/flashback/
Посреди небольшой тёмной комнаты сидит маленькая сгорбившаяся фигура и, держась руками за изодранные колени, совсем тихо всхлипывает. Родители спят. Их нельзя будить. Нельзя, чтобы они это видели. — Тише-тише, маленький, — ласково шепчет Чонгук, садясь на корточки возле плачущего брата. — Сейчас немного поболит, и рана заживёт, — аккуратно смачивает ватку дезинфицирующим средством и невесомо касается ею контура кровоточащих участков. — Где ты так ударился, Юнги? Почему такой невнимательный? — шёпотом спрашивает, большим пальцем вытирая влажные щёчки напротив. Юнги неприятно морщится, скулит, из-за чего Чонгук сразу начинает дуть на шипящую ранку. — Ты сказал, что купил мой любимый йогурт, — вытирает влажный нос об рукав толстовки. — Я был очень голоден… Чонгук на услышанное лишь нежно улыбается и обводит болящие места зелёнкой. — Твой йогурт никто бы не тронул. Не надо было так бежать, — отставляет в сторону средства первой помощи и, осторожно поднимая брата на руки, медленно несёт в тёплую кроватку. — Не уходи в свою комнату, пожалуйста, — тянет руки мальчишка, когда старший кладёт его в постель. — Мне не нравится спать одному. Парень, немного поразмыслив, согласно кивает и, стащив с себя футболку, крепко обнимает всхлипывающего братика. — Ты, кстати, так и не съел свой банановый йогурт, — зарывается носом в чёрные волосы, ощущая на спине тоненькие руки Юнги. — Да ну его, — давит усмешку, — ты намного лучше йогурта, — поднимает заплаканное лицо вверх, сталкиваясь взглядом с родными, угольно-тёмными глазами Гука. — Тогда спи, — коротко целует в лоб, стараясь не задеть телом израненную кожу. Мальчишка покорно кивает, утыкаясь носом в тёплую грудь брата. — Ты ведь всегда будешь рядом, правда? — спустя несколько минут молчания интересуется Юнги, не отрывая взгляда от пульсирующей вены на шее старшего. Чонгук вдруг неприятно хмурится, не понимая, откуда у Юнги возник подобного рода вопрос. — Что за глупости, солнышко? — касается пальцами чужих скул. — Конечно я буду рядом. Ты — самое ценное для меня в жизни. Я никогда не брошу, слышишь? Никогда. Юнги верит./end of flashback/
— Лжец, — с болью шепчет слова в пустоту, лёжа посреди кровати в холодном доме. Юнги больше не верит. И вера эта испарилась в момент, когда он, спустя десять ненавистных лет, заглянул во всё те же угольные глаза, которые давно перестали быть родными. Юнги верил до последнего, убеждал, что Чонгук вот-вот вернётся, обнимет, ляжет рядом на кровать, улыбнётся, поцелует… Но Юнги вырос. Наивная вера в хорошее была насильно изъята реальностью, что ни в коем случае не собирается возвращать юношескую легкомысленность. Жизнь его учила из года в год, что, если человек уходит однажды, обязательно уйдёт ещё. Да, конечно, Юнги припоминает что-то о причинах, связанных с паршивым поведением брата, которые яро утаивал и Намджун, и Хосок. Возможно, это реально достойное оправдание, но, как Юнги считает, ничто не может заставить человека безмолвно уйти, ни разу не дав о себе знать. Это, чёрт возьми, неприятно (чудовищно). Юнги почти привык справляться с тотальным одиночеством. Он, не обращая внимания на влажность в глазах, поднимается с кровати, рвано натягивает на исполосованные запястья рукава одежды и, бесшумно ступая по прохладному полу, отпирает дверь в гостиную. Там тихо. Как и, в принципе, во всей квартире. Юнги бегает глазами по вещам в комнате, ни за что не цепляется, ничего интересующего не находит. Всё как и было, так и осталось, только теперь на диване, помимо каких-то маловажных вещей, располагается подушка и тёплое одеяло на спинке. Всё бы ничего, вот только каждая щель маленькой гостиной до отказа пропитана стойким ароматом духов, никотина и болезненно-натуральным запахом родного тела. Юнги сразу узнаёт последний. Точнее, никогда не забывал. В ушах почему-то возникают не приятные слова из детства, а