Сказка о светлом и тёмном брате, или А что мы сделали, чтобы избежать ада?

На следующий день Ребекка, поцеловавшись с Выбьёрном, насладившись его возмужавшим ликом, добротой во взгляде и мягкостью губ, заспешила к Алиссии, Лимме и Хелене. Правда, как всегда, её задерживали чувства. «ЛАХТ» собирался исполнять песни авторства Алиссии: у той «открылось второе дыхание», хотя так дышала она ценой новостей о почившей бабушке и о любимом некогда Игоре Науменко; её как могли поддерживали названые родители, временно покинувшие Уэлл, добиравшиеся к ней на северо-запад через полмира. Ребекка с тревогой наблюдала за изменениями в лице мужа, когда говорила о Лимме и Хелене. — Ты считаешь их не такими талантливыми? — прямо спросила Ребекка. — Не такими, — сразу, беззлобно ответил Выбьёрн. — Но в то же время я вижу «ЛАХТ» целым. С вами четырьмя. Ребекка вздохнула: — Однажды нас будет трое. Я надеюсь, что нас будет трое. Хоть я и сильно буду скучать, Алиссия попасть домой. — Непременно, — так же крепко верил в поиски порталов Выбьёрн. — Но её здесь не забудут. Она останется любимой всеми солисткой. К ней захотят на концерты в её родном Киеве, вот увидишь! Ребекка расцвела: — Мне нравится твоя вера! Ранимис Пласс поможет нам, как помог Северин. Вместе эльфы, полуэльфы и люди могут многое. Найти и удержать порталы — сложная, но выполнимая работа! А сейчас я должна петь в «ЛАХТ». Часть денег от концертов уйдёт организаторам и Натали, часть — нам, часть — людям. Время от времени будем заезжать в гильдию магов Оллова: я, ты, Северин и Валерия. Ребекка уже было убежала, но вернулась: — Выбьёрн! Милый мой! Я забыла сказать! — Что такое, родная? — Николас с проекта Натали женился! — Правда? На ком? — «Та-та, та-та, та-та. ЛАЙТТА красота!» — с намёком напела Ребекка. — Да ну! Не может быть! — радостно засмеялся Выбьёрн. — Николас и Лайтта Лебеда? Молодцы они. Вот так любишь, посвящаешь стихи, жить не можешь без любви, а потом миссэльфина с тобой — и это самая большая для тебя награда. Смысл твоей жизни. Твоя кровь. Твоя душа. Выбьёрн ещё раз поцеловал Ребекку, уткнулся в её волосы и прошептал то же самое о ней: — Ты смысл моей жизни. Моя кровь. Моя душа. Спасибо за день, в котором я встретил тебя, тогда, на кастинге. Спасибо за день нашей свадьбы. Спасибо за чудесного сына и за то, что вы с ним есть у меня. Ради вас я делаю многое, а сделаю ещё больше. Я укрощу свою тёмную сторону. Выбьёрн с трудом отпустил Ребекку, а та не могла расстаться с ним. Но они должны были заниматься работой отдельно друг от друга. Так же, как должны были оставлять Михельсона на Надин. Для них это было трудное время, но не настолько трудное, как для людей — ждать, ждать и ждать… — Сегодня не сбега́йте к Алексу, — шутливо попросил Выбьёрн Надин. — Побудьте с Михельсоном. И если малышу не наскучит, можете побыть не наверху, а здесь, в гостиной. Посидим вчетвером. — Э-э… Вчетвером? Ребекка вернётся пораньше или придёт кто-то другой? — Такой паршивец, как я, намерен провести время с двумя женщинами! Надин нахмурилась, будто высчитывала сложное число. — Первой женщиной будете вы. Второй, — Выбьёрн выдержал паузу длиной в интерес Надин, — АННА САНТАНА! — А-А-А!!! Та самая! — заулыбалась Надин. — Анна Сантана, которую почему-то зовут Анной Сатанисткой. Тьфу! Сами они сатанисты! — Они — это эльфы… — вздохнул Выбьёрн, в сотый раз жалея об ошибке в эфире. Правда не в том, что бывают злые люди. И не в том, что бывают злые эльфы. А в том, что зло одинаково коварно проникает в любую душу.

