Сказка о светлом и тёмном брате, или А что мы сделали, чтобы избежать ада?

Горькая правда: все сказки заканчиваются тем, как люди — или эльфы, совершенно неважно — женятся. А потом что? Потом наступают скучные будни. Страсть остывает, быт надоедает… Страшная правда состоит в другом: тот, кто когда-то был прекрасен, становится ужасен, но не в один миг. Мёд не сразу превращается в дёготь, а принимает в себя его каплю, его ложку, и ещё одну ложку, и ещё одну, пока не станет чёрным и вязким вместо яркого жёлтого и пахнучего. Именно такие страшные перемены произошли с Выбьёрном. Поначалу Выбьёрн купил новый дом, старый облагородив и оставив родителям, и перебрался в Оллов, поближе к Северину. Он часто навещал Северина, а тот — его. Ребекка стала близкой подругой принцессы Валерии — настолько, что они однажды провели вместе «красный вечер». Всё шло хорошо. Новые звёзды покинули проект Натали и отправились в свободное плавание, но не распались ни дуэты, ни трио, ни квартеты, собранные за время проекта. Ребекка по-прежнему пела в «ЛАХТ», и теперь группа разъезжала по всей Нордландии, дабы солистка наблюдала и могла описывать другие города в своих книгах и статьях. — Мне нравятся перемены, — также была довольна Алиссия. — Новые города. Новые песни. Нравится, что отныне в новом проекте Натали могут участвовать не только эльфы, но и полуэльфы, и люди. А тебе нравится? — А? — Тебе нравится, что Натали даёт зелёный свет людям? Ребекка пожала плечами: — Да, наверное. Её мало заботили люди, хотя они нередко встречались ей в путешествиях, а их лица и биографии хорошо запоминались. Её волновали творчество и любимый муж. Перед глазами стояло его желанное лицо, а тело порой — смешно сказать — чесалось, словно Ребекка не знала ни ванной комнаты, ни купания в озёрах: до того ей хотелось, чтобы Выбьёрн коснулся её, прижал её тело к своему, её душу к своей, держал так и никогда-никогда не отпускал! Когда Ребекка возвращалась после концертов, прежде чем сесть за письмо, она шла в их с Выбьёрном спальню, и он дарил ей неземные ласки. Первый тревожный звоночек случился тогда, когда Выбьёрн, ревнуя, не пустил Ребекку петь вместе с «ЛАХТ». Ни уговоры, ни объяснения не подействовали. — Ты должна сидеть дома, — ласково сказал Выбьёрн. В глазах его было нечто непривычное и явно неприятное. — Ты можешь петь в «ЛАХТ», дорогая, но я не потерплю ещё одной «красной ночи» — с Алиссией. — С Алиссией? — Ребекка впервые нервно засмеялась. — У меня и в мыслях не было… Выбьёрн назвал Ребекку родной, любимой, самой лучшей, и нежность в его словах вскружила миссэльфине голову. Она слушала его дурную речь, как молитву — увы, безбожную, не сочинённую когда-то с Северином. — Я вижу, как ты прикипела душой к Алиссии. Когда я выбирал вас четырёх, все судьи, включая меня, видели, как бездарны Лимма Кицунэ и Хелена Грейпс, — спокойно говорил Выбьёрн. — Но они нужны были вам с Алиссией — и я не поскупился на лесть. Я заметил твой талант и понял, что столь же талантлива Алиссия, хотя её отказ показать что-нибудь волшебное меня расстроил. Вы хорошие миссэльфины, но не переборщите с вашей дружбой. Выбьёрн кончил. А Ребекка стояла с открытым ртом, вроде бы понимая, а вроде бы — нет, что только что муж оскорбил её подруг, назвав бездарными, и заподозрил её в измене. Ребекке же совсем не хотелось идти «налево», даже если бы это была «красная ночь», дозволенная Ламурой и родными эльфами, а не тайная пьяная встреча с каким-нибудь поклонником. Обдумав слова Выбьёрна, Ребекка пришла к мысли, что он сильно дорожит ею и боится её потерять. Отсюда вся ревность. — Ты не потеряешь меня никогда, мой милый, — сказала Ребекка в тот же день. Она поцеловала Выбьёрна. Он беззлобно улыбнулся и притянул Ребекку к себе. Он ласкал её и не отпускал… — Пой в своём «ЛАХТ», — бросил он снисходительно. — Пиши свои книги. Только чуть реже. Чуть позже. Дай мне хотя бы неделю насладиться твоей любовью, если я этого заслуживаю. — Заслуживаешь, — полностью успокоилась Ребекка. То ли Выбьёрн — всё-таки эльф, а значит, обладатель магических способностей и интуиции — как-то почувствовал необходимое им обоим время, то ли звёзды совпали, но ровно через неделю Ребекка узнала, что внутри неё из семени Выбьёрна растёт ребёнок. Её счастью не было ни конца ни края! Вместе с ней радовались принцесса Валерия и принц Северин, радовался, конечно же, и Выбьёрн. — Теперь сама судьба велит мне сидеть дома, — немного грустно сказала Ребекка. — Нет. Почему? — Выбьёрн будто возражал самому себе в недавнем прошлом. — Ты ведь живёшь не в золотой клетке, а со мной, со своим любимым мужем. Наш ребёнок тоже будет расти в любви, а не в тюрьме. Смотри на своё здоровье, слушайся своих желаний, и если твои желания — вновь петь в «ЛАХТ» и писать, следуй им. Я только за! Казалось бы, не было причин волноваться. Но спустя несколько поездок с группой случился второй тревожный звоночек случился. Тогда Ребекка вернулась домой и, будучи уже с большим, округлым животом, сама приняла решение находиться с семьёй. И потом её как никогда тянуло к Выбьёрну! Он был её дурман-травой… Сидение дома не лишало Ребекку редких встреч с подругами, с поклонницами среди миссэльфин и людей, к которым она уже не была равнодушна, и прогулок вдоль белокаменных зданий Оллова. Вдоль тех зданий росли тенистые деревья и пахли долгоживущие сорта роз, а в прудах плескались карпы КОИ, прозрачные сомы и гигантские меченосцы. Там же спешили в школы и в гильдии маги и бойцы. Встречались ведьмы. Последние были, пожалуй, единственными неприятными в Оллове особами. Бывало, подбегут, прокряхтят какое-нибудь проклятие, а эльф, полуэльф или человек поверит и идёт «снимать порчу», отдавать шарлатанкам свои золотые монеты. На Ребекку, когда она гуляла под руку с Выбьёрном, налетела одна старая ведьма с дурным запахом изо рта. — Беда придёт, — зло сказала она. Выбьёрн тут же притянул к себе и поторопил прочь Ребекку, но ведьма настойчиво пошла за ними. Пригвоздив обоих взглядом жёлтых глаз, ведьма указала на Ребекку: — В муже твоём зло сидит. Не одолено оно свадьбой вашей. Тебя из-за мужа беда ждёт. Придёт она