Танец

Вот он, ещё один, уже знакомый вечер, Знакомый, потому что снова без тебя, И снова он, как будто бесконечен, И тянется он, словно тоже по любви скорбя. И снова я пишу стихи, Отыскивая в памяти любимые черты, Что так красивы и чисты, Но где слова и где есть ты? Что может для меня сейчас желанней быть, Чем твоя прелестная улыбка, Способная в мгновенье ока воскресить Души поэта вдохновенье. Палящее солнце освещало широкую улицу, по которой стремительно шёл поджарый рыжеволосый молодой человек. Чёрная майка и шорты оголяли загорелую кожу, а жилистое, угловатое телосложение выигрышно подчёркивалось одеждой и щёгольской походкой. Длинные огненно-рыжие волосы были завязаны в тугой узел на затылке, но непослушные вьющиеся пряди так и норовили выбиться из пучка, падая на голые плечи. Свернув за угол, он тут же отпрянул назад, увидев на подъездной дорожке к дому своего ангела. В укороченных брюках чуть ниже колена, в простой белой футболке и какой-то старомодной открытой обуви, он быстрым шагом направился вдоль по аллее, по-видимому, направляясь на пляж, потому что в другой ситуации Азирафаэля увидеть в такой одежде можно было довольно не часто. Кроули пошёл следом, специально немного отставая, чтобы не выдавать себя. На пляже было полно людей, поэтому затеряться среди всего этого столпотворения оказалось несложной задачей. Стоя по колено в воде, демон смотрел на ангела, который сидел на шезлонге и мило беседовал с какими-то пожилыми женщинами. Ангел буквально лучился счастьем, улыбаясь всем и каждому, кого только видел перед собой. Кроули ревниво подумал, что ему ангел так улыбался давно. Можно сказать, что Так он ему вообще не улыбался. Возможно снисходительно, возможно с сочувствием или просто потому что не мог иначе. Но не Так. Но чем он, Кроули, был хуже всех этих людей? Ответ был очевиден. Резко ударив босой ногой по воде, он направился прочь от пляжа. Чёрные очки соскользнули на кончик острого носа, открывая янтарный взгляд. От злости зрачки сузились до тонких дуг, едва походивших на кошачьи. Глаза неожиданно зажгли подступившие слёзы. «Да что со мной происходит?!» - яростно подумал демон. Мысленно отругав сам себя, он чуть ли не бегом пронёсся по белому песку пляжа, не заметив как, по невысокому нагорью поднялся всё к той же аллее. Бег немного охладил разгорячённый разум, но всё же было больно, по-настоящему больно было только сейчас. Сейчас он отчётливо понял, что не нужен ангелу. Вроде бы не произошло совсем ничего, но ощущение опустошённости, горя, и своеобразной скорби пришло вместе с улыбкой Азирафаэля… адресованной кому угодно, но только не ему. Разве это он заслужил за тысячелетия верной дружбы? Разве даже редких встреч он не заслужил за все эти годы, века, тысячелетия? Видимо нет. Видимо его сущность отталкивала ангела больше, чем обстоятельства. Видимо для демона прощения не могло быть даже от ангела, с которым он разделил шесть тысяч лет. Сидя в высоком кресле за рабочим столом, Кроули вспоминал, вспоминал всё, что так или иначе было связано с ангелом. Будь у него больше материальных вещей, он точно бы их сжёг, но у него были только воспоминания, белое перо и письма. Все письма, полученные от Азирафаэля. Все письма, написанные им самим для него же, но так и не дошедшие до адресата. Ворох пожелтевших листов в руках, и слёзы, катящиеся по щекам. «Весёленький выдался вечерок», - надоедливый голосок опять издевательски напомнил о себе. «Лучше заткнись», - оборвал его второй голос. Сложив письма обратно, демон вытащил из стопы чистый лист пергамента, обмакнул перо в чернила и начал писать, писать всё, что было на сердце. И какая разница, что всё это было бессмысленно? Он уже и не преследовал никакой цели, просто продолжал выводить эти надоедливые строки, зудящие на душе, не дающие спать. Это было уже скорее потребностью, чем желанием. Пускай он ничего не добьётся, но ангел имеет право знать, что шесть тысяч лет он был и остаётся недосягаемой мечтой для демона, что по собственной глупости обрёк себя на страдания. «В себе сумев разжечь пожар, Единой мыслью, просто словом, Я сам себе нашёл кошмар, Что лёг на сердце мне покровом. Я медленно сгораю в том огне, Хотя совсем не виноват я, Что ты, как свет огня для мотылька И что не одному мне в нём сгорать - расплата. И как продолжить жить, одним тобой любуясь, Зная, что любуюсь здесь не я один? В душе с другими соревнуясь, А в сердце воздвигая стаи льдин.» И пусть письма будут ограничиваться жалкими стихами, всё же для Кроули это было нужно.