Лето-Зима

Если рвётся под кожей зверь, значит, всё для него теперь. "Юность" Mujuice

— Точно не пойдёшь с нами к Бестужевым? — спрашивает Серёжа, и, несмотря на всё дрянное настроение, Ипполит фыркает от смеха, а следом и прыскает, не удержавшись. Просто его братец в этом пошлом свитере — самое прекрасное зрелище, которое он видел за последнее время. Самое уморительное уж точно. — Миш, как ты уломал Сержа это напялить? — спрашивает он появившегося на кухне Рюмина и честно старается не заржать от свирепой физиономии, которую состряпывает его брат. Миша же загадочно улыбается. — Есть у меня средства. Ипполит снова фыркает. — Знаю я эти средства, полночи не мог из-за них заснуть. — Поль! — осаживает его Серёга в лучших традициях старшего брата, а вот Мишаня ни черта не смущается, только ржёт заливисто, голову откидывая, и чмокает Серёжу в плечо. И у Поли в груди снова булыжники больно ворочаются. Когда у самого в личной жизни полный тлен и пиздец, смотреть на эту влюблённую парочку становится совершенно невыносимо. Поэтому он машет им рукой, мол, валите уже, валите, со мной всё в порядке. Поля нетерпеливо ждёт, когда шебуршание в прихожей закончится и он сможет просто упасть в кровать и пролежать в ней весь день, весь чёртов Новый Год и, может быть, всю свою никчёмную жизнь. Вот только старший брат рушит все такие заманчивые планы, когда кричит: — Кстати, слышал новость про своего любимчика? Ипполит раздражённо стонет и нехотя поднимается с табуретки, плетётся в прихожую и спрашивает: — Какого любимчика? — Кузьмина, — Серёжа очень не вовремя замолкает, а сердце Поли пропускает удар. Руки и ноги немеют, а он выдавливает: «Он не мой любимчик» и «Нет, что с ним?» — Он уволился из Академии. Не знаю теперь, кто с тобой справляться будет. Сережа что-то ещё говорит, Миша комментирует, и оба они возмутительно не торопятся уйти, а у Ипполита шум в ушах и сердце где-то в горле трепыхается. Он с облегчением закрывает за парнями дверь и сползает спиной по стене, потому что ноги совершенно не держат. Стас больше не его препод. Он больше не его студент. Блять-блять-блять. Поля тянется к телефону, открывает телегу и на какое-то время тупо зависает, глядя на дебильно улыбающегося с аватарки Кузьмина. Затем вскакивает, натягивает куртку, кроссовки и, прихватив телефон, выскакивает из квартиры. Он, блять, должен Стасю увидеть, а дальше пусть хоть грёбаный конец света. Дорогу до стасовского дома — улица, метро, снова улица — Ипполит почти не помнит. Кажется, там был снег, и толпы непривычно торопящихся людей, огни, ёлки, Деды Морозы — всё это смешалось в один смазанный кадр, ничего не значащую картинку, пролетевшую мимо. Поля ни черта не запомнил, кроме страха и предвкушения, ворочающегося в груди. И воспоминаний двухнедельной давности о том, как Стас вжимал его в стену полутёмного коридора Академии, а Ипполит подавался навстречу, подставляя губы под его горячий жёсткий рот и всего себя под его нетерпеливые руки. Как душил стоны, уткнувшись в его плечо и вздрагивая крупно от оргазма, а Кузьмин в этом время успокаивающе оглаживал его спину и ерошил взмокшие на затылке волосы. А потом, когда Поля потянулся к его губам, просто сказал: «Это неправильно» и «Мы должны это прекратить». Муравьёв тогда еще схохмить хотел, мол, что прекращать, не начинали же ничего толком, но Стас так на него посмотрел, что все слова трусливо испарились. И все последующие дни молчания и каких-то дурацких пряток Ипполит никак не мог их подобрать, чтобы сказать: «Хочу быть с тобой» и «Скажи, что тоже хочешь». И вот Кузьмин уволился. Уволился, чтобы больше его никогда не видеть или чтобы... Дальше