после первых трёх бед. — Простите, но… — начал Выбьёрн и будто впал в гипноз. Ни пошевелиться, ни прогнать ведьму. Слушало семейство Поплар, внимая каждому ведьминому слову. Та закряхтела: — Гнать вас будут, невзлюбят вас после трёх бед. Первая беда — человеческой деве скажешь ТЫ, — ведьма указала на Ребекку, — о ребёнке такое, что причинишь ей боль. Вторая беда — погибнет нерождённое дитя из-за твоих рук, из-за твоих уст. — Ведьма ударила Ребекку по руке и коснулась губ. — Третья беда — рождённое существо навсегда отнимут у матери, разрежут, зажарят и съедят. Четвёртая… А четвёртую вы и сами увидете. Ведьма зашагал прочь. Очнувшись от гипноза, Ребекка и Выбьёрн осмотрелись по сторонам, закрылись от слепящего солнца, зырк-зырк — по стенам зданий, по прудам и фонтанам, а ведьмы той и след простыл. — Какое дитя? Какое существо? — заволновалась Ребекка. Она пришла в ужас от того, что может сказать что-то дурное о чужом ребёнке или — хуже того — потерять своего. — С нашим ребёнком всё будет в порядке. Я не дам тебя в обиду старой грымзе! — захрипел Выбьёрн. — Мне однажды помогла одна настоящая ведьма, а этих гадюк не надобно слушать. Пусть только попробует ещё раз подойти! Выбьёрн купил два зелья, защищающих от дурного влияния, тут же выпил одно сам, а другое дал Ребекке. Больше ни в тот день, ни позже к ним никакие шарлатанки не подходили. Ребекка уже и забыла о том случае, но вот однажды, беседуя с попаданкой, которая не вышла замуж и не родила от эльфа, Ребекка по привычке рассмеялась и легкомысленно сказала: «Ох, когда же у вас будут детки? — она погладила себя по животу. — Жду не дождусь, когда у меня появится ребёнок, и вам тоже желаю деток!» К вечеру Ребекка узнала, что с попаданку искалечил один земной парень, и отныне родить — хоть от человека, хоть от эльфа — ей, как бы ни хотелось, будет очень тяжело, даже с зельями и всякими исцеляющими заклинаниями. После слов Ребекки попаданка расплакалась. — Что же я наделала! — подумала Тодитэссон-Поплар и побежала к попаданке извиняться. А в голове стучала ведьмина фраза: «Человеческой деве скажешь ты о ребёнке такое, что причинишь ей боль». Ребекка бы никогда на свете не оскорбила, не ударила ничьё дитя, а оказывается, что обидеть можно иначе… Вскоре, решив один только раз перед рождением ребёнка выбраться из дома, Ребекка попробовала изысканные, необычные блюда. — У меня крепкий организм, — заверила она нордландских моряков и поваров, сидя в лоджии одного из многих уютных одноэтажных домов, вдали которых виднелись горы у Великих Северных вод. — Моему ребёнку не повредит никакая пища. Ребекке принесли попробовать шоколад из молока лилово-чёрных коров, чай из луговых трав, чай из лепестков пурпурной розы, мидии, икру икроносного белого осьминога, мясо акулы-норды и два яйца жар-птицы. — М-м-м, отменный вкус! — говорила Ребекка обо всём, а в последнюю очередь дошла до яиц жар-птицы. — Ох, простите, миссэльфина, я забыл сказать, — виновато признался моряк, — вот это яйцо с птенцом. — Вот как?! Ребекка рассмеялась. Моряк удивился её смеху. Обычно любой эльф поражался тому, как можно есть яйцо не с пустым желтком, а с птенцом, который начал развиваться: уже сформировалась головка с мутными глазками, из тельца вылезли маленькие крылышки — и во всём этом уже чувствовалась жизнь. Ло́влю жар-птиц ради еды во многих странах признали браконьерством, а уж поедание их яиц с плодом птенца внутри было редким, ужасным грехом, каралось штрафами и даже тюрьмой. Цивилизованная Нордландия была первой из числа стран, принявших такой закон, но всегда находился желающий вкусить запретной пищи. Моряк знал одного такого эльфа, для него и сделал «заготовку» и теперь корил себя как за этот поступок, так и за то, что приподнёс яйцо беременной миссэльфине. «Вторая беда — погибнет нерождённое дитя из-за твоих рук, из-за твоих уст» — как в бреду, слышала Ребекка, но не могла остановиться. Она взяла яйцо размером с её ладонь, по мелким кусочкам сняла с него бело-золотую скорлупу, вкусила белок и жёлто-рыжую нерождённую птицу. Не эльф, не полуэльф, не человек, а птенец — вот кто был тем дитя. На следующий же день Ребекка откуда-то знала, что случится третья беда и что она не остановится и на сей раз. Так и произошло. В одном поселении Ребекке предложили козлиное мясо. — О нет, благодарю вас, — ответила Ребекка хозяевам. Но те настояли отведать мяса молодого козлёнка. — Насколько молодого? — зная, что совершит грех, Ребекка прикидывала его тяжесть: совсем дитя есть нельзя, «подростка» — можно. Хозяин подвёл её к бекающему и мекающему стаду и показал на самого юного, белоснежно белого козлёнка на маленьких ножках. Коленки его передних ножек будто мазнули чёрной краской: такой была расцветка. — Привет, малыш, — улыбалась Ребекка. Под эту страшную улыбку хозяин вывел из стада, зарезал и приготовил ей козлёнка. А Ребекке понравилось его сочное мясо. Прежде чем нож коснулся горла и белая шёрстка окрасилась в цвет крови, козлёнок долго бекал и звал мамочку, а мама беспокойно бегала взад-вперёд в загоне, чувствуя, что больше никогда не увидит своего четвероногого ребёнка. «Третья беда — рождённое существо навсегда отнимут у матери, разрежут, зажарят и съедят» — кричал образ ведьмы, проклиная Ребекку. — Зачем ты подошла ко мне?! — расплакалась дома Ребекка, так же проклиная ведьму. Выбьёрн, сжав скулы и взглянув на жену, как стервятник на добычу, обнял её, скорее, механически, из чувства долга, а не любви. — Что случилось? — спросил он. Ребекка поделилась переживаниями. Выбьёрн сплюнул: — Давно ты веришь ведьмам? — его голос звучал сухо. — Ведьма сказала тебе чёрт знает — а ты переживаешь. Вот скажи, тот моряк плачет так же, как ты, из-за своего браконьерства? Ловить жар-птиц и такое творить с нерождёнными птенцами! А хозяин стада? Да пока ты ревёшь, они десятые сны видят! И продолжают резать скотину! А эта девка… — Какая девка? — Ребекка поразилась вульгарному слову из уст мужа. Из уст эльфа! — Ну, россиянка или украинка. Или откуда она там — попаданка-то эта. Ты могла знать, что ей родить тяжело? Нет! Не могла. Ты не её мама и не её лекарь. Так