***

«Некогда, до рождения четырнадцати из пятнадцати богов, в Чёрной Пустоте жил один бог Лучесар. Он был так светел, что Чёрная Пустота расступилась и наблюдала рождение света среди себя. День первый. Родилась голубая и зелёная планета Небо. Были на ней материки, моря и океаны, реки и озёра, горы и низины, леса и поля. В воде появились рыбы, а в воздухе — птицы. И зацвели всюду цветы. И выросли там и тут деревья. И увидел Лучесар, что это хорошо. День второй. Пленённый мыслями об эльфах всех возрастов, слепил Лучесар маленькую быструю, точно юный сын, луну, а с нею — луну, похожую на полную, плодовитую женщину, а с ними — луну, похожую на отца. И увидел Лучесар, что это хорошо. День третий. Отправил Лучесар на Небо всяких дивных, волшебных зверей. Ярких и сияющих. Добрых. И размножались звери. И ели траву, птиц и рыб. И увидел Лучесар, что это хорошо. День четвёртый. Взял Лучесар волосы с золотой своей бороды, подарил солнцу Арресану и сказал: «Отныне ты будешь единственным в Тёмной Пустоте солнцем, которое светит вечность. И нет, и не будет конца твоей энергии. Но и не станешь ты светить ярче, так, что вода и влага с Неба испарятся, уничтожив всё живое». И засветил Арресан, сохраняя жизнь на Небе. И увидел Лучесар, что это хорошо. День пятый. Создал Лучесар две прекрасных, равноценных и дополняющих друг друга души. Мужчину сотворил из дерева поплара, а женщину — из пойманного гребня морской волны. И велел мужчине не расти подобно молчаливому дереву, а трудиться с его корой и стволом, строить дом для себя, для жены своей, для сына и для дочери. И велел женщине не убегать подобно гребню, но и чувствовать себя вольной, как море, вынашивать и производить на свет детей, наполняя себя и мир не муками и страданиями, а счастьем. И собирать цветы и ягоды, помогать мужчине своему ловить зверя, рыбу и птицу. И увидел Лучесар, что это хорошо. День шестой. Из Чёрной Пустоты на Небо явилось пятнадцать демонов. И хотели тронуть они первых в мире эльфов, но Лучесар воззвал из сердца своего четырнадцать новых богов. Защитили боги людей. И увидел Лучесар, что это хорошо. День седьмой. У первой женщины Ллейланды, хранительницы континента Ллейланд, родилось двое сыновей и двое дочерей от первого мужчины Лео. И ладили они все друг с другом, ладили с богами, и наполняли мир чистотой и любовью. И увидели Лучесар и другие боги, что это хорошо. И стал Лучесар более всего говорить с Ллейландой, а богиня любви Ламура — с Лео. И даровала богиня Ламура всем им длинные уши, чтобы они ещё лучше слышали и слушали друг друга. О, какой прекрасной была история первых эльфов! Но вышло так, что мир возвышенных, культурных, любящих эльфов узнал и кровь, и войны, и жестокость, и ненависть. А всё началось много-много лет назад, когда Ламура, надарив любви эльфам, сама влюбилась. Нагая, вошла в белоснежную, выкроенную из облаков, застеленную голубым небом опочивальню Лучесара. Тот поцеловал её руки и предложил быть его женой и лишь после этого взял. В первый же день Ламура понесла ребёнка — светлого-светлого, как Арресан, с голубыми глазами малыша Назара. Шло время — и всевидящий Лучесар послал сына на Небо, к миролюбивым эльфам, принести весть о гостях этого мира — грешных, но не злых людях. Въехал Назар в бедной серой одежде, верхом на молодом единороге в город Уэлл, без девяти каретных станций, без высоких замков, строительство которых бог видел в будущем, — с одними тавернами и бесконечными торговцами. Остановился на Уэлл-реке и обратился к эльфам: — Миролюбивые, прекрасные эльфы! Через тысячу лет появятся на Небе гости — люди с Земли. Будьте с ними так же добры и чистолюбивы, как друг с другом! Услышали об этом демоны и стали шептать эльфам в их большие и длинные уши: — Лжец тот, кто притворяется сыном божьим Назаром. Явился он на само́м чёрном дьявольском коне и сделал так, чтобы вы видели взамен ему белого единорога. Если не убить