Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь космонавт!

— Она имеет такое свойство, хотя и сама этого не понимает, — раздался спустя пару минут тихий голос этого Румпельштильцхена. Николас отвел взгляд от завораживающего зрелища за смотровым окном и растерянно посмотрел на своего двойника. — О чем ты? — хмуро спросил он. Колдун на миг отвлекся от своего занятия и посмотрел на него своими жуткими глазами. — Эмма, — поясняюще протянул он и продолжил прясть. — Она всегда привлекает взгляды. Особенно мужские. Раш поджал губы. — И зачем мне ты это говоришь? — недовольно спросил он. Двойник фыркнул. — Не придуривайся. У нас не только одно лицо… — язвительно сказал колдун, неторопливо наматывая на катушку сверкающую нить. Доктор иронично поднял бровь. — Засматриваешься на мать своего внука? А твой сын не против? — ехидно сказал Раш. — Мой сын и Эмма разошлись еще до того, как она узнала, что беременна, — хмуро сказал Румпельштильцхен, не желая упоминать о том, что из-за его сына, Эмма оказалась в тюрьме и от отчаяния отдала ребенка на усыновления. — Вот как… — еле слышно сказал Николас и тряхнул головой. — Все равно не понимаю, зачем ты мне это сказал. Он упрямо продолжал отрицать, даже себе, что блондинка что-то взбудоражила в его душе и что впервые за долгое время его мысли касались чего-то, кроме разгадки замысла Древних, врат или вообще вселенной. Даже Глория не смогла его достаточно отвлечь от работы. Даже… даже ее болезнь его не отвлекла от науки. А тут какая-то взбалмошная блондинка, колдунья, в которых он никогда и не верил, всего за каких-то пару дней и нескольких легких прикосновений, смогла полностью занять его мысли. И оттого его так мучил стыд. Свою жену не уберег и не был с ней рядом в ее последний миг, а тут чуть не умер от ужаса, когда в Эмму стреляли, в женщину, которую знал без году неделю. — Нам здесь не место, — твердо сказал Румпельштильцхен, наконец полностью развернувшись к нему. — Мы должны уйти. И мы скоро уйдем. Сердце Николаса против воли свело болезненной судорогой. «И она исчезнет…» — печально подумал он и тут же начал ругать себя за подобные мысли. С чего вообще это должно тревожить? Пару раз поговорили и все. Да, она его вылечила, она… Черт! — И вы нас бросите здесь, да? — хрипло спросил он, старательно игнорируя собственные чувства по этому поводу. — Будто ты так торопишься на Землю… — пробормотал Румпельштильцхен. Он вздохнул и добавил: — Знаешь, я всегда говорил, что за всю магию нужно платить… Оказывается, Смерти тоже нужно что-то отдать, чтобы получить второй шанс… — Что же ты отдал? — спросил Раш, решив, позволить тому сменить тему. Колдун помолчал, а потом тихо начал говорить: — Истинная любовь. Там откуда мы пришли, это самая сильная магия и каждый в нашем мире мечтает такую обрести. Абсолютное и всепоглощающее чувство… Я всегда им восхищался и хотел испытать… Эмма является плодом подобной любви… Оттого так и сильна… Она само воплощение любви, но как это не иронично, сама всю жизнь была лишена этого чувства… И это моя вина, знаешь?.. — он вздохнул и уныло продолжил: — Уже отчаявшись, я, как думал, нашел свою Истинную любовь… Ее зовут Белль… Я так сильно погрузился в эту любовь, что даже оттолкнул сына, которого так долго искал… Как и внука… А потом я умер. И понял, что был дураком. Понял, что то, что я считал настоящей любовью, разъела, словно кислота, все остальное, что было вокруг, кроме этого… И вместо спокойствия, умиротворения и единения с той женщиной, я испытал лишь боль, вечную вину, муки… Более того, я стал тем, кем всегда боялся стать. Своим