что не виновата в том, что сказала. Для любой миссэльфины, тем более для будущей матери нормально пожелать детей другой женщине. Это же ваше главное предназначение! На миг Ребекке показалось, что Выбьёрн вновь критикует её творчество и встречи с подругами — как нечто второстепенное или вовсе неважное по сравнению с материнством. Но тут же поняла, что «светленький из «Elves» просто очень сильно её любит. — Всё, всё… У меня голова болит. Прекращай ныть, в самом деле. Выбьёрн ушёл, оставив Ребекку наедине с тяжёлыми мыслями. «Я сама виновата, что поддалась искушению. Может, моё положение так повлияло на меня, — подумала Ребекка». Она гладила живот и всё размышляла о своих поступках, а потом бросила это неблагодарное дело. Тодитэссон-Поплар взяла с себя слово, что впредь будет осторожна в словах и действиях, а сейчас главное — родить здорового малыша. Муки совести всё же терзали Ребекку, и тогда она написала письмо принцессе Валерии, рассказав и про ведьму, и про свои поступки. Принцесса Валерия укорила Ребекку, однако в том же самом письме успокоила, пожелала семейного счастья и чудесного малыша. «Для любой миссэльфины, тем более для будущей матери нормально пожелать детей другой женщине» — всё правильно сказал Выбьёрн! У Ребекки мелькнула мысль, что принцесса Валерия желает здорового малыша не только ей: возможно, они с принцем Северином думают о братике или сестричке для Аннетт и Ника. Если это так, их маленькие дети могли бы дружить лет с двух, если не раньше! Было бы здорово! В глубине души Ребекка волновалась, что четвёртая беда коснётся её ребёнка, но она окончательно плюнула на слова ведьмы, когда на свет появился крепкий, здоровый малыш Михельсон. — Привет, моя дорогая! — Выбьёрн явился в комнату молодой мамы, когда та, выписавшись из эльфийской лечебницы, приехала домой. Принц и принцесса помогали Ребекке, но недавно уехали во дворец, оставив родителей наедине. — Привет! — теперь Ребекка улыбалась не глупо и легкомысленно, как обычно, а с чувством глубокого, всепоглощающего счастья. — Смотри, какой славный! Ребёнок сосал грудь. — Наследник, — улыбнулся Выбьёрн и поцеловал Ребекку в лоб и в губы. — Михельсон Тодитэссон-Поплар. Я сейчас вспомнил, — он коснулся подбородка, — в Великобритании… — На северо-западе Земли? — Да. Некая Джоан Роулинг написала семь книг о мальчике-волшебнике, который учился в магической школе на факультете Гриффиндор. По книгам сняты фильмы. Так вот, когда у кого-то из актёров, игравших детей-волшебников, появлялся ребёнок, поклонники писали: «Ещё один Уизли?» или «Ещё одна Браун?» — «Я знаю, что с вами делать: Гриффиндор». Ребекка не прочитала ни одной книги по «Гарри Поттеру» — не так уж они были распространены в мире, где за всё время лишь один попаданец, немецкий торговец книгами, имел при себе все книги, начиная с «Harry Potter und der Stein der Weisen», но Выбьёрн уже прочитал первую книгу и смог объяснить, кто такая Распределяющая Шляпа. — Так вот. Нашему малышу шляпа бы сказала: «Ещё один Тодитэссон-Поплар? Я знаю, что с вами делать: Нордландия!» — Ах-ах. Забавная была бы шляпа. Но не просто Нордландия, а Оллов! — уточнила Ребекка. — Мы теперь живём в Оллове! Она не скрывала, что радуется не только само́й жизни, но и достатку Михельсона. И всё же достаток не был самым важным для их семьи. — Я люблю тебя, — теперь Ребекка сказала самое важное. — И я тебя люблю. Ребекка приложила Михельсона ко второму соску, а Выбьёрн поцеловал её в губы. Он знал, что ему никогда не надоест целовать Ребекку и уж точно он никогда в жизни её не разлюбит.

***

Небо дважды оббежало вокруг Арресана. Михельсон стал чудесным двухлетним малышом с несколько серьёзным взглядом Выбьёрна и открытой улыбкой Ребекки. Весной он отправлялся в Севнияр и бесился у залива, лежал под тем самым деревом поплара, где некогда Северин спас Выбьёрна. Летом отдыхал у Великих Северных вод и Ледяного моря. В конце лета и осенью дважды был в Средиземной стране и вместе с родителями, хоть и понимал совсем немного, с радостью смотрел конкурс Средиземной песни и не противился, когда до его лица долетал свет софитов. Зимой Михельсон наблюдал, как его мама, оставляя музыкальную группу с какой-то высокой рыжеволосой миссэльфиной, начинает вязать праздничные носочки и свитера, а папа берётся за скрипку или за гитару и сочиняет новые песни. — О-хо-хо, Михельсон вновь трогает мои струны! — однажды беззлобно пожаловался Выбьёрн, взял сына на руки и поднёс к окну, показывая снег и туман далеко в горах. — Сне… — пролепетал юный мистэльф, высунул язык, зажал его между зубками и сделал «Пр-р-р-р-р», плюясь слюной. — Да, снег, — Выбьёрн прижался щекой к горячей, с маленькими волосками голове Михельсона. Отцу всё казалось, что Михельсон ещё не крепко стоит на ногах и надо бы почаще придерживать не только его ноги, но и голову. И прижиматься к нему, как это в порыве любви делает жена. — Он каждый день трогает струны моей души, — добродушно призналась Ребекка и подошла к семье. — Ух ты, повалил ка-а-ак! — Ка-ка-ка, — по-своему повторил малыш. Дословно «х-ха, ха-ха» вместо «хан». — А горы! — Ребекка вытянула руку с лиловыми ногтями и обручальным кольцом в сторону тумана. — За что я первым делом люблю Нордландию, так это за горы. — А за что ты любишь меня? — спросил Выбьёрн. — Странный вопрос. — Ребекка не знала, что Выбьёрн не уважал себя так, как раньше. Ему было нужно услышать, как и за что он любим, дабы не сорваться и вновь не начать баловство дурман-травой и элем. — Просто за то, что ты есть. — А я красив? — вдобавок спросил Выбьёрн. — Да. Конечно, красив. Внешне и душой. Я говорю об этом так часто, как хочет говорить моё сердце! — Ты тоже очень красива! Выбьёрн поцеловал Ребекку, однако в его поцелуе было что-то не то. Ребекка вдруг вспомнила слова ведьмы о четвёртой беде, но тут же прогнала дурные мысли. Нет, хватит об этом думать! У неё есть Выбьёрн и Михельсон. Она счастлива. Какая может быть беда? Всё самое страшное уже бы давно произошло. Ребекка вновь выкинула слова ведьмы из головы. Тем более что к ним в гости приезжали принц Северин и принцесса Валерия с детьми.