его, не придушив, не повесив за врущее горло, не залепив лгущие уста листьями поплара со смолой сосны, будет он и дальше нести ересь. А после через тысячу лет не люди придут на Небо, а демоны и черти вырвутся из пекла! Что же вы сделаете, чтобы избежать ада? Речи демонов были столь сладки, что эльфы поверили им. Порешили жестоко судить дьявольское отродие, дабы сохранить мир на Небе. Не вмешался Лучесар, ибо всевидение его впервые за долгое время верховные демоны сумели затуманить. Да и знал он, что случится что-то страшное с его сыном: такова была цена за эльфийское прозрение, и свободную волю эльфов — даже злую, идущую от обмана тварей подземных — Лучесар не мог отвернуть. Ночью миссэльфина Марта с сестрой миссэльфиной Мэри заманили Назара в свой дом, угостили отравленными фруктами и мёртвым вином, а единорога его тем временем мистэльф Иуэвил, притворявшийся Назаровым учеником, убил кинжалом, тут же вспыхнувшим в его руках до черноты. — Сила демона! Сила демона спалила мои кисти рук! — орал он, будучи каким-то образом живым, но испытывая невиданную боль со страшной мыслью: «У меня больше нет ладоней и пальцев!» — Сила демона лишила меня рук! — кричал он, вбежав в дом Марты и Мэри. Миссэльфина Марта, миссэльфина Мэри, мистэльф Иуэвил и тридцать семь других душ убедились, что под ликом божьего сына пришёл злодей, и вершили страшный суд. Отрава и мёртвая вода не погубили Назара. Он ослаб и молил глазами отпустить его, но эльфы несли его тело к заготовленной висельнице. По очереди душили все Назара, но, чуть придушив, оставляли живым, продолжая его муки с трёх ночи — времени мертвецов — до рассвета. На рассвете под скандирование: «Смерть самозванцу! Смерть злу! Смерть самозванцу! Смерть злу!», когда к висельнице стянулся весь город, Назара повесили. Удавка стянула его горло, поломала позвонки, и лицо его сделалось синюшним. Рот мертвеца, как и хотели, замазали смолой, а сверху на смолу прилепили листья поплара. Проболтался Назар на висельнице до полудня, а когда Арресан встал высоко-высоко посреди Неба, увидел Лучесар то, что натворили эльфы, и разгневался за своё дитя и за грехи созданных им существ. — Обманули вас демоны! — молвил Лучесар и рассказал, как что было на самом деле. Ужас охватил эльфов. Поняли они, что совершили самый жестокий смертный грех — убийство. Лучесар не лишил их за это жизней, но вычеркнул из их языка многие слова, дабы эльфы заново учились слушать и говорить; и родился так новый эльфийский язык, не столь божественный, но приятный и красивый, и был он где-то похож на земные языки: так первый всевидящий бог Лучесар и бог языков Лангги готовили эльфов к пришествию людей. Не миновало эльфов и проклятие хихикающих, надменных, жестоких и страшных демонов. Наслали они на Небо огров, троллей, злых гномов… — множество видов тварей, убивающих других живых существ. Убивали они, как ни скрывайся от них, поначалу с десяток, затем — и больше эльфов в год. Рассчётливы и хитры были демоны, создавая тварей… Знали они, что эльфы создадут оружие и станут использовать магию против злых зверей, а там уж незаметно для самих себя перейдут на ранения и убийства друг друга. Так оно и случилось. С тех пор души эльфов делились на светлое и тёмное, внутри эльфов сражались добро и зло. И рождалась гневность там, где была радость. И вместо объятий были порой удары. И страны, позабыв, что находятся на одной земле, шли друг на друга войной. И лилась, и лилась, и лилась кровь — старая багряная сменялась молодой алой, алая становилась багряной, и орошала она грешные земли. … Спустя год после повешения тела на Небо снизошёл дух Назара. Эльфы поклонились ему, со слезами молили прощения и спрашивали, что они могут сделать. — Для себя ли, для земли ли своей или дабы усмирить дух мой, который и так смирен, хотите вы прощения и ищете пути исправления? — спросил Назаров дух. — Нет у меня зла ни к кому из вас. Я сполна прощаю