, что полет разрешен и неисправностей не выявлено. Не доверяли. Еще бы. Почти вся верхушка Щ.И.Т.а на борту! Почерк Уитмена получался неплохо, как и безобидный флирт с одной из стюардесс — миловидной замужней Дианой Дункан. Яше и в мыслях не пришло бы изменять Насте, но сейчас ему было важно получить беспрепятственный доступ к напиткам. И у него получилось. — Господи, этот Олдрин… ну что за напыщенный индюк, а! Скоро поставит меня возле себя, заставит веером обмахивать. Слушай, Джас, я понимаю, что не по статусу, но отнеси воды мистеру Пигману, а то Ванда напитки остальным пассажирам разносит, а этому козлу коньячок подавай! Еще и лапать пытается! — Да не вопрос, мне не трудно. Командиру просто воды или еще что? — Яков внутренне возрадовался. Даже не пришлось ничего придумывать. — Нет, воды просто. Газировку он не пьет, алкоголь — сам понимаешь, не сейчас, когда он за штурвалом, — кокетливо улыбнулась женщина, протягивая Якову бутылку. — Вот, передай ему, я потом сама извинюсь, что сделала тебя посыльным. — Ой, да брось! Тони в кабине, борт идет ровно. Думаю, конца света не случится, если вместо тебя воду командиру отнесу я, — не менее мило улыбнулся Яков, как умел, если хотел произвести впечатление на женщину, забрал воду и пошел в кабину. В небольшом закутке у кабины он бросил в воду таблетку, которая разошлась в воде с тихим шипением за двадцать долгих секунд. К счастью, никто не ломанулся в туалет и не вышел из кабины пилотов, поэтому спустя полминуты Джаспер Уитмен с вежливой улыбкой передал Пигману воду, занимая свое кресло в кабине. Тот выпил все до дна, крякнул, мол, бодрит водичка, и полет продолжился до посадки в Монтерее. И вот тут опять все пошло не совсем так. С одной стороны удачно, а с другой… Вместо бортинженера высадили резервного пилота, который должен был вернуться на борт а Ардморе, долетев до авиабазы частным рейсом, а Якову предложили занять пассажирское кресло. Тот сел на свое место, подумав, каковы у него шансы выжить, когда самолет рухнет. Не то, чтобы они были большими, но он обещал Насте дочь. Без царапин уже не выйдет. В том, что его не сняли с борта, были свои плюсы. Он влез таки в кабину, вывел из строя автопилот, оставив пометку в бортжурнале «Автопилот не удерживает высоту», а потом добрался до места второго пилота. Времени было мало. Поэтому он успел только чуть ослабить консольный болт, а потом надорвал левой рукой трос управления редуктором тормозов, надеясь, что этого будет достаточно. На борту Олдрин потягивал коньяк и щипал стюардесс за задницы, ничего не обсуждалось кроме того, что Картер уже на базе, как и профессор Зола, и новый проект переломит ситуацию во Вьетнаме. По чистой «случайности» диспетчеры в Ардморе не смогли предоставить прогноз погоды, и на подлете самолет попал в густую облачность с понижением видимости до трех миль, перед этим обойдя несколько грозовых фронтов и снижаясь раз за разом, ведя полет на предельно низких высотах. Когда объявили о том, что борт заходит на посадку, пассажиры, которые не спали, выдохнули. Но не надолго. Самолет резко накренился вправо и начал стремительно терять высоту. «Началось, — подумал Яков. — Ну, Господи, благослови в добрый час!» Местный фермер потом вспоминал, что незадолго до катастрофы шёл слабый дождь, но затем он неожиданно значительно усилился. Потом из-за дождя появился авиалайнер, который прошёл на расстоянии примерно пары километров к северу от радиомаяка аэропорта, расположенного западней аэродрома. Самолет выпустил шасси. Как потом выяснилось, борт N183H зацепил деревья на возвышенности, потерял скорость и упал на скалистое предгорье хребта