***

Семейство Лайтссон прибыло на зимние праздники. Ребекка бесконечно радовалась подаркам, душевному теплу и дружбе семьями. Ещё ей было приятно наблюдать, как повзрослевшая Аннетт, берущая профессиональные уроки русского и английского языков у учителей-попаданцев, по-разному щебечет с её сыном. — Вот смотри, — объясняла Аннетт, в то время как Михельсон дёргал полы её роскошного серебристо-золотого платья. — Не отвлекайся. Фу! — А это Михельсону понадобилось взять в рот ухо резиновой собаки. Ребекка дала сыну другую игрушку, которую он обычно не кусал и на сей раз не стал. — Смотри, это песня моего папы! Северина Лайтссона! Он принц! Северин усмехнулся: — Аннетт, дорогая, Михельсон этого всего ещё не запомнит. — А я думаю, что он что-то запомнит. Вот я всё-всё, что было во дворце, когда мне был даже год, а не два, — ВСЁ помню. Как вы меня с мамой в коляске катали и даже поднимали с помощью магии. Как я тогда летала. Как вы меня учили названиям цветов в саду. Как объясняли, что я живу в Нордландии, в Оллове. И что я принцесса. А я думала: как это — быть принцессой? — Приятно и хлопотно, — подсказала мама. Северин улыбался. Его сердце грели воспоминания Аннетт. — Я тоже много чего помню! — поделился Ник. — Дядя Поплар! — Выбьёрн, мой дорогой. Просто Выбьёрн. — Дядя Выбьёрн, — всё равно вставил «дядю» Ник. — Спасибо за меч, который вы мне подарили. Все говорят, я хороший фехтовальщик! — Полно тебе хвалиться, — засмеялась Аннетт. — А что с того? Грех не похвалиться в том, в чём я хорош. Вот ты тоже хвалишь себя за знание русского! Аннетт признала правоту брата. — Да вы оба молодцы, — сказала Ребекка, рассматривая открытки, нарисованные для неё детьми Северина. Дети обрадовались. Ребекка, увидев, что Михельсон вновь тянет в рот всякую бяку, дала ему печенье. Аннетт показала Михельсону перевод папиной песни: — Вот смотри. «Хан» — это «как», «хон» — «чем». «Соула» — душа, а «соула-клад» — сердце. — Ему это всё же тяжело, милая, — сказала принцесса Валерия. — Покажи ему лучше буквы. — Хорошо, мама. Аннетт сложила и положила в карман листок с переводом, а вместе него показала красочную азбуку. — Аска! — Михельсон ткнул пальцем в книгу. — Э-а. Аска! — Азбука. Правильно. Давай полистаем. Смотри какие буковки… Первая А — «Альфа». — Она пролистала с ним весь алфавит, время от времени ожидая, пока мальчик уберёт ручку с листа, дабы перейти к следующей букве. — Смотри, какие три завитушки. Это буква «вв». В русском языке такой нет — там буква «в» с двумя завитушками. А вот буква «лл» — рисочка, ещё рисочка и ещё рисочка. — Гениально! — с иронией сказал отец. — Да пусть объясняет, как знает, — сказала мама и подметила: — Знаешь, когда дети учат друг друга, они иногда понимают материал лучше, чем если взрослый будет учить правильно. Северин не мог не согласиться, припоминая помощь очень давних друзей, которые были у него до Выбьёрна, до мира шоу и песни, до встречи с Валерией. А потом он вспомнил свой же мальчишеский голос: «Наш привычный круг друзей время желчное стирает. И полуэльфов, и людей, и эльфов забирает», и загрустил. Его настроение не ускользнуло от внимания Выбьёрна. Поплар обнял Лайтссона и занял разговорами о Михельсоне. Две семьи были счастливы. Две семьи развивали своих детей. Михельсону надарили красочных и умных книг, фигурок нордландских деятелей и игрушек. Валерия и Ребекка обменивались косметикой, лаками и одеждой. Ребекка подарила Валерии несколько свитеров. Никто и подумать не мог, что будет, когда Михельсону исполнится три года. Хвала небесам, с малышом не случилось никакой беды, но та самая четвёртая беда пришла в отношения Ребекки и Выбьёрна.

***

Поплар, как только в низинах Оллова сошёл снег, стал уходить в поля и возвращался оттуда с дурман-травой. Сперва он прятал её от Ребекки, а затем открыто курил, покрывая своё лицо морщинами. — Что, теперь я не красавец? — бубнел он. — Теперь ты от меня уйдёшь? — Нет, что ты! Я люблю тебя! — отвечала Ребекка. Она плакала и ругалась. Она написала письмо принцессе Валерии, но Выбьёрн догадался, кому и зачем пишет жена, отобрал письмо и бросил его в камин. — Дура! — он замахнулся на прелестное лицо, напоминившее ему лицо Мэри. Той приставучей инфантильной горничной, которая хорошо, что уехала. Выбьёрн начал мыслить матом, заменяя слова «приставучая» и «уехала» на непечатные. Как тут можно было думать иначе, если миссэльфины все поголовно вели себя как дуры? — У меня это пройдёт! Я уже не сыночек Попларов! Я съехал от родителей и теперь самостоятельный мужчина. Если ты веришь в меня, ты не станешь впутывать в это, — он взял в руки корень дурман-травы, приводивший Ребекку в ужас, — Валерию. Она всё расскажет Северину. И мой брат пошлёт ведьму, чтобы меня спасти бл…ь! — Ч-что? — Ребекка попросту не слышала такого слова. Эльфы старались не запоминать некоторых русских слов на «б», «н», «п» и «ш», как и некоторых английских слов на «b» и «w». Их души попросту противились использовать нечто подобное, хотя выражения вроде «Вот чёрт!» употребляли нередко. — Ой! Вот только не надо делать вид, что твоим ушам больно. Птенцов в яйце, козлят жрёшь, х**ню всякую городишь, плачешься, а как мужу плохо — ей, видите ли, неприятно слышать его речь! Михельсон заплакал прежде, чем Выбьёрн повысил голос. Ребекка, хныкнув, забрала сына в другую комнату и там возилась с ним, прислушиваясь к Выбьёрну. Спустя час или два — Ребекка не смотрела на часы — она вышла. Выбьёрн, не раздеваясь, лёг в кровать. Ребекка выкинула его дурман-траву, раздела Выбьёрна, найдя в себе силы приподнять, поворочать его тело, и, орошая его грудь слезами, рассыпая по ней же свои прекрасные локоны, прижалась к мужу. — Что же с тобой, милый? — спросила Ребекка. Она задавала этот вопрос на следующий день, и через неделю, и через месяц. Выбьёрн закрывался, огрызался и лишь раз сказал, что устал от самого себя, от проклюнувшегося зерна зла в его душе. Ему не поможет Северин. Ему не помогут ведьмы. И даже она, Ребекка, с сыном не смогут помочь ему. — Хотя, знаешь, — добавил он, скорее, опираясь на Ребекку, как старик — на клюку, чем обнимая её, — мне может помочь какой-нибудь эфир. Сядешь со мной. Мне нужно пообщаться с эльфами, с полуэльфами, с людьми по магическому порталу. Ты красивая, эффектная. В сто раз лучше меня, — вздохнул Выбьёрн. — Тобой будут любоваться. Может, и на меня обратят внимание. И я буду счастлив, что… — Тут Ребекка не смогла удержать Выбьёрна, и тот чуть не упал. — Но, но, но! — пьяно пригрозил он пальцем. — Не роняй меня… Это… Слышишь… Мне… Выбьёрн промычал ещё что-то и заснул. Ребекка, вздохнув, перенесла его на кровать. А сама подумала: Выбьёрну и правда нужно выйти «в люди». Последнее время он давал мало концертов. И хотя деньги Выбьёрна были не настолько важны Ребекке, как его любовь, она не могла не признать, что редкие концерты мужа похожи на безработицу, а она, Ребекка, в последнее время тащила на себе весь быт и всю их семейную жизнь. Обессиленная Ребекка размышляла, что