Лето-Зима

High up in the sky Sunlight burns my eyes, But I’ll keep on breathing, But I’ll keep on flying «The Hill, The View and The Lights» Cajun Dance Party

Небо настолько пронзительно голубое, что кажется, будто в него можно упасть. Даже не упасть, а подпрыгнуть и поплыть, и наполненный зноем воздух будет держать, подталкивать вверх и вверх, всё ближе и ближе к этому раскалённому кругляшу солнца. Ипполит улыбается, щурясь и представляя это. А ещё он думает, что самым кайфовым сейчас было бы тусоваться у воды. Играть с парнями в волейбол, или плыть с Серёгой наперегонки до буйков, или есть мороженое, растянувшись на берегу и чувствуя, как припекает солнце. Вместо этого он уже минут пять по извилистым лесным тропинкам тащится за незнакомым мужиком. Ну как незнакомым? Их с Анастасием Кузьминым познакомили ещё вчера вечером. За огромным столом, за которым они все традиционно собрались на долгий неспешный ужин — а именно такими они всегда были на даче Бестужевых: с бесконечными разговорами, шумными спорами и песнями под гитару. Поля от этих ужинов балдел так же, как от лета и самой дачи. Сидел, слушал, навострив уши, устраивал на пару с Мишелем весёлую жизнь брату и иногда, когда Серёжа смотрел в другую сторону, даже успевал выпить пива. На самом деле именно пиво Ипполит и винит в том, что сейчас идёт черт-те куда, вместо того, чтоб валяться у водички. Ну ладно, ладно, не только пиво было виновато в этом, Полино любопытство тоже. Анастасий Кузьмин был совершенно не похож на военного, как представлял их Муравьёв. Ну, может, только ростом и выправкой, глаза же большие, весь вечер смеющиеся, тонкое чувство юмора и тихий голос с военной службой никак не вязались. И когда Серж сказал, что Кузьмин может научить Ипполита контролировать силу, тот на это обучение согласился. И сейчас не то чтобы жалеет об этом, но очень себе удивляется. Смотрит в спину Стаса, идущего впереди. Солнце пробивается сквозь листву и играет на его голых плечах, вот только Поля не солнечными бликами заинтересован, а полосами шрамов, что расчерчивают руки, плечи и ныряют под майку. Узкие, белые, и Ипполит сказал бы даже — красивые. Он догоняет Кузьмина, пристраивается рядом и спрашивает: — А шрамы на службе получил? Анастас косит на него глазом, гнёт угол губ в ухмылке и кивает. — В горячих точках был, да? — на этот раз Стас не отвечает, но Поля и не ждёт ответа, продолжая сыпать вопросами: — А чем тебя так? И у вас там что,  стихоплётов не было? Почему не залечили? Кузьмин вздергивает бровь, но не перестает улыбаться. — На такую мелочь не тратят заклинания. — Мелочь?  — Ипполит приотстает и снова бросает взгляд на шрамы. — Да у тебя же вся спина исполосована! — Не смертельно для жизни, — роняет Кузьмин и прибавляет шаг. «Охренеть», — выдыхает Муравьев, но уже следующий вопрос лезет в его голову. — А куда мы идём? — Туда, где ты никому не навредишь. — Кому я могу навредить? Я же безвредный! Стас даже не оборачивается. — У меня другая информация. Ипполит смущён и зол. Понятно, что брат всю эту дурацкую историю рассказал, из-за неё, наверное, Кузьмин и согласился помочь, вот только Поля не считает, что этот чёртов взрыв произошёл по его вине. Он просто не чувствует в себе сил, способных на подобное. Он уже хочет сказать это Анастасу, но они выходят на большую, залитую солнцем поляну. Тихо, пахнет травой и ещё чем-то сладким, и всё, что хочется при виде открывающегося простора, — упасть в траву, раскинув руки, и лежать так, разглядывая облака. Но Кузьмин останавливается, разворачивается к Ипполиту и спрашивает: — Почему ты не хочешь в Академию? Поля растерянно моргает, щурится от солнца и говорит: — Потому что они воспитывают не свободных людей, а рабов, служащих государству. Стас усмехается. — Сам до этой мудрой мысли дошел или в интернете вычитал? В сообществах, где малолетние кухонные политики обитают. Ипполита стыдом шпарит и злостью. Неожиданная смена тона больно бьёт по самолюбию, и он подбородок вздёргивает, смотрит в глаза Кузьмину. — Сам, — говорит и сильнее злится, когда Кузьмин выдыхает: «Ну да, ну да», — и язвительно так ухмыляется. — А знаешь, в чём проблема на самом деле? — он щурит глаза и делает шаг в сторону Ипполита. — Ты просто боишься не оправдать ожиданий.  — Что?  — Боишься, что твои родители, братья, друзья, поймут, что ты слабак, и в тебе разочаруются. Конечно, соревноваться с такими сильными братьями — никому такого не пожелаю. Они в списке лучших в Академии, а ты даже свою силу не чувствуешь, поэтому ссышь. — Что ты несёшь? — Поля ушам своим не верит, кулаки сжимает и совершенно не знает, что ответить, лишь чувствует, как злость внутри поднимается. Кузьмин же не останавливается. — Конечно, боишься, что все будут сравнивать, а ты окажешься слабее. Окажешься лишь жалкой тенью Матвея и Сергея, опозоришь фамилию, подведёшь братьев. И кто тогда вообще с тобой общаться будет? Ипполит выдыхает шумно и сам делает шаг к Стасу, как и он, глаза щурит, потому что по-другому выдержать этот насмешливый взгляд не получается: — А ты что, блин, мозгоправ?  — Нет, просто я насмотрелся на таких, как ты, в армии. Я натаскивал сотню таких идиотов, которые из-за трусости гробили себе жизнь. Боялись разочарования, осуждения, неудач и просто плыли по течению, — Стас оказывается совсем близко, нависает над ним и выдыхает: — Поэтому не прикрывайся высокими фразами, когда причина всего лишь в том, что ты трус. — Нет! — ярость горячей волной накрывает Ипполита с головой, заставляет оттолкнуть Кузьмина и поставить на дыбы целый пласт земли. Это случается опять, как в тот чёртов раз во дворе школы, когда что-то вспороло бетонную полосу стадиона, а Ипполит только смотрел на это в оцепенении. Сейчас Поля, как и тогда, будто в замедленной съёмке видит,  как земля сплошным потоком взмывает в воздух вместе с клочьями травы и камнями. Земля, которая поднимается все выше и выше и сейчас погребёт их под собой, но Кузьмин, наблюдающий за всем с интересом естествоиспытателя, делает движение руками, и поток воздуха отгораживает их от этого сумасшествия. Поля ошарашенно наблюдает, как комья земли бьются о  воздушный щит, как земля оседает, возведя посреди поляны нехилый такой курган, а в голове бьётся мысль, что это он, что это и правда, блять, он. Сейчас он, и тогда тоже был он. Кузьмин поворачивается к нему, смотрит уже без всякой язвительности, с улыбкой и сочувствием в глазах. — Никому никакого вреда, да? И Муравьёву от стыда провалиться под эту чёртову землю хочется (и при особом старании он даже сможет это устроить). А ещё он чувствует, как что-то щекочет в груди, что-то очень похожее на восхищение. Он, конечно, насмотрелся на братьев — Кузьмин прав, лучших учеников Академии — и думал, что его ничем не удивишь, но Анастасий отреагировал так быстро и создал щит с такой лёгкостью, что это вызывало совершенно детский восторг. А ещё неожиданное желание научиться так же. Кузьмин же подходит и ерошит его волосы. — Извини, что довёл до такого, но мне нужно было тебя разозлить.  Ипполит плечами передёргивает, мол, фигня, понимаю, но на Кузьмина по-прежнему не смотрит. — Ипполит, я не буду учить тебя хитрым академическим приемчикам, если они тебе так противны, но признай, научиться контролировать силы ты должен, иначе рано или поздно кто-то пострадает. И хорошо, если только ты сам. Поля траву под ногами разглядывает и чувствует себя несмышлёным ребенком. Правоту Кузьмина нельзя не признать, и он просто не понимает, как мог быть таким идиотом и силу такой мощи в себе не чувствовать. Стыд жжёт щеки, но Стас кладёт ладонь на его шею и вынуждает поднять голову, посмотреть на себя. Он по-прежнему улыбается, и в глазах ни ноты осуждения или язвительности. — Я понимаю твое нежелание быть в системе, но и совсем вычеркнуть себя из неё ты, к сожалению, не можешь. Ну так что, — Стас голову наклоняет, в глаза заглядывает: — Позволишь тебе помочь? Поля от взгляда этих светлых глаз совсем теряется, чувствует, как от горячей жёсткой ладони на шее кожу покалывает, а от мысли о силе мурашки бегут по позвоночнику, он кивает и улыбается. Стас улыбается в ответ. — Вот и отлично, — говорит. — И начнём с того, что разровняем этот курган, который ты тут соорудил. Ещё увидишь, тебе понравится. И Ипполит его выравнивает, но только через неделю ежедневных встреч. Да, они на этой поляне теперь встречаются каждый день. И поначалу Кузьмин учит Ипполита просто силу чувствовать. — На самом деле ты правильно рассуждал, что, если не использовать