отцом. Но мне предоставился шанс. Еще один. Но мне пришлось выбрать: собственная плоть и кровь, или ту токсичную любовь… Если бы вернулся, сразу в свой мир точнее, ничего бы не делал и дал сыну меня освободить, то взамен бы его лишился, но остался бы с Белль… А если бы выбрал второе, то спас бы сына, сблизился бы с внуком… Но любовь к Белль, все свои чувства к ней я должен был отдать… — И ты выбрал второе, — утверждающе сказал Ник, оперевшись спиной на перила. — Да… — тихо промолвил двойник. — Однажды я уже упустил сына и не мог сделать этого вновь… К тому же, смерть Белль, пусть, как выяснилось, и мнимую, я уже пережил, а вот смерть сына… Я бы не смог… Я понял вдруг, что кровные узы важнее… К тому же, лишившись чувств к Белль, вместо пустоты я ощутил лишь небывалое облегчение, будто скинул балласт, тянущий меня на дно… — тут он пристально глянул на доктора. — Ты вот тоже без труда обменял любовь на науку. Лицо доктора исказилось от злости. — Не смей так говорить. Я… — …любил свою жену? — иронично закончил Румпельштильцхен. — И поэтому не был с ней, когда она испустила дух? Ничего. Я свою вообще убил. Николас был в ярости, но в тоже время ничего не мог возразить. Ведь тот был прав. — Ты убил свою жену? — хрипло спросил он, хотя и не удивился, помня, с какой легкостью тот перерезал человеку горло. — Она предала меня и бросила нашего сына, — спокойно ответил колдун. Они вновь замолчали. — Откуда ты про меня столько знаешь? — едва слышно спросил Раш, смотря куда угодно, кроме Румпельштильцхена. Колдун тихо засмеялся. — Твой разум, хотя и гениален в плане науки, но открыт, как книга. А во сне и того, ничем не защищен. — Ты шарился у меня в голове, пока душил? — неверяще спросил Раш, проведя рукой по волосам и начав нервно расхаживать перед окном. Но прежде, чем тот ответил, в помещение прибежал Генри. Он посмотрел то на одного, то на другого и тряхнув головой, возбужденно сказал: — Мама проснулась и хочет поговорить с доктором Рашем. Румпельштильцхен немного недовольно поморщился, но зыркнув на замершего доктора, буркнул: — Ну и чего стоишь? Иди уже, пока это невыносимая девица сама сюда не пришла. С нее станется.

***

Уже перед тем, как зайти в комнату, на которую ему указал Генри, Николас немного замялся. Он старательно избегал блондинку на протяжение последних пару дней, а потом при ней же наорал на ее сына… Ему не нравилось это чувство смущения и неуверенности, которые вдруг стали одолевать его в последнюю неделю. Раш тряхнул головой и вошел. Комната была тускло освещена, но как и все в этом крыле, выглядела подобно обычной квартире. Здесь был комод, пару тумб, опять же растения, и ковер с высоким ворсом около широкой кровати, на которой лежала Эмма. Она была бледна, но в сознании, смотрела на него из-под полуприкрытых век своими внимательными глазищами и тяжеловато дышала. — Ну, привет… — прохрипела она и подозвала к себе. — …вопреки местному мнению, единственный человек, у которого все еще осталось что-то человеческое. Раш едва заметно ухмыльнулся. — Кто бы мог подумать, да? — язвительно сказал он и присел на край кровати. Вблизи блондинка была еще бледнее. Его обычно довольно черствое сердце, второй раз за день сжалось. Эмма вдруг протянула руку и положила поверх его руки. Отчего-то Раш робко замер, как мальчишка на первом свидании. Ее ладошка была слегка прохладной, но мягкой. — Спасибо, — тихо сказала Эмма, слегка сжав его руку. — Я ничего не сделал, — хмуро сказал Николас, чувствуя неловкость оттого, что его поблагодарили. Если бы он успел среагировать раньше и не дал бы в нее выстрелить, то