Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь космонавт!

Пока Генри направлял свою родительницу, а Раш тихо стонал на кушетке, Темный сосредоточенно накладывал чары на шляпу. Он старался изо всех сил не обращать внимание на свое беспокойство за одну непоседливую блондинку, поэтому направил все свое внимание на создание портала, лишь краем ухо слушая, как Генри периодически связывался с матерью и указывал той то на выживших, которых к его темному удовлетворению осталось всего пару человек (эти высокомерные крысы заслужили свою участь, за то, что сотворили с его Спасительницей!), то говорил ей, где ее монстры поджидали. Колдун был так погружен в процесс, что не сразу обратил внимание на странный холодок, возникший в отсеке, где они были. Лишь только чересчур тихое поведение внука заставило его насторожиться и посмотреть в сторону мальчика. Тот застыл немного в нелепой позе. Его рот был открыт, а глаза не моргали, неподвижно смотря перед собой. Мальчик словно замер на середине разговора. И не только он. Ученый тоже был неподвижен. Его побледневшее лицо так и замерло в страдальческой гримасе. Сердце колдуна тоже против воли замерло, когда он понял, что этот холод, как и присутствие позади него, было до боли знакомо. — И снова здравствуй, юный Румпельштильцхен, — прошелестел бесполый голос за его спиной. Колдун тоже замер, не осмеливаясь обернуться. Он искренне надеялся еще как можно дольше избегать владельца этого голоса. Нет, он принял, что рано или поздно умрет. Опять. И уже окончательно. Но все же… Все же, он надеялся, что перед этим увидит сына, увидит, как вырастет его внук, и может даже дождется еще пару правнуков или правнучек, черт возьми!.. А не умрет, спустя едва ли сутки после своего же воскрешения! — У меня была щедрая жатва, но твоя душа сегодня не одна из них, — вновь промолвил голос. Румпельштильцхен немного выдохнул, но тут его сердце снова замерло. Он краем глаза посмотрел на внука. — Время твоего потомка тоже еще не пришло, — ответил незнакомец, уловив его мысли. — Тогда зачем вы здесь?.. — тихо спросил он. Про Эмму он даже не спрашивал, искренне надеясь, что звание мастера смерти ей дали не просто так. — То, что было отдано добровольно, я возвращать не стану, но Судьба хочет даровать тебе еще один шанс, — загадочно промолвил голос, став ближе. Холод тоже усилился, и колдун против воли передернул плечами, но все так же предпочитал не оборачиваться. — Еще один шанс? — непонимающе спросил он. — Шанс на что? — На Истинную любовь, — лаконично ответил голос. Румпельштильцхен сглотнул. — Я думал, что единственная любовь и привязанность, которая мне отныне доступна, так это к семье, — тихо сказал он. — Тебе — да, а вот ему… — протянули за спиной, и колдун краем глаза увидел часть темного длинного рукава, из-под которого не было видно даже пальцев, указывающих в сторону Раша. — Ему, несмотря на его фанатизм и приверженность к науке, любовь все еще доступна… Но вот век его подходит к концу, хотя и прежде срока… — Но причем здесь я? — удивленно спросил Румпельштильцхен, не понимая, к чему клонит его «гость». — Я даю тебе выбор, — сказал голос почти около его уха. — Я уйду и заберу его собой, а ты будешь любить лишь сына и внука. Или… или ты пройдешь через то, через что прошел мой мастер… Колдун нахмурился, но тут его осенило. — Слияние… — пробормотал он и посмотрел на Раша. Румпельштильцхен быстро сообразил, о чем говорит посетитель. Он помнит, как тот ему говорил о слиянии Эммы Свон и Гарриет Поттер, и теперь, судя по всему, ему предлагают тоже самое. Но нужно ли ему это?.. Вновь вся эта боль и тяжесть в груди, сопутствующая любви… — У вас уже одна привязанность, не смотря на наш договор… — прошелестел голос