Лето-Зима

На том последнем рубеже, Где мы ещё, а не уже… © Г. Л. Олди

Дима смеётся в поцелуй, кусает Мишины губы, выдыхает в ухо: «Скучал?», ногами Бестужева обхватывает, когда тот его на подоконник усаживает. С подоконника падает и рассыпается по полу стопка листов с заклинаниями, но Мише всё равно, потому что он и правда дико, невыносимо соскучился.  До умопомешательства, до пальцев дрожащих, и он шипит раздражённо, потому что совершенно по-дурацки не может расстегнуть молнию на Диминой кофте, дёргает, забираясь второй рукой под кофту и футболку, прижимается ладонью к горячей коже, вверх по груди поднимается. А Дима снова совершенно нахально смеётся, будто для него эти две недели, что не виделись, как два дня, будто ему не хочется до дрожи и скрученных узлом внутренностей. Он Бестужева чуть отталкивает и стаскивает кофту через голову, а следом и футболку. Смотрит на Мишу с ухмылкой, глазами в глаза впивается и штаны вместе с бельём стягивает. А Мишу коротит: от этой его ухмылки и глаз чёрных, от того, как на руки откидывается и ноги приглашающе разводит. Миша, кажется, сейчас рехнётся, но что-то его держит, заставляет не спеша огладить ладонями валуны мышц — твёрдые, горячие, гладкие — руки, плечи, грудь. Царапнуть соски и улыбнуться довольно, услышав, как сбивается Димино дыхание. Щепин выгибается, к рукам его льнет, но глаз не отводит. Они будто друг друга на выдержку проверяют, и Миша зеркалит ухмылку, ладонями по бёдрам ведёт, дёргает Диму на себя, ноги приподнимая, и пахом между ягодиц вжимается. Он все ещё в джинсах, но от этого движения наслаждение током по позвоночнику, а Щепин матерится шёпотом. Он стонет низко, когда Миша его член обхватывает, но взгляд держит, лишь впивается пальцами в его предплечье и снова матерится. Даже навстречу не подаётся, просто дышит тяжело и смотрит-смотрит-смотрит. Но все-таки срывается, когда Миша пальцами в него проникает: всхлипывает и делает рывок, обхватывает руками Мишу за голову, а ногами за бока, впивается губами в рот и толкается, толкается, на пальцы насаживаясь. И Миша следом в горячее безумие ухает. А позже в Димину макушку сбито дышит и ладонями по влажной спине скользит. Дима же отстраняется, назад откидывается и хрипло смеётся. — Бля, я какие-то твои заклинания обкончал, — он руку поднимает, к ладони которой прилип один из листов, и Миша тоже смеётся, делает шаг назад и оглядывает подоконник. Раньше на нём ровные стопки блокнотов и листов с заклинаниями лежали, теперь же полный хаос. — Ничего, перепишу, — Миша с улыбкой лист забирает и целует Диму в плечо, тот мычит довольно и к губам его тянется. И какое-то время они просто целуются неторопливо и лениво. И Миша забывает о том, где они и что происходит с их жизнями. Миша будто возвращается в их с Димой квартиру, где порядок соседствовал с бардаком, книжные стеллажи с боксёрской грушей, а кружки с вечно не допитым чёрным кофе, кажется, размножались почкованием.  И когда Дима, не одеваясь, устраивается на свободном от бумаг клочке подоконника с сигаретой, всё становится ещё более домашним. Кажется, что они на кухне и сейчас сядут завтракать. Вот только воздух, пахнущий плесенью, возвращает его в реальность, да ещё заклятья, о которых Миша раньше бы даже не думал. Он вчитывается в лист в руке и шарит по столу в поисках ручки. Нужно кое-что подправить.  — Так, прекращай это дело, у вас сегодня официальный от спасения мира выходной, — командует Дима и выдыхает дым в приоткрытое окно. — Да я только чуть-чуть исправлю, пару слов всего, — бормочет Миша, в голове у которого уже эта пара слов в ряд выстраивается вслед за другой парой, встают так, как надо. Вот только Щепина не проведёшь.  — Знаю я твои пару слов. Ещё одно напишешь, и я конфискую все пишущие принадлежности и запру тебя в шкафу. Дима выглядит очень сурово, и Бестужев улыбается, откладывает ручку и, переложив стопку блокнотов на стол, садится на подоконник напротив. Какое-то время просто любуется родным прищуром и губами, обхватывающими сигарету, дергающимся кадыком и расслабленной крепкой фигурой. Ладони опять начинают ныть от желания прикоснуться, но Дима сигарету в кружке тушит и говорит: — Ну, рассказывай, что за пиздец у вас тут планируется? Миша на него удивлённо смотрит, а Дима поясняет: — Вы все на взводе, будто вам скипидаром задницы намазали. Явно же что-то назревает. — Полный пиздец, Дим, назревает.  — Ух ты, Михаил Бестужев матерится. Планируется конец света? — Почти. И Миша ему всё рассказывает. Про секретный проект Триквестр и про их планы в него вмешаться, ворвавшись в Петропавловскую крепость и освободив всех несчастных, которых там мучают. Бестужев Диме план выкладывает, над которым они несколько дней думали, а тот очередную сигарету из пачки вытаскивает. Хмурится, желваками играет и выдыхает вместе с дымом, когда Миша замолкает:  — Вы ебанулись, ты в курсе? Вы же, блять, оттуда не вернётесь, вы это понимаете? Миша хочет возразить, что шансы есть, потому что их сейчас больше, чем в начале, потому что эффект неожиданности, и они уже удачно вытаскивали своих из отделений Управления в других городах - в общем, хочет сказать вот это всё, что он сам себе каждый день повторяет. У них правда есть шансы. Небольшие, но это лучше, чем ничего. Только Дима его речи защитной не дожидается, а придвигается ближе и выдыхает: — Вам нужен отвлекающий манёвр. Мы с пацанами можем его устроить. И глаза у него так безумно загораются, что Миша стонет раздражённо и заводится одновременно. Щепин же тем временем продолжает: — Они всерьёз нас не воспримут, ну, как обычно маги воспринимают цивилов, а мы их удивить сможем. Пока они будут от ахуя обтекать да соображать, у вас шанс появится. Бестужев головой качает и ни черта не понимает. Все эти годы Щепин от дел Союза в стороне держался, не лез в магические делишки-хуишки, как он их называл, у него и своих хватало, а сейчас такое предлагает. — Зачем вам в это лезть? — спрашивает. — А ты думаешь, все эти ваши тёрки с Управлением на обычных людях не сказались? Эти же мудаки гайки и нам теперь так завинчивают, что мама не горюй. У меня, блять, уже несколько парней у них пропало. И если мы можем поучаствовать в том, чтоб дать этим ублюдкам пизды, то я всеми руками за. И Мише это совершенно не нравится.  — Не думай даже, мы без тебя справимся. Брови Щепина взлетают удивлённо. — Ты мне запретишь? — он скалится и ближе к Бестужеву придвигается. — Ты мне попробуешь запретить? Миша челюсти сжимает и кивает, чем вызывает у Димы смех. Он смеётся, выдыхает: «Хотел бы я на эти попытки посмотреть», и вдруг, наклонившись, Бестужева в грудь кусает. Тот шипит, но тут же навстречу подается, потому что Дима ладонями под футболку забирается, рёбра оглаживает, а затем тянет ненужную шмотку вверх, стягивает и на пол отбрасывает. Лижет место укуса, языком по соскам проходится, и у Миши все мысли из головы испаряются. Никаких смертельных планов и бредовых идей, только горячий пар. А ещё губы Щепина на коже, руки Щепина на ширинке, тело Щепина рядом. Вот только утром этого тела и в помине нет. Когда Миша просыпается, постель рядом возмутительно пуста, и какое-то время Миша на Щепина-Ростовского неконтролируемо злится за его дурацкую привычку исчезать по утрам, не разбудив и не попрощавшись. Но злость быстро проходит, в конце концов, у Бестужева было полтора месяца, чтобы к этому привыкнуть. Вот только злость возвращается с удвоенной силой, когда Миша появляется в комнате Апостола и Рюмина, где каждое утро собрания проходят, и видит рядом с Серёжей Диму. Серёжа его замечает и улыбается. — Дима мне про ваш план с отвлекающим манёвром рассказал, — говорит, когда Миша к ним подходит. — Мне он нравится. Думаю, это значительно увеличит наши шансы. Апостол Мишу по плечу благодарно хлопает, а тот кулаки сжимает и на Щепина взгляд переводит. На довольного до безобразия Щепина, который сияет как начищенный медяк и выглядит так, будто он не на самоубийственную миссию подписался, а на вечеринку с блэкджеком и шлюхами. Но Дима улыбаться перестает, когда к Мише придвигается и выдыхает, глядя в глаза цепко: — Ты думал, я тебя одного оставлю? Чтобы ты опять к этим тварям попал? Хрен тебе, один раз я уже ступил, больше я так не накосячу. Бестужев ничего не может с собой поделать, улыбается этой Диминой уверенности в том, что он может все, Бестужев хочет сказать, что он вообще-то не один, их много, но гул голосов на фоне вдруг замолкает, а тишина неприятно холодит затылок. Миша оборачивается, попутно отмечая, как синхронно подрываются с мест Пестель и Арбузов, и смотрит изумленно на неожиданных гостей. — Что, мальчики, думали опять оставить нас в стороне? — Лена улыбается, вздернув бровь и сложив руки на груди. — Не верю, что вы настолько сексисты. Миша изумленно рассматривает своих сестер и Аню Бельскую, сестер Муравьевых и Соню Пестель, за их спинами еще какие-то девушки, имен которых Бестужев даже не знает. И чуть в стороне Катя Лаваль с дико довольной улыбкой. Миша слышит, как шепотом матерится Пестель, а Дима рядом вдруг начинает ржать. Выдыхает "Охуеть девчонки" и заходится в новом приступе смеха.