силу, она в тебе угаснет. Ну, почти угаснет. Потому что магия, она, как мышцы, от тренировок только крепнет. И не будь у тебя такой наследственности, может, твой метод избегания и прокатил бы, но у вашей семьи слишком хорошая родословная. Такую силу, как у Муравьёвых-Апостолов, трудно игнорировать. Она берёт свое, а тебе придётся взять под контроль её. Поле кажется, что он слышит в голосе Стаса сочувствие. В любом случае с того первого дня Кузьмин больше ни разу не язвит, не обвиняет, не строит из себя мозгоправа, а Ипполит и правда начинает ощущать силу, как живую часть себя, а не ампутированный орган или внезапно налетающий неконтролируемый хаос. — Я понимаю, почему ты сомневался. Основная стихия твоих братьев и сестёр — воздух, родителей, насколько я знаю, тоже, логично было бы предположить, что это и твоя основная стихия, но ты начал с земли. И это нормально. Такое бывает не часто, но бывает. К тому же мне кажется, что, если бы ты всё-таки пошел в Академию, ты был бы одинаково силён со всеми тремя. Ипполиту неожиданно приятно от Анастаса это слышать, и он даже не протестует при упоминании Академии, только надеется, что щёки от смущения не такие красные, какими кажутся. А еще они наконец-то переходят от ощущения силы к её контролю, и это так странно, ново и дико приятно — контролировать. И Кузьмин улыбается, глядя, как неумолимо расплывается в улыбке Муравьёв, когда часть кургана под его воздействием съезжает. Поля радостно смеётся, а Стас привычно ерошит его кудри и выдыхает: «Я ж тебе говорил, тебе понравится», — и от этого тона, и глаз светлых, что так близко, Поля всё-таки вспыхивает, как девчонка. Последние недели полторы они успевают потренироваться с водой и воздухом. И, конечно же, Ипполит не многому учится, но этого достаточно для того, чтобы не устроить случайный потоп или закрутить неожиданный вихрь. И вот наступает их последний день в Комарово, проходит последняя тренировка с Кузьминым (ничем не отличающаяся от предыдущих), и Поля понимает, что ему грустно. Хочется продлить эти дни на даче Бестужевых: так же плавать до посинения, запекать картошку в костре и каждый день узнавать что-то новое от Кузьмина, доставать его вопросами, пытаясь вывести из себя (безрезультатно), и продолжать по-дурацки смущаться, глядя в его светлые глаза. Ипполит смотрит в них, не отрываясь, когда Стас находит его у воды. Они всей толпой устраивают прощальный костёр на берегу, и уже слышится перебор гитары и трио нестройных бестужевских голосов, затягивающих любимую похабную песню. Поле же во всем этом веселье совершенно почему-то участвовать не хочется, и он отходит в сторону, садится на нагретый за день валун у самой воды. Тут его и находит Кузьмин, протягивает бутылку пива, улыбается на удивлённый Полин взгляд. «Серёжа разрешил», — успокаивает, а затем садится рядом. Муравьёва тут же теплом окутывает, когда они плечами соприкасаются, и он делает глоток, смотрит на воду, хотя хочется на Анастаса. Хочется сказать «спасибо» и ещё кучу разных слов, которые рассерженным ульем в голове гудят, но неловкость почему-то зашкаливает. — Ну что, выпьем за то, чтобы мои усилия не пропали даром и Ипполит Муравьёв-Апостол не взорвал ещё один стадион, — Кузьмин стукается горлышком своей бутылки о бутылку Поли, а тот возмущённо на него смотрит. — Эй, — говорит, — да я теперь ниндзя контроля! Стас смеётся, а Ипполит без зазрения совести на него пялится: на его глаза, блестящие от смеха, морщинки, проступающие в уголках глаз, ползущие по щекам. Ипполит говорит: «Спасибо. Правда, спасибо за все», — и старается не тянуться за ладонью, когда Кузьмин привычно ерошит кудри на его затылке. Они выпивают пиво, глядя на воду и отпуская дурацкие комментарии друг про друга, а потом Стас вдруг говорит: — Я, кстати, в Академии преподавать буду. Первокурсникам, как тебе, основы. Подумал, что уж если с тобой справился, то и со всеми остальными справлюсь, — Муравьёв опять тянет возмущённое «эээй» и смеётся, а Кузьмин продолжает: — Так что, может, ещё увидимся. Поля хочет фыркнуть и сказать «хрена с два», но ловит хитрую улыбку Стаса и снова смеётся. В Академии, ага, подловил так подловил. Вот только засыпая этой ночью, Ипполит вдруг думает, что Академия — это не так уж и плохо.