Арбакл, врезавшись прямо в стадо крупного рогатого скота, которым владел тот самый фермер. От удара самолет разрушился, после чего обломки, загоревшись, скатились вниз по склону на 800 футов… Когда разведка получила данные о катастрофе, а также о том, что Зимний не сошел с рейса, как планировалось, Ткачёв и Рогов позволили себе поддаться панике. — Блядь, что я Настюшке скажу… — прошептал Андрей, который сам засел с агентами Департамента недалеко от базы в Ардморе. Чтобы экстренно придумать, как действовать, если самолет до нее долетит. Теперь он наделся, что долетит. Не сбылось. Но потом сообразил проверить маячок, что с согласия Зимнего ему встроили в руку, и перекрестился. Маячок очень медленно отдалялся от места катастрофы. — Мужики, берем машину и выдвигаемся, только тихо! — скомандовал он. — Надо успеть раньше их агентуры. Если Яшку повяжут, это будет пиздец! Удар был быстрым, боль… терпимая? — Яков оттолкнул металлической рукой упавшее на него пассажирское кресло, которое при крушении самолета вырвало с корнем, и попытался сесть. Вокруг все горело, слышались стоны и крики о помощи. Похоже, погибли не все, но сил добивать их не было. Он истыпал слабое удовлетворение, увидев мертвого Олдрина с вывернутыми наружу ребрами и сломанным позвоночником, и еще нескольких важных шишек, не подающих признаков жизни. Яков бегло оценил полученные травмы: сильный ожог правой ноги, правая рука была распорота куском металла и кровоточила, головой он тоже приложился хорошо, левый глаз был залит кровью. Спина горела огнем, но, кажется, позвоночник остался цел, не зря же в него столько металла напихали... Посидев с минуту и уняв головокружение до уровня, когда можно было попытаться встать, Зимний стащил с себя китель бортпроводника, оставив в нем документы, и бросил его в огонь. Потом огляделся в салоне. Это было кровавое мессиво. Многим поотрывало руки и ноги, те, кто сидел ближе к кабине, медленно обгорали, хвост оторвало, и все, кто были в хвосте, скорее всего размазались о скалы… надо было сваливать. Солдат закинул в себя две оставшиеся у него таблетки и потихоньку стал пробираться к выходу. Люди в болевом шоке не особо обращали на него внимание, но защитная ткань порвалась, и рука теперь поблескивала в языках пламени. Он выбрался и пошагал прочь от самолета. Вот-вот прибудут работники аэропорта. Голова шумела, и он еле сориентировался на местности, чтобы пойти от аэропорта, а не к нему. Пока препарат действовал, надо было убраться подальше, туда, где Андрей сможет его найти и подобрать. Когда он не смог идти, то залез под дерево, коих в лесополосе возле аэропорта было предостаточно, и принялся ждать, не позволяя себе отключаться. Андрей нашел его через три часа. — Живой, зараза! До машины чуть больше километра, у меня есть обезболивающее. Осилишь? — Куда я денусь. Коли, и по съебам, — прохрипел Зимний, думая, что ребра он все-таки сломал. Им понадобилось около сорока минут, чтобы преодолеть это расстояние, но никаких иных препятствий, кроме травм Зимнего, на их пути не встретилось. Все ресурсы авиабазы были брошены к рухнувшему борту, никому и в голову не пришло, что кто-то уйдет оттуда на своих ногах. Через два часа они уже летели из США медицинским бортом. Но не в Москву, а в Северный Вьетнам. У Зимнего было не больше двух недель на восстановление, и им занялся тот самый подполковник из воркутинской базы, что служил у них военным медиком. Мужик являлся профессионалом, так что был шанс встать на ноги без крио дней за десять. — Да ты в рубашке родился, — нервно смеялся потом Андрей, когда они миновали границы Америки. — Ага. Я, по ходу, в Бога