вас всех и за всё. Но велю я впредь соблюдать заповеди отца моего Лучесара, чтобы все хранили в сердцах своих добро, а не зло, чтобы демоны больше не могли обмануть вас. И велю я принять людей, когда те через порталы попадут в наш мир. И долго — с трёх дня до полуночи, — в последний выходной день Месяца Эйприла, говорил Лучесар о заповедях и правилах, о том, как относиться к ближнему, о том, как сеять добро и пожинать плоды счастья. Но с тех пор не было ни одного безгрешного эльфа. Кто-то был добр и светел, но и в нём могло хоть раз в жизни проснуться зло. Кто-то же был зол с самого начала своей жизни». Так начиналось Священное Эльфийское Писание, продиктованное редким абсолютно безгрешным эльфам в Великой Часовне Уэлла самим Назаром! Обо всём этом вспомнили за чашкой чёрного чая с мёдовыми сотами на белом хлебе Выбьёрн и Надин. Мысли их сходились в том, что на Небе нет безгрешных эльфов, и расходились, как дороги в поле, ведущие к разным поселениям, когда Выбьёрн думал о своих грехах, а Надин — об активизме и жажде справедливости. Вот их мысли сошлись вновь. На сей раз — на личности Анны Сантаны. — Будучи женатым и любящим мистэльфом, всё же не могу не признать красоты Анны, — вкусив медовых сот, произнёс Выбьёрн. — Я был бы счастлив дружить с ней так же, как счастлив любить Ребекку и Михельсона. Надин зачем-то взглянула на след от его зубов на сотах. — Мне очень нравится песня «Одиночество». — Она напела: — «От Уэлла до Но-о-орда по дороге мы твё-о-о-рдо шагаем, чтоб найти друг дру-у-уга. Смотри: больше нет о-ди-но-чест-ва в любви». Михельсон не то что бы танцевал, но подёргал ручками, улыбнулся во весь рот, подошёл вплотную к Надин и заявил: — Ещё что-нибудь! — А что ещё? — Надин погладила его по голове, про себя отметив шелковистость коричневато-золотых волос мальчика. — Мистэльф Поплар… — Выбьёрн. Пожалуйста, Выбьёрн. Если вам, конечно, не противно моё имя. — Уже нет, — Надин честно добавила «уже». — Выбьёрн, для Михельсона можно спеть первый куплет? Или всю песню? Просто песня взрослая. — А я взрослый! — звонко сказал Михельсон. — Когда я был ещё маленьким, я не мог слушать такие взрослые песни, а когда я стал взрослый, то… т-то… такие песни я могу слушать. Пой! Выбьёрн и Надин засмеялись. Выбьёрн кивнул. Надин прокашлялась и сначала стеснительно, глотая звуки, затем — чётко и приятно петь: — «Маленькие куколки Прочитали буковки Сотого признания в не святой любви. Маленькие куколки Плачут, будто луковки Все, склонившись, резали без живой воды. А после? — Пос-ле В подушке тушь размажут, Сами себя накажут. Порвут письмо мистэльфа, В котором только ложь. Возьмут бутылку эля И скажут: «Я не верю!» Зачем они забыли добрых эльфов? Отпусти любовь, Если в ней лишь боль. Шагай… От Уэлла до Но-о-орда По дороге мы твё-о-о-рдо Шагаем, чтоб найти друг друга. Смотри: больше нет о-ди-но-чест-ва в любви. Милые эльфиночки Жгут свои косыночки. Расплетают волосы, чтоб пришла любовь. Мамины ботиночки Не идут эльфиночкам. Любят стёкла розовых стильненьких очков. Отпусти любовь, Если в ней лишь боль. Шагай… От Уэлла до Но-о-орда По дороге мы твё-о-о-рдо Шагаем, чтоб найти друг друга. Смотри: больше нет о-ди-но-чест-ва в любви». Надин сидела красная. Она стеснялась. А Выбьёрн хохотнул: — О боги! Всем няням и гувернанткам, которых я знал, — хотя знал он пятерых, включая Мэйнэльфс и Азимову, — место на сцене. Серьёзно. Я как будто напрасно занимаю ВАШИ места! — Что вы! Ой… Надин коснулась руки Выбьёрна, ощутив то, что называют «химией». Вот уж правда насмешка Ламуры. Питая чувства к Алексу Фишерману, чуть не влюбиться в не самого лучшего на свете, хотя не такого уж гадкого Выбьёрна! — Я случайно, — вновь покраснела Надин. — Я люблю Алекса, и… — О бог Лучесар! — веселился Выбьёрн. — Вы бываете так активны. Но стоит вам совершить лишний жест — краснеете и прячитесь в панцирь, как черепаха. — А ведь за «черепаху» я могу вас