мысль не идёт, пробуксовывает, а сердце так сладко и больно замирает, что Ипполит дышать не может, и ему приходится остановиться, чтобы эту чёртову взбесившуюся мышцу успокоить. Нужный дом, подъезд и квартиру он находит сразу, хоть и был у Кузьмина только раз. Звонит, жмёт на кнопку звонка, как ненормальный, ругается, потому что в голову вдруг приходит, что Стаса может не быть дома. Может, он уже давно свалил не то что из Академии, а из города, лишь бы подальше от него. От паники Ипполита спасает сам Стас, который наконец-то открывает дверь. — Поль? — он смотрит удивлённо, замерев на пороге. — Ты что тут делаешь? И на тебе что, пижамные штаны? Ипполит смотрит на собственные штаны и стонет раздражённо. Он совсем забыл, что на нём эти чёртовы пижамные штаны со Спанч Бобом, в которых он по дому ходит и которые ему уже какой год коротковаты. Он же даже не подумал их переодеть, так хотел Анастаса увидеть, и вот теперь красуется перед ним в этом позорище, как дитё малое. Пришёл отношения со взрослым мужиком выяснять в детских штанишках. Вот же блять! Но Поля встряхивает головой, мысли ненужные отгоняя, и снова смотрит на Кузьмина. — Ты собирался мне сказать? — спрашивает и очень рад, что Стас не уточняет, о чём это он, Стас всё сразу понимает и едва заметно улыбается. — Проходи, — качает головой в сторону квартиры. — Давай внутри поговорим. — Ты собирался мне сказать?! — Блять, Поль, я из-за тебя уволился, конечно собирался, — Кузьмин хмурится, но звучит спокойно, а у Ипполита ноги подкашиваются. Ну, вот он это и сказал. Теперь остался последний шаг. И Поля шагает внутрь квартиры, топчется на коврике, не решаясь ни раздеться, ни снять обувь. Кузьмин тяжело вздыхает, закрывает дверь и, как на маленьком, на нём куртку расстёгивает и стягивает её, вешает на вешалку, а Ипполит дышит открытым ртом часто, потому что сердце совсем с ума сошло и голова кругом. Стася пахнет сигаретами, стиральным порошком и собой, и тепло от него накрывает Муравьёва с головой. Поле хочется всего сразу: уткнуться в его шею, укусить за ключицу, забраться ладонями под футболку, вжаться в него всем телом, поцеловать, но он хватает Кузьмина за руки и спрашивает, глядя на подбородок и узкую линию губ: — Ты уволился, чтобы свалить или остаться? — голос даёт петуха, и секунды становятся охренительно длинными. «Не молчи», — хочется закричать Муравьёву, — «ответь уже, ответь». Но Кузьмин молчит и ведёт ладонью по его щеке, соскальзывает на затылок и, большим пальцем устраиваясь под подбородком и приподнимая его, заставляет посмотреть в глаза. И Поля в эти глаза падает с восторгом, совершенно ни черта не контролируя, безотчётно всем телом к Кузьмину подаётся и позорно тонко стонет, когда тот его целует. — Это за ответ сойдёт? — спрашивает Стас, отстраняясь, но Поля обратно его притягивает и снова губами в губы впивается. И снова стонет, потому что наконец можно не сдерживаться, не ждать, что кто-то помешает или сам Кузьмин оттолкнёт. Сам Кузьмин наоборот к себе прижимает и, пальцами в кудри на затылке вплетаясь, голову оттягивает, чтобы целовать глубже, чтобы спуститься губами по скуле и шее. — И когда ты собирался мне сказать? — выдыхает Муравьёв, возмущённо мочку уха прикусывает и улыбается, когда дыхание у Стаса сбивается. — После Нового года. Мне надо было понять, что дальше нам с тобой делать. — Как что? — Поля отстраняется, смотрит в Стасины поплывшие глаза и ухмыляется: — Трахаться. — Словечки, Муравьёв-Апостол! — возмущается Стас, но тут же шипит, потому что получает очередной укус и щекочущий шёпот в ухо: — Ты больше не мой препод. Кузьмин выдыхает «блять» и не