делать: как одеться самой и замазать следы не лучшей жизни, как одеть Выбьёрна, который сейчас храпел на весь дом, чем на время эфира (если тот состоится) занять Михельсона. Дел предстояло много. В это же время, спасая Ребекку от тяжёлых мыслей, раздался звонок в дверь. Тодитэссон-Поплар оживилась. Обычно гости, посещавшие их поместье, имели высокий статус и приезжали на каретах, запряжённых четырьмя или шестью лошадьми. Случалось, приезжали журналисты или поклонники — но те предупреждали о визитах. Не приехать, а прийти, просто так, без предупреждения, потому что сильно соскучилась или хотела поддержать, могла лишь одна миссэльфина на свете — Алиссия, она же Лайтта. Хелена Грейпс и Лимма Кицунэ нравились Ребекке, но дружба с ними не переходила в тесную связь, а эту рыжую романтичную особу Алиссию Ребекка считала своей самой лучшей подругой. В Алиссии было даже нечто такое, чего не было у принцессы Валерии. Какая-то… приятная простота… при всенордландской известности. — Приветствую, Алиссия. — Голос Ребекки звучал, как из гроба. — О боги! — рыжеволосая миссэльфина оглядела с ног до головы то, что представляла из себя Ребекка. — Что с тобой? А-а… — она увидела дряблые щёки тела Поплара и в целом неприглядный вид мистэльфа. — «Светленький из «Elves» отдыхает? Нужно было слышать иронию в её произнесении слова «отдыхает». — Вроде того… — Ребекка сложила руки на груди. — Хорошо, что ты пришла, Алиссия. Одной мне было бы трудно. За платьем цвета слоновой кости, из лёгкой ткани, скрывающей всё тело кроме шеи и кистей рук, за вечно яркими, вечно пылающими рыжими волосами Алиссия, однако, скрывала свою боль. Ребекка это почувствовала. — Ты хотела мне сказать что-то важное? — спросила Ребекка. — Пройдём наконец в комнату. В другую, — поспешно добавила она, взглянув на беспробудно дрыхнущего Выбьёрна. — Или на кухню? Давай лучше на кухню, ась? Я заварю тебе чай с расслабляющим зельем. — Благодарю, милая Ребекка, — полуприсела Алиссия, — но я не знаю, как ты отнесёшься к тому, что я скажу. А видя твою проблему, я, скорее, помогу тебе, чем стану грузить тебя исповедью. — Я не священник, — улыбнулась Ребекка, в душе отметив, что теперь стала улыбаться реже, — но думаю, что можно исповедоваться подруге. Пойдём. Алиссия нехотя прошла на кухню и скромно села на диван под цвет своего платья. Подходящая цветовая гамма не уняла её тревоги. Голубые глаза бегали. Пальцы нервно теребили скатерть стола. Алиссия слушала, как Ребекка зацокала домашними тапочками на низких каблучках, как скрипнула дверца шкафа, как глухо ударилась о его полку коробочка ромашкового чая и как зазвенела бутылочка с бело-розовым, похожим на молоко, зельем. Ребекке казалось, что Алиссия запоминает все её движения, как будто видит её в последний раз. — Что стряслось? Поделись, — попросила Ребекка, сев рядом, когда чай был готов и ромашковый запах заполнил собой всю кухню. — Ребекка, ты моя лучшая подруга, — сказала Алиссия, сделав глоток, — и я не готова потерять тебя. Я сойду с ума, если вдруг тебя не станет, если вдруг наша дружба оборвётся! Я не готова к расставанию, но после того, что я скажу, возможно, ты прогонешь меня. А я не могу молчать. И молчать не могу, и сказать тоже. Ребекка захлопала глазами, отвела назад волосы. — Очень интересно, — задумалась она. — У меня в мыслях только один вариант твоей тайны. Ты боишься моей ревности, ведь тебе понравился Выбьёрн. — Что? — не поняла Алиссия, а когда поняла, запротестовала: — Нет, нет, нет, что ты! Никогда в жизни я не смотрела и не посмотрю на чужого мистэльфа. — Прости, — Ребекка тронула Алиссию за плечо. — Прости, пожалуйста. Это первое, что пришло мне в голову. В любом случае я бы не ревновала тебя: чувства — вещь сложная, тонкая… Тогда в чём твоя боль? Твои родители болеют? Или?.. — Нет, с ними всё в порядке. Они живы и здоровы. — Ребекке показалось, Алиссия солгала. Но даже если с родителями случилась беда, Алиссия явно хотела поговорить о другом. Алиссия напряглась и зажмурилась, будто дитя, которое хотят избить ремнём: — Я пришла к тебе, чтобы во всём признаться. Сказать глаза в глаза. А стоило мне переступить порог вашего дома — вся моя смелость пропала. Но если я уже начала говорить, возьми этот лист. Алиссия приложила правую руку к левой руке, со стороны набухших синих жил, прочитала короткое заклинание, с неясной грустью пояснив, что научилась ему недавно, и достала из рукава белый свиток, исписанный синей ручкой. — Пожалуйста, не читай сейчас! — слёзно попросила Алиссия. Её далеко посаженные глаза ловили блики ламп в роскошной люстре. — Это моя самая первая песня. Я сочинила её до того, как стала участницей «ЛАХТ». В ней нет ни ошибок, ни чего-либо, чего я стыжусь, но очень важно, чтобы ты прочитала потом. — Хорошо. Ребекка устала от того, что каждый день творилось с Выбьёрном. Теперь ей было стыдно признаться, что визит подруги её тоже утомил. — Если хочешь, я могу уйти, — догадалась Алиссия. — После песни, которую ты прочитаешь, мне бы всё равно пришлось покинуть и твой дом, и нашу группу. Ребекка хмыкнула: — Понятия не имею, что ты хочешь мне сказать, но, во-первых, я тебя никогда не прогоню, а во-вторых, я заинтригована. Алиссия, ты уверена, что мне лучше прочитать текст твоей песни позже? — Да. — Тогда… Трам-пам-пам… — подумала Ребекка, задрав голову. — Я прочитаю её после эфира. Ребекка рассказала Алиссии о желании Выбьёрна поговорить с поклонниками по магическому порталу картинки, звука и голоса. А Алиссия только вздохнула: — Бекки, милая, ты уверена, что это хорошая идея? Ребекка призналась в том, о чём так и не написала принцессе Валерии: — Если Выбьёрн обратится к поклонникам, он бросит дурман-траву. — Ну понятно! — Алиссия почти не удивилась. — Хотя я надеялась, он «сидит» только на эле. Между нами: ты уверена, что тебе нужен такой муж? Ребекка вспыхнула: — Я уверена, что хочу справиться с горем ради радости, с несчастьем — ради любви, с пороками мужа — ради его́ исцеления и на́шей исцеляющей любви. Я уверена, что хочу преодолеть трудности, данные нам Ламурой! — Ламура тут не причём, — съязвила Алиссия. — Здесь постарался злой бог Драгс, хранитель душ «дурманщиков» и распивателей эля, отбирающий у своих жертв деньги и семью. Мне бы хотелось, чтобы у вас всё наладилось, но многое Выбьёрну предстоит сделать самому. — Знаю! — в отчаяньи крикнула Ребекка. — Ой… — она разбудила Михельсона и начала говорить шёпотом, хотя шёпот был уже ни к чему: — Выбьёрн сам должен выбраться. — Она остановилась, интуитивно почувствовав, что в русском языке слова «Выбьёрн» и «выбраться» похожи, хотя сказала на эльфийском — «пелекотти». — Я лишь помогу ему с эфиром. Спорить и плакать было некогда. Ребекка бросилась в светло-голубую, с висящими на потолке настоящими, только очень маленькими облаками, комнату сына. Повзрослевший Михельсон не рыдал навзрыд, а постанывал и, влажный от пота, смотрел то на маму, то на облака. А потом он увидел Алиссию и заплакал сильно-сильно. — Чего ты? — Ребекка