поругать, — не сердилась Азимова. — Выбьёрн, мне так жаль тех, кто называет Анну Сатанисткой. Но она ведь использует «сатанизм», дабы ткнуть эльфов носом в их же ошибки. В религиозное помешательство, лицемерие, злобу. Она сказала об этом, когда Михельсон отошёл в уголок и принёс оттуда игрушку — эльфа из бежевой ткани. — Благодаря Лучесару и его сыну Назару мы все живём на этой земле. — Бренной, — добавил Выбьёрн. — Бренной. Нашими стараниями. И оба взрослых эльфа вспомнили, за какую песню Анну Сантану окрестили Сатанисткой, гнали из Уэлла на север, пока она сама не решила остановиться в развитом Оллове, чьи ледяные воды могли бы остудить пыл гнобящих. Поплар и Азимова то глядели друг другу в глаза, то вспоминали, как Анна в образе красной демоницы шла по Уэллу, величественно исполняя «Смолу»: «Твой кумир — Лучесар. Он придумал тебя, чтобы ты был весел, Чтобы счастье узнал. Но Назара ты взял, на заре повесил. Обманы. Кареты. Монетки. Что же счастье светит? Дурманы. Капканы. Изъяны… Расскажи мне, где ты спал? Где ты спал, когда вам Назар любовь отда-а-ал? Где ты спал, когда он правду в очи всем сказа-а-ал? Когда смолы не брали и листьев. Когда все мысли ваши были чистыми. А-а, А-а, А-а…» Эльфы не желали слушать правды о своих грехах. Прикрываясь именами богов, по-сплетнически узнав от людей об их не то выдуманном, не то правдивом Сатане, они вмиг прилепили мерзостное «Сатана» Анне, а та лишь гордилась своей смелостью. Тут же её выругали ещё и за гордыню. — И нам задаёт вопросы о богах дьявольское отродие?! — возмущались эльфы. — Сними красное платье. Только кровь тебе не смыть! — кричали эльфы той, которая родила на свет троих эльфят, никого в жизни не убила и даже не ударила. — Твои песни надо запретить! Ты сеешь вздор. Ты пропагандируешь сатанизм!.. — и далее непечатно, бесконечно выражались эльфы. Только Анна продолжала петь: «Лицемерием бей, Но не заражусь грязью подлой мысли. Добротою согрей, Как Назар велел, ты родных и близких. Обманы. Кареты. Монетки. Они разве светят? Во тьме я согрею Тебя, Если ты не сумеешь. Расскажи мне, где ты спал? Где ты спал, когда бога сын прощенье да-а-ал? Где ты спал, когда он правду в очи всем сказа-а-ал? Когда смолы не брали и листьев. Когда все мысли ваши были чистыми. А-а, А-а, А-а… И даже мне противна вся ваша игра. Всё, что вы творите и что сделали вчера. А грешный мир давно уже не мной построен. Не мной построен. А-а, А-а, А-а…» Анна, прекрасная певица и прекрасная модель, умеющая воплотиться хоть в куклу, хоть в демонессу, хоть в наивную малышку, хоть в зрелую, знающую себе цену миссэльфину, сначала просто колола глаза эльфов правдой. А теперь и вовсе, ДЕМОНстрируя магические способности, создавала образы военных карет цвета хаки, эльфов с посохами, стреляющими друг в друга, монстров, включая троллей и огров, ручьи грязи и крови в реках. И каждый эльф, видя то, кричал: «Страшное оружие!», «Гадкий тролль!», «Мерзкий огр!», но почти никто, широко открыв глаза, не осознавал, что демонесса-то уничтожала, а не лелеяла всё злое и жестокое. Когда же произошло так, что эльфы забыли слова Лучесара и Назара?.. Нет, нет, не во время казни Назара. А потом… В какой момент произошло это «потом»? В какой момент даже демонесса ужаснулась грешности Неба? Его бесконечные войны и междоусобицы, тщательно маскируемые красивыми речами, прелестной архитектурой и законами морали, но не заповедями бога. — В каждом из нас всегда сидело зло, — отметил Выбьёрн, своими словами возвращая Надин в реальность. Кадры путешествия Анны по Уэллу начали стираться с её сетчатки и уходить глубже в память — туда, откуда они и явились. — В наших силах победить зло, — оптимистично сказала Надин. — Я думаю, это главная задача всех нас. Она стоит наравне с отправлением людей домой. И ещё я думаю, что мне понравится общаться с Анной! — А вот и она! Выбьёрн заметил Анну Сантану в окошко и вышел открывать калитку.