поверил, Андрюха, — устало улыбнулся Яков. — Только сейчас? — хмыкнул Рогов. — Ладно, отдыхай. Настя нас убьет… — Это точно, — отозвался Зимний, вспоминая теплый легкий комочек на своих руках. Хрен он сдохнет раньше, чем вырастит Андрюшку и сдаст его на поруки хорошей девушке. А это еще минимум лет двадцать пять. Поэтому спать, сращивать ребра, лечить ожоги и сотрясение, а потом в «горячо любимые» джунгли — лемуров гонять. Желательно, на твердой земле. Кажется, помимо нелюбви к поездам, присоединятся такие же нежные чувства к самолетам. На этой мудрой мысли Зимний провалился в мутный сон. «Роджерс вошел в палатку, когда Баки успел немного отмыться, переоделся в выданную в лагере форму и дожевывал небогатый сухпаек. — Баки, как ты? — он присел рядом, не зная, куда деть непривычно большие руки. Ему все еще сложно было привыкнуть к новому себе, а уж сам Барнс разглядывал его так же, как летающую машину Старка. С неподдельным удивлением и капелькой восхищения. — Ты отказался от врача, но та лаборатория… — Стив, мне этих врачей на всю жизнь хватило. Как увижу эту ебаную кушетку, дрожь берет. Я спать и жрать хочу, в остальном — я в норме. Там и без меня есть кого лечить, раненых дохера. Нечего казенные койки в лазарете занимать. Сигарета есть? — А, да, сейчас… — Роджерс похлопал себя по карманам, доставая помятую полупустую пачку и спички. — Вот. Баки взял протянутое, невесомо касаясь одновременно знакомой и незнакомой ладони. Как же он скучал, Боже! И Стив, словно прочитав это в его усталых глазах, подорвался с места, сгребая сержанта в медвежьи объятия и впиваясь в разбитые губы поцелуем, который, впрочем, сразу стал очень нежным и осторожным. Джеймс тоже обнял любимого, прижимаясь к нему, чувствуя жар крепкого тела и стальные мышцы под ладонями. Непривычно. Но губы на губах знакомы, ласка привычна, и в груди впервые за много месяцев разливается чувство покоя. — Мелкий, может, объяснишь толком, как ты в это вляпался, а? — шепчет он, разрывая поцелуй. — А что, не нравлюсь? — фыркает Стив, но не спешит выпускать его из рук. — Нравишься, ты мне любым нравишься, родной, я привыкну, — грустно улыбается Баки. — Ты бы меня не тискал так откровенно, а то мужики запереться могут. Не думаю, что нам стоит выбегать из палатки с заявлением «Мы трахаемся, и нам хорошо». Не все поймут. Стив тихо рассмеялся, выпуская Баки из рук, подумав, что, наверное, сдох бы в тот же миг, когда убедился, что этого язвительного, веселого, надежного и самого лучшего Баки Барнса больше нет на этом свете. Только он был, выжил: сидит, уставший, но сытый, здоровый и невредимый… и шутит свои привычные шуточки. Только хитрая искринка в глазах потухла. Роджерс видел тех, кто бывал в бою. Понимал, что на войне не сохранить былую легкость и веселость. Не после того, как впервые убиваешь, а потом делаешь это еще и еще… но он тоже привыкнет. К такому Баки. Ведь это все еще он. — Люблю тебя, придурок Барнс, — шепчет он. — Люблю тебя, сопляк Рождерс, — слышит в ответ, и оба тихо смеются, пока в палатку и впрямь не влезает Дум-Дум. — Сержант, и где ты такого друга нашел? — На Бруклинской помойке, — в голос ржет Баки, получая невесомый подзатыльник от Роджерса, и смеются уже все вместе. — Ну, спасибо, что ли, мужики, — говорит Дуган, поглаживая рыжие усы…» И Зимний выныривает из сна, хватая ртом воздух. — Ну что ж ты, сука, у меня из головы даже покурить не выходишь? — шепчет он, пялясь в темный потолок. Самолет летит ровно, на борту тихо. — Бросил, сдох, так оставь меня в покое, блядское достояние американской нации?! Лучше б не вспоминал. До утра он больше не спит, вслушиваясь в монотонный писк приборов.