взяла Михельсона на руки. — Чего ты, миссэльфины испугался? — А-а! А-а! М-мама… М-мама… Тё-тя. — Хорошая тётя! С мамой вместе поёт. — Ребекка взяла малыша на руки, прижала к себе и, поласкав, отпустила. — Ну ты что, не помнишь? Алиссия у нас уже была. — Там… — Алиссия поспешно закрыла дверь в комнату, но малыш и не думал убегать. Алиссия улыбнулась. От улыбки вокруг её рта тут же собирались морщины, но они не придавали Алиссии старости, а добавляли штрихов к удивительной трапециевидной форме лица, обрамлённой огнём. Алиссия склонилась над малышом: — Привет. Я Алиссия. Я же уже была у вас, когда мама вязала. Как тебя зовут? — Меня зовут Михсон, — сократил своё имя Михельсон. А сам давай рассматривать рыжие волосы. — Что, нравятся мои волосы? Такая цветастая тётя. Ах, какая цветастая! Алиссия так улыбалась, что Михельсон рассмеялся. В соседней комнате тем временем всхрапнул Выбьёрн, отчего Ребекку пригвоздило к шкафчику в детской. — Надо уложить Михельсона, — поспешно сказала Ребекка. — Алиссия, давай мне ребёнка! — заволновалась она, будто подруга могла похитить дитя. И вообще если не уложить Михельсона прямо сейчас, случатся землетрясение и цунами вроде того, о котором недавно сольно пела Алиссия, сравнивая с цунами разрушительную волну любви. Но уложить ребёнка ни одна, ни другая миссэльфина не успела. — Что, бл…ь, происходит? — Дверь отворилась. Михельсон расплакался и стал дёргать маму за ногу. — Кто это, бл…ь? — спросил сонный, в отвратительном настроении Выбьёрн. — А… — Ребекка хотела сказать: «Это же Алиссия из «ЛАХТ», ты ведь сам выбрал её на кастинге вместе со мной, Лиммой и Хеленой и с тех пор видел не раз», но разве имели значение её пояснения? Выбьёрн подошёл вплотную к Алиссии: — Что ты тут забыла на ночь глядя? Страх подогнал Алиссии фразу «Пришла в гости к подруге», приправленную лепетом и дрожью, но миссэльфина уверенно, не без иронии велела: — Мистэльф Поплар, идите спать. Поплар смерил Алиссию самым неприятным из своих взглядов, недолго думая, замахнулся на неё и ударил бы, точно бы ударил, если б Алиссия не вывернулась и не толкнула Выбьёрна в проход. Михельсон плакал. Вслед за ним заплакала Ребекка. — Успокой ребёнка! — рявкнул Выбьёрн. — Прекрати! — крикнула Ребекка, когда Выбьёрн второй раз замахнулся на Алиссию. — Это моя подруга. У тебя нет права бить её. Никого нельзя бить. — Если баба заслуживает, то можно! — тут же вырвалось у Выбьёрна. Ребекка положила в кроватку Михельсона, погладила его, хотя одной материнской лаской не могла успокоить его маленькую раненую душу, и, взяв за потную от волнения руку Алиссию, прошла вместе с ней и Выбьёрном к месту сна последнего. Там Выбьёрн охладел, вздохнул, по диагонали провёл рукой по лбу, носу и щеке, словно вытирал себя полотенцем и признался: — Мне х… Х… себя чувствую. Ни Ребекка, ни Алиссия не расслышали слова на букву «х», но оно точно было заимствованным русским и нецензурным. Какое бы слово ни сказал Выбьёрн, они все были однокоренными, почти с идентичным смыслом. — Поздравляю, — бойко сказала Алиссия. — Дальше что? Гостей прогонять? Пошёл ты, «свет-лень-кий из «Elves». Можешь козырять былыми успехами и греметь дружбой с принцем, как медалями со Второй Небесной войны. — Зачем столько яда? — Злость в пьяном голосе Выбьёрна уступила удивлению. — Я тебя выбрал на проект Натали. Вы с Ребеккой были лучшие. Так что помолчи, пожалуйста. Мне щас-с-с-с… — свистящий звук в слове «навс», застрял между зубами. Ребекка, зло сверкнув глазами, ушла на кухню, вернулась оттуда с ромашковым чаем, приготовленным для себя, и с голубоватым зельем против дурного настроя. — Чё это? — Выбьёрн скривил рот, обнажив желтоватые клыки. Несколько веков назад такие зубы могли ошибочно принять за пасть оборотня, и их обладателю пришлось бы несладко. — Против дурного настроя? «О боги, дайте сил», — он насмехался над собственной песней. — Ладно, давай. Спасибо. Ребекка села рядом с Выбьёрном. Алиссия — рядом с Ребеккой. Михельсон всё ещё плакал. — Поскольку вы пока не в состоянии занимать ваши уста дурацкими извинениями, мистер Поплар, — произнесла Алиссия, — я бы хотела отойти к Михельсону. Выбьёрн подумал в силу своих возможностей думать и решил: — Нет. Это… — Без надобности было повторять фразу «Мне х…» ещё раз. — Придёшь завтра, когда я выйду в эфир. «Куда-то да выйдешь. А может, пойдёшь» — пронеслось в голове Алиссии. — То есть мне быть няней на время эфира? — Алиссия злилась на Выбьёрна, но не могла не смягчиться, спрашивая у него про ребёнка. Ребекка тем временем цвела. С некоторых пор беззлобный, уставший голос Выбьёрна после действия эля и дурман-травы казался ей усладой, а его нежности, ласки и здравые мысли — небывалой роскошью. Мысли о зле внутри Выбьёрна Ребекка отбрасывала так же легко, как и мысли о четвёртой беде. — Да, — Выбьёрн тронул Алиссию за руку, словно во время «зелёного вечера». Рыжая миссэльфина с брезгливостью одёрнула огрубевшую попларскую руку, однако согласилась побыть няней при одном условии — не завтра, а послезавтра. Выбьёрн должен быть трезв. — А моё условие: — подала голос Ребекка, обрадовав подругу, — Алиссия поможет нам подготовиться. Если она, конечно, не против. — Я только за!

***

Через два дня Выбьёрн выспался. Цвет его лица не стал юным, но похорошел. В глазах появилась ясность. Правда, в одежде Выбьёрн так хорошо не выглядел: он оделся в какой-то красный свитер, который Алиссия назвала задрыпанным, как из магазина «Вторая рука», и стянула с него. — А вчера тебе не было так приятно ко мне прикасаться, — заметил Выбьёрн и перевёл взгляд на супругу: — Шучу, милая. Ребекка вздохнула и с трепетом открыла шкаф с одеждой мужа. Слева в углу покоился белый костюм со времён «Elves», там же находился свадебный костюм. — Найди что-нибудь попроще, дорогая. Какое-то время Поплар наблюдал за женой и подругой, точно за рабынями, но это гадкое впечатление быстро сменилось благодарностью. Миссэльфины нашли бархатные тёмно-синие брюки и расшитую серебряными узорами белую рубашку для проблемного мистэльфа. Ребекка отправила Выбьёрна в ванную комнату, и спустя час тот, чистый, выбритый, ухоженный, надел предложенное ему и, увидев, как преобразился, захотел преобразить Ребекку. Ребекка не подпустила мужа к своему шкафчику (тот успел пошутить о любовнике в шкафу) и сама достала лиловое платье. Выбьёрн коснулся Ребекки в самых нежных местах и, насладившись её красотой, облачил её в лиловую ткань. — Теперь я убеждён, что я — названый брат Северина, — сказал Выбьёрн так, будто и не знал об этом. — У него есть своя принцесса. У меня тоже. Ребекка расцвела. — Улыбайся почаще, — сказал ей Выбьёрн. — Почаще давай повод улыбаться, а не грустить. — Хорошо, — с замедлением ответил муж. Он привык, что Бекки улыбается сама по себе, всегда, и не задумывался о том, что вызывает её улыбку. Выбьёрн сделал Ребекке причёску, вдыхая запах её волос, точно аромат роз в саду. Но макияж доверил профессионалу — Алиссии, которая постоянно красила как себя, так и других