сопротивляется, когда Ипполит его в сторону спальни толкает. Вот только в спальне у самой кровати Муравьёв замирает. Останавливается, вцепившись пальцами в плечи Стаса, и, тяжело дыша, на постель смотрит. Она у Кузьмина по-солдатски идеально заправлена, а на Ипполита накатывает осознанием, что теперь всё по-настоящему, так, как не было раньше. Теперь это не редкие поцелуи в полумраке Академии, не зажимания у стен, не жёсткая парта под задницей. Теперь ничто не мешает им дойти до конца, и от мысли об этом у Поли все тормоза срывает. Он, на носки приподнимаясь, Стаса целует, впивается губами в губы жадно и голодно, будто не целовал в коридоре только что, стонет так восторженно и ошалело, забираясь ладонями под футболку и ребра Стасины оглаживая, будто никогда до Кузьмина не дотрагивался. Но сейчас всё не так, сейчас всё по-новому, и Ипполит пальцами в волосах его путается и всем телом прижимается, Ипполит футболку с Кузьмина тянет и ладонями по спине проходится, Ипполит о Стасино бедро трётся и стонет недовольно, когда тот чуть отстраняется и в глаза заглядывает. — Тише, Поль, тише, — выдыхает Стас, пальцами щёки оглаживает и легко губами губ касается. — Мы всё успеем. У нас теперь вагон времени. И Ипполита этими словами шпарит, как кипятком. Он от счастья совсем шалеет. Он от счастья плавится, тает под руками и губами Стаса, теряется и сходит с ума. Ипполит на этой чёртовой постели, с которой летит покрывало, и подушки падают на пол, и простыни беспорядочно сбиваются, кажется, немножко умирает. — Значит, всё всерьёз и по-настоящему? — Муравьёв на локтях приподнимается и на Стаса смотрит. Тот лежит на спине с закрытыми глазами, одну руку под голову закинув, а другой по Полиной спине бездумно скользя. Он улыбается и выглядит таким счастливым — из-за него! — что сердце Поли снова сладко сжимается. Стас глаза открывает. — Всё всерьёз и по-настоящему, — говорит и пальцами по Полиному лицу скользит, проходится по виску, очерчивает скулу, и Ипполит ничего не может с собой поделать, трётся лицом о его ладонь, ластится и чувствует, как тело рядом напрягается, как дыхание чуть сбивается, и Ипполит довольную улыбку прячет, прижимаясь губами к запястью. — Надо только теперь как-то до твоих братьев эту информацию донести. Муравьёв раздраженно стонет и голову поднимает, ухмыляется. — Суровый и грозный Анастасий Кузьмин боится моих братьев? Стас усмехается. — Ну, разговор точно не будет приятным. Вряд ли они будут рады, что их младшего брата совратил мужик старше на двенадцать лет, к тому же его преподаватель. — Уже не преподаватель, — Ипполит резко приподнимается и над Стасом нависает, целует в губы, шею и выдыхает в ухо: — К тому же: кто кого ещё совратил? Стас смеётся, а Полю мысль гениальная посещает. — Давай сегодня им обо всём расскажем. Они у Бестужевых всей толпой Новый Год отмечают, будут пьяными, добрыми и вряд ли готовыми к тому, чтоб скандал закатывать, — и не дожидаясь ответа, Ипполит на Кузьмина забирается, трётся животом, целует в шею, прикусывает ключицу. Стас стонет и ладонями за голову его обхватывает, приподнимает, в глаза заглядывает. — А ты коварный, — выдыхает с улыбкой, но тут же серьёзно: — Ты правда этого хочешь? И от напряжённого ожидания в его светлых глазах Ипполит забывает как дышать. Что за глупый вопрос! Дурак совсем что ли? — Хочу. А ты? — И я. — Всё всерьёз и по-настоящему? — повторяет Поля и сам себе не верит, но Кузьмин припечатывает: — Всё всерьёз и по-настоящему, — и, переворачиваясь, подминая его под себя, целует, реальность происходящего так остро доказывая, что больше никаких сомнений. Только чёртово счастье, замешанное на любви.