другое дело, а так… Но Эмма явно была другого мнения. — Ты подошел и попытался помочь, когда все остальные, такие хорошие и недолюбливающие тебя за то, что ты такой равнодушный и погруженный лишь в науку человек, стояли вокруг и ничего не делали, — сказала блондинка и тяжко вздохнула. — Для меня даже подобное редко кто делал. Раш был удивлен. Эмма была красивой женщиной и довольно доброй, хоть и скрывала это за своими колкими словами. Будь она и впрямь такой холодной, какой хотела казаться, с ее то силами, она вообще могла спрятаться от них, даже на этом корабле, и дать им умереть с голоду. Как и не помогать чинить систему жизнеобеспечения. Судя по тому количеству растений и саду, ей и сыну вполне бы хватило естественно выработанного кислорода еще на долгое долгое время. Поэтому он был весьма поражен, что ей, как она сказала, никто особо не помогал. Ведь даже его двойник, судя по всему, был ею очарован… — Для тебя полагаю тоже, — тихо сказала Эмма. — Оттого так и погружен в науку, а? — и дразняще добавила: — Или ты просто ботан? Ник тихо засмеялся. Как ни странно, его много как называли: сволочью и трудоголиком, и фанатиком, да много еще как, а вот ботаном давненько уже никто не звал. — Можно сказать и так, — отсмеявшись сказал он и неожиданно понял, что так давно не смеялся. Раш слегка нахмурился, и уже серьезнее произнес: — Наука — это вся моя жизнь. Я посвятил изучению тайн вселенной, вратам и Древним, бесконечные часы, порой даже забывая спать или есть. Это… — Твое — все, — закончила Эмма, удивительно понимающим голосом. — У вас с Голдом и впрямь не только лицо, но и частично характеры похожи… Знаешь, он не одно столетие потратил, чтобы найти сына. А я сама когда-то потратила почти пол жизни на то, чтобы спасти мир… Ха, звучит весьма высокомерно, но это было так… А все из-за дурацкого пророчества, в котором говорилось, что кроме меня этого никто не сделает и все поверили. Да так сильно, что резко прикинулись опоссумами и стали ждать пока всех спасет пятнадцатилетняя девчонка… И я спасла. Дура. Во-первых, меня тут же выкинули, как ненужную игрушку, а во-вторых, я поняла, когда это случилось, что больше ничего и не умею. Выживать, воевать — это да. Но в повседневной жизни, в реальной жизни, это все не нужно… Я так зациклилась на своей цели: спасти других, что себя спасти и забыла, — тут она вздохнула и печально закончила: — Не делай так. Я же вижу, что твоя любовь к науке, твой интерес к загадкам вселенной — настоящий, но прекрати свое самоуничтожение посредством превращения этого — во что-то напоминающее фанатизм. Тебе, вероятно, тоже причинили боль в прошлом или причинил ты, за что простить себя так и не можешь, но… — С чего ты взяла, что ты права? — жестко сказал Раш сквозь зубы. — Это… — Ты их сюда привел, — прямо сказала Эмма, давно уже догадавшись об этом. — Вы могли сбежать со своей базы через врата и попасть домой, но ты сказал бедняге Илаю набрать тот код, который он разгадал. Ты хотел сюда попасть и даже не побоялся принести остальных в жертву. Тех, кого на Земле что-то держит… в отличии от тебя. С каждым ее словом челюсти доктора сжимались все сильнее и сильнее. Хотя, возразить ему было и нечего. Но как она?.. — Мама! — вдруг прервал из разговор вбежавший Генри. — Там эти… эти… — Что случилось? — слегка приподнявшись, обеспокоенно спросила Эмма. — Солдаты, они проследили за дедом и доктором Рашем через летучие камеры и пытаются сюда войти, — задыхаясь сказал Генри, схватившись за косяк. Тут тишину разорвали выстрелы и грохот. Бунт, которого Эмма и боялась, наконец произошел.