миссэльфин из «ЛАХТ». Рыжая миссэльфина увлажняла кожу Ребекки, ругаясь с Выбьёрном, замазала ей ссадину у щеки («Сама ударилась, говоришь?!»), нехитрым заклинанием убрала мешки под глазами, подкрасила веки и губы. Наконец Поплар и Тодитэссон-Поплар были готовы. Алиссия пожелала им удачи, а сама отправилась в комнату Михельсона. — Привет, малыш! — Плив… — по-своему ответил Михельсон и улыбнулся. Вот она, мамина улыбка! — Твои родители, — Алиссия не сказала «мама» и «папа», дабы ребёнок не плакал, — хотят пообщаться с другими эльфами. И со всеми, кто захочет увидеть их по магическому порталу. Хочешь, тётя Алиссия споёт тебе? — Миссэльфина вполне могла негромко спеть, потому что её и родителей Поплар разделяло две комнаты. Михельсон не понял, чего от него хотят, и раздумывал: надо плакать или нет. Решив, что поплакать он всегда успеет, а сейчас можно понаблюдать за очаровательной тётей, Михельсон приковал взгляд к её воздушному белому платью с оранжево-красными воротником, манжетами и подолом — нарочито ярким и из более тяжёлой ткани, чем само платье. Лёгкость текстов, которые могли стать проходными, неуважаемыми среди нордландского народа, Алиссия превращала в поток нескончаемого позитива. Обычное «на-на-на» и «ла-ла-ла», цепляясь за незамысловатые фразы, рождало сказочные, бесподобные образы. Лимма шутила, что Алиссия способна спеть про карандаш так, что каждый слушатель долго будет представлять чудную страну с залитыми солнцем и радугой цветными карандашами, стержнями ловящими слепой дождь. А уж если доверить Алиссии песню про помидор, шутила Хелена, она создаст сказку не хуже «Чиполлино» (её сюжетом делились русские и итальянские попаданцы, а текст на Небе существовал пока только в записях по памяти), только очень вкусную сказку, без отображения всех этих тюрем, нечестности и налогов на осадки. Алиссия затанцевала перед Михельсоном, поначалу напоминая обезьянку, у которой почему-то копна рыжих волос вместо шерсти. Её весёлый танец сочетался с мимикой то девчонки-бунтарки, то милой принцессы, то взрослой сдержанной леди. Будто войдя в некий транс, Алиссия всё больше улыбалась, а её песнь рождала всё больше тёплых образов — тёплых и рыжих, золотистых, жёлтых. Не зря в первый день встречи Ребекка назвала её рыжим солнышком. — «Мне так классно на Небе!!! — запела Алиссия на русском. На-на, на-на-на. Мне так классно на Небе. На-на, на-на-на. А мне так, так, так, так, так Классно на Небе.» Алиссия брала игрушки Михельсона, изображая свой особенный, беглый кукольный театр, затем склонилась над юным мистэльфом, поприветствовав его любопытствующее сердце, и вновь затанцевала: «Знае-е-ешь, цени своё Небо. Одно лишь на свете. Другого и нет. Знае-е-ешь, на нашей планете Счастливые дети. Их ног тёплый след. Мне так классно на Небе!!! На-на, на-на-на. Мне так классно на Небе. На-на, на-на-на. А мне так, так, так, так, так Классно на Небе. Знае-е-ешь, здесь каждый под солнцем. Открой лишь оконце — И светишься ты. Знае-е-ешь, друзей ты встречаешь, Тепло провожаешь, Встречаешь мечты. Мне так классно на Небе!!! На-на, на-на-на. Мне так классно на Небе. На-на, на-на-на. А мне так, так, так, так, так Классно на Небе». Алиссия импровизировала и сходу придумала ещё два куплета, которые Михельсон «проглотил» так, как не глотал любимую кашу. А потом он пустился в пляс, крутился вокруг себя и притопывал ножкой. — Ну что, классно с тётей Алиссией? — спросила миссэльфина. — Да! — признался юный мистэльф. Алиссия покормила Михельсона супом, приодела, причесала, прижала к себе, как родное дитя, но тут же отпустила, дабы всё же не заменять родную мать, и прислушалась. Она понимала, что если её песню никто не услышал, то и она не сможет услышать простые голоса, но… Алиссия услышала всё. Господи, всё до последнего звука! А Михельсон хоть и был добрым, умным, прекрасным ребёнком, но не мог понять, отчего у весёлой миссэльфины катятся по щекам слёзы. Подоплеки же Алиссиных слёз — никак не связанную с речами Поплар и Тодитэссон-Поплар — не знал никто. А между тем хотя бы девочки из «ЛАХТ» давным давно могли кое-что понять…

***

Довольно долго Выбьёрн и Ребекка желали поговорить с поклонниками о людях. О простых попаданцах, которые жили в разных городах, в разных странах Земли и однажды против воли попали на Небо. Будучи путешественницей и писательницей, Ребекка научилась чувствоват ь природу всякого прямоходящего существа не хуже природы рек и гор, а уж подобрать правильные слова для неё не составляло труда. Однако незадолго до эфира, пребывая в плохом настроении из-за проблем с Выбьёрном, Ребекка вспоминала всё больше неприятных случаев, связанных с людьми, и намеревалась о них рассказать. — Приветствую вас, дорогие мистэльфы и миссэльфины! Дорогие полуэльфы и люди! — нацепила улыбку Ребекка. — Если над вашим магическим порталом появился лиловый свет… -… как твоё платье, — шёпотом перебил Выбьёрн. -… лиловый, как моё платье, не считайте, что у вас взорвалось зелье. Не думайте о порче и проклятиях старых ведьм! Это наш эфир. — Да, это наш разговор с вами, — нелепо произнёс Выбьёрн, тут же исправив положение. Он мягко улыбнулся и также приветствовал «портальных» слушателей и зрителей. С этого момента Алиссия и Михельсон слышали каждое слово, поскольку магия голосов развеивалась по всему поместью. — Мистэльфы и миссэльфины… Полуэльфы… Люди… — задумчиво начала Ребекка. Её голова и волосы покачивались в такт словам и дыханию. Глаза буквально засветились от мудрости, хотя мудрость была похожа на прилив волны, которая, ударив о берег, вернётся назад, в море. — Сегодня мы с Выбьёрном хотели бы поговорить о людях на Небе. Поплар-Тодитэссон долго, не без личных переживаний перечисляла имена попаданцев, встречаемых ею на просторах Нордландии и далеко в Средиземной стране. Она улыбалась, смеялась, снова улыбалась, снова смеялась, жестикулировала и подпрыгивала, как на пружинах, упоминая Настю Котову, Алевтину Ежову, Николая Беспалова, Дмитрия Беликова… Джеймса Джонатана Уильямса, Руперта Биллиуса Вуда… Антонию Марино, Игнацио Финоккио… Выбьёрн уворачивался, словно при каждом движении Ребекка могла его ударить, и нервно сопел. Ребекка щебетала о русских, об украинцах, об англичанинах, об итальянцах, о ком-то ещё, чью географию Выбьёрн понять не мог — и хоть бы слово дала сказать ему, Выбьёрну. Его милая Бекки восхищалась одинокой тридцатилетней Алевтиной Ежовой так, словно попадание на Небо было её самым большим достижением; ха-ха! — а разве не так?! А Руперт Биллиус Вуд? Выбьёрн видел этого рыжего толстого коротышку преклонного возраста, на миг напомнившего ему разжиревшую фанатку Мэри Мэйнэльфс с кучей мороженого. Взгляд у Вуда был глуповатым, как и у Мэйнэльфс, разве что не таким навязчивым. Нет… Нет… Нет!.. Выбьёрн вдруг чётко понял, что хотел бы жить в мире с одними эльфами, и когда Ребекка начала невесть за что расхваливать Антонию Марино, упоминая места Рима, снова незнакомые, чужие, отталкивающие, он грубо протянул руку между Ребеккой