в ответ на его мысленную дилемму. — Мой мастер… Мне не свойственно чувствовать. У меня вообще нет эмоций, но как и у вас, у меня есть некая слабость к этой страдающей уже не одну жизнь душе… Но в первой уже изменить было ничего нельзя, но здесь… Пусть и не так, но все же она получила то, чего всегда была лишена… Семью, дитя… Но вот любви… Этого чувства, что вы, смертные, столь цените, и за которое так часто гибните, она никогда не испытывала… Ее сердце слишком закрыто, изранено прошлым, но ты… Ты можешь ее понять… И помочь… Исцелить ее, как она может исцелить тебя… — Так вы не мне хотите помочь, а ей, — горько усмехнувшись, сказал колдун. — Обоим из вас. Даже троим, если быть точным, — не стал спорить «гость». Тут в голосе говорившего появилась слабая насмешка, когда он добавил: — Как уже было сказано… Не смотря на то, что ты отдал мне свою способность любить, ты все же смог почувствовать симпатию к ней… И не лги… Я чую ложь… К тому же, твоя слабость к ней была задолго до твоей смерти, даже задолго до ее рождения… Но твоя болезненная тяга к той, которую ты считал своей Истинной, не давала этому чувству перерасти в нечто большее… Как это должно было быть изначально… Глаза Румпельштильцхена пораженно распахнулись. Ведь этого не может быть, верно? Это же не то, что он подумал?.. — Изначально? — неверяще прохрипел он. — Она… — Должна была стать твоей единственной, — подтвердил «гость». — Но вы — люди, порой так сильно во что-то верите, что пропускаете истину мимо себя… Но Судьба не любит, когда отрицают то, что она уготовила… И вот, твой сын, твоя кровь, занял твое место… Дитя должно было родиться… Истинно верующий… Он должен был быть твоей кровью и плотью… Колдун почувствовал, как его глаза наполнились слезами, и он вновь посмотрел на Генри. — Но… Он… — сипло промолвил он, не способный закончить свою мысль, ведь она была столь болезненной!.. Но «гость» не имел эмоций и безжалостно закончил за него: — Должен был быть твоим сыном. Да. Но путь твоей жизни был искривлен, как и ее… Но Судьба не лишена романтизма, вновь и вновь сталкивала вас… И теперь, когда твое токсичное увлечение более не туманит твой разум, я могу это исправить… Но вместе с увлечением, пришлось забрать всю твою способность к любви, кроме как к тем, в ком течет твоя кровь… Но слившись с Николасом Рашем, своим отражением, ты сможешь ее вернуть… И наконец обрести свой счастливый конец… Настоящий. С той, с кем ты должен был его обрести, не будь того проклятия, которого и не должно было быть. Выбор за тобой, но думай быстро… Время не любит, когда его естественный бег прерывают… Как и моя жатва не может быть остановлена… Она будет вечной… И мне нужно к ней вернуться. — Мне хватает и своей боли… — пробормотал Румпельштильцхен, все еще пораженный мыслью, что Эмма Свон — и есть его Истинная любовь, не Белль, а его Спасительница. Но в тоже время… Глубоко, во тьме его души, загорелась темная радость, а собственнический инстинкт вновь поднял свою уродливую голову, и удовлетворенно замурчал. Хор голосов предыдущих Темных так и с поразительной синхронностью запел: Наша… Наша… И казалось, он становился только громче и громче. — Боль тоже вечна…— философски заметил голос и строго добавил: — Время почти на исходе… После этих слов, в отсеке, казалось, стало невыносимо холодно, а изо рта Румпельштильцхена стало, с каждым вдохом и выдохом, вырываться облако пара. Он вновь посмотрел на Раша, а потом на внука, и на миг прикрыв глаза, решительно сказал: — Хорошо. Я согласен. Ему ведь и впрямь не привыкать к боли… Как и к дополнительной ноше, в виде чужих воспоминаний. И если этого станет больше, но в тоже время, он наконец обретет свой счастливый конец… Ну, что ж, так тому и быть.