и порталом: — Дай мне уже наконец поговорить. Сидит тут, болтает. Ребекка захлопала глазами и рассмеялась. Зрители-маги, сидящие по своим домам, не могли ничего передать по порталу, но слова и без того застряли в их горлах: они поразились мгновенной перемене Ребекки — от ненаигранной неуверенности и страха до смеха «на портал» («на камеру»). В сердцах многих невидимых поклонников зазвенел тревожный звоночек. Выбьёрн сказал то, что думал: — А я считаю, людям не место на Небе! Это наша планета. У них есть Земля, где они могут гадить сколько душе угодно. Зачем перебираться к нам? Говорят, Небо подхватывает тех, кто сам хочет попасть в какой-то фэнтезийный — для них фэнтезийный — мир. Человек сам виноват в своих несчастьях. Ребекка смутилась, но как ни в чём не бывало продолжила мысль Выбьёрна: — Кстати, ты прав. Есть маги, говорящие, что Небо выбирает людей совершенно случайно. А есть маги, которые спрашивают людей: «А хотели ли вы накануне перемещения попасть в какую-то волшебную страну?» или «А у вас было так, что вы хотели сбежать от проблем как можно дальше?» И да, ДА, ДА! — Ребекка чуть ли не кричала, пока Выбьёрн шмурыгал носом. — Люди признаются: да, было, да, хотелось сбежать от проблем и всё такое. Ну так кто им виноват? Вот Настя Котова хотела не сдавать экзамены и не поступать учиться у себя в этом… в Кривом Роге. Не хотела сдавать экзамены! — возмущалась Ребекка девчушкой, о которой только-только отзывалась хорошо. — И вот результат — попала к нам, теперь вообще не знает, чего хочет, кроме как попасть обратно домой. Ребекка тяжело вздохнула и прислонила два пальца к виску, постучав ими: — Вот есть вообще мозги у людей? Выбьёрн молчал, сопел, качался, как старик в кресле, и выдавил наконец из себя: — Бекки, а скажи об оружии и магии. Про неосторожность людей. — Ах да! Когда люди попадают на Небо, эльфы тут же предупреждают их: наша планета не только красива, но и опасна. Тут есть огры, есть тролли, есть подземные, не всегда дружелюбные гномы, есть нечисть. Нет же — надо в первые дни вылезти без оружия, без владения магиев исследовать мир, искать порталы обратно. Ребята! А всё уже! Портал вас проглотил, выплюнул — дальше уже ваши проблемы. Люди говорят: мы мучаемся без Родины, без близких людей, они там, мы тут, а тут мы живём как в аду. И тут случилось то, что ведьма назвала четвёртой бедой. Ребекка произнесла семь слов, за которые потом поплатилась: — А ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ, ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ АДА? Она не кричала, но вложила в свои слова достаточно силы, чтобы свет в магическом портале впитал её. Портал попросту не выдержал и вспыхнул, а пепел от него осел на одежду Ребекки и Выбьёрна. Ребекка засуетилась, стряхивая пепел, а Выбьёрн затушил огонь заклинанием холода, сорвавшимся с его выставленной ладони. — Ну что, нас увидели, — без энтузиазма произнесла Ребекка. — Что, правда настолько сильно, — Выбьёрн с улыбкой кивнул на пропавший портал, — достала человеческая глупость? Тут дверь отворилась. В комнату без стука вошла Алиссия. — Э-э… — растерялась Ребекка. — Алиссия, дорогая, не могла бы ты ещё десять минут побыть с Михельсоном? Пожалуйста. Мы, наверное, ещё поговорим с Выбьёрном. С меня — угощение. — Мясо шестиногого барана, — уточнил Выбьёрн. — Конфеты. Трюфель. Медовые пряники. М-м? — он поднял бровки-домики так, будто заигрывал. — А я и золотыми монетами не обидел бы такую рыжую красавицу. — Что с тобой? — Ребекка обратила внимание на состояние подруги. По щекам Алиссии катились слёзы. Весёлая, энергичная миссэльфина переступала с ноги на ногу, поджимала губы в готовности укусить себя, дабы не расплакаться сильнее, и колупала под ногтями, будто вместо чистоты рук и изысканного маникюра имела грязь. — Бекки, ты правда считаешь, что люди сами виноваты, что живут в аду? — в голосе Алиссии никогда не звучало столько боли. — Ну да, — Ребекка по привычке улыбнулась, но взгляд выражал недоумение. — Люди сами создают себе трудности. — А эльфам приходится это как-то разгребать и проявлять уважение к тупым гостям, — добавил Выбьёрн. Ребекка не возразила ему и не вздрогнула на слове «тупым». Зато Алиссию вовсю била дрожь. — Ох, — поняла Ребекка, — ты уважаешь всех людей. Это благородно. Но я не могла не сказать правды… — Прочитай мою песню. -… о том, что… — Прочитай мою песню, — настояла Алиссия и, прежде чем разреветься, вернулась за своей сумочкой в комнату Михельсона, обняла заскучавшего мальчика и выскочила бегом во двор. — Э, двери! — крикнул Выбьёрн. — Она закрыла за собой или нет? — Поплар прошаркал к бело-золотой двери, проверил замок: — Конечно, нет. Вот п…а ё…ая! Ребекка привыкла к мату из уст Выбьёрна, про себя отмечая ещё один минус людей — несдержанность в словах. «Скучные» эльфы были сдержанней до их появления на Небе. Человек приносит грех туда, где он появляется. Выбьёрн прошёл обратно: — Что там за песню она написала? — спросил он со злобным интересом. — Когда написала? Выбьёрн потребовал текст Алиссиной песни так скоро, как мог бы потребовать назвать имя любовника, если б заподозрил Бекки в измене. — Вот, — быстро нашла и дала Выбьёрну листок Ребекка. — Давай вместе читать, — он разрешил жене узнать новое творчество её подруги. — Мне аж интересно, что скрывает рыжая чертовка. — Не называй её так! — Не ревнуй. — Я не ревную. Мне неприятно, когда так говорят о моей подруге. — Я же не оскорбляю твою подругу, — Выбьёрн забыл о недавних двух словах. — Я как мистэльф умнее миссэльфин — не в обиду тебе — и давно заметил, что как бы ни была хороша Алиссия, она странноватая мисс… а кстати, миссэльфина ли? Ребекка наклонила голову к плечу Выбьёрна и начала читать. «О боже! Так получается… — лепетала она. — А как же тогда?.. Так вот почему…» «Вот потому» — с интонацией «Я же говорил» объяснял Выбьёрн, глядя на строки: «Неизвестный мир нас поглотил, Изучал, не пустил на волю. Отобрал надежду, сил лишил, Мне не дал быть самой собою-у-у. А-а… Он разбивал на осколки, на меленькие осколки Моё влюблённое сердце, Моё тяжёлое сердце. Был он лих. И я не знала уж, сколько, и я не знала уж, сколько Мне надо быть в этом месте, С родными быть мне не вме-е-есте. Без родных! «ЛАХТ» меня так искренне ценил. Помога-а-ал сохранить рассудок. «Дочь моя» — чужой эльф говорил. Всё равно я сбегу отсюда! Людям поначалу тяжело, Боль потом иногда отходит. Только киевлянина лицо Предо мной, родное и земное-е-е. А-а… Мир разбивал на осколки, на меленькие осколки Моё влюблённое сердце, Моё тяжёлое сердце. Был он лих. И я не знала уж, сколько, и я не знала уж, сколько Мне надо быть в этом месте, С родными быть мне не вме-е-есте. Без родных! Он разбивал на осколки, на меленькие осколки — И я не знала, как дальше, как мне на Небе жить дальше Без тебя…» — Алиссия — не миссэльфина! — грубо, ликующе сказал Выбьёрн. — Алиссия — человек, украинская, киевская попаданка, — без чувств постаралась произнести Ребекка, поскольку иначе её бы задавил груз вины.