горько-тревожащее: «Ты омерзительный». Юнги пытается, но забыть этого не может. Чонгук изменился, и пора бы уже принять неопровержимые факты, преподносящиеся реальностью, а не глупо верить, что всё наладится, вернётся на круги своя. Не вернётся. Они давно не дети, значит, былого времени не возвратить. О нём можно только вспоминать и печально улыбаться тем счастливым призракам прошлого, которым изначально было суждено превратиться вот в это… В аэмоционального, скрытого, хладнокровного мужчину, и жалкого, одинокого, утратившего мораль паренька. А всё ведь так многообещающе начиналось… Юнги тогда поверил в лучшее. Сейчас же с кровью эту надежду похоронил. — Что здесь делаешь? — внезапно раздаётся за спиной знакомый голос, от которого Юнги уже привычно бросает в тремор. А что он здесь делает? Вспоминает то, чего никогда не вернуть? Как глупо и опрометчиво. Как раз в стиле гнусного человека, коим Юнги давно себя окрестил. — Стою, — бестактно отвечает, бросив на брата совершенно спокойный взгляд. Да. Так реально проще: смотреть на человека и ничего от него не ожидать. Никаких изменений, улучшений или тепла. Юнги даже поверил, что в силах справиться со всеми колкими фразами, которые Чонгук непременно произнесёт до конца вечера. — Стоишь, значит, — хрипло повторяет, делая неспешные шаги вперёд. Его взгляд тёмный, пристальный, выедающий, Юнги с каждым новым ударом секундной стрелки всё больше сомневается в своих способностях. — Садись, — непоколебимо приказывает, не оставляя места возражению. Юнги и не собирался противиться. Не знает, почему, но брата слушает. Детская привычка, скорее всего. — Чонгук… — Молчи. Я не хочу с тобой разговаривать, — на диван рядом падает пакет с каким-то стеклянным содержанием, что вводит мальчишку в слабое замешательство. Чонгук опускается перед ним на корточки, медленно берёт его бледные руки и, преодолев изначальное сопротивление, закатывает рукава по локти. Перед глазами открывается не самый приятный вид: на каждой руке минимум по двадцать не до конца заживших порезов, которые никто и не собирается залечивать. Юнги смущённо отводит взгляд в сторону, пробует обратно опустить рукава, но Чонгук по какой-то причине крепко держит и внимательно рассматривает неаккуратную текстуру ран. — Ты не хотел себя убить, — делает заключение, доставая из пакета тюбик с мазью. Мин всё продолжает вырываться, не отвечая на пронзительный взгляд Чона. Что вообще происходит? Какая ему разница? Зачем говорит очевидное? — Ты либо поехавший придурок, которому нравится ощущение боли, либо просто таким мерзким образом вызываешь к себе всеобщую жалость, следовательно, и внимание. Юнги аж передёрнуло от услышанного. Чонгук реально это сказал? Вот просто взял и произнёс столь жестокую речь? Удивительно… Ненависть с него так и сочится. — Какая тебе разница, Чонгук? Зачем ты это делаешь? — глазами указывает на то, как старший трепетно смазывает каждый порез лечащей мазью. Чонгук не отвечает. Запястья обволакивает тонкий эластичный бинт, прячущий под собою медленно заживающие порезы. — Ты же понимаешь, что, хоть порезы не глубокие, шрамы всё равно останутся? — поднимает глаза к лицу младшего и внимательно следит за любой подступившей реакцией. Его руки плавно накрывают колени Мина, который, по непонятной причине, пропустил нужный вдох. — Понимаю, — отворачивается, не в силах смотреть в эти пугающие пропасти. — Все люди, без исключений, увидев шрамы, окрестят тебя слабым человеком, неспособным справиться с внезапно навалившимися проблемами. Ты этого хотел? — давит на сознание своим метким замечанием, скользя ладонями вверх по бедру. А это зачем? Почему не убирает руки? Куда, блять, он их поднимает. Юнги плохо соображает происходящее, но мурашки мгновенно пронзают тело, стоило лишь подумать о этих сильных руках, совсем не нежно сжимающих кожу ляжек. — Не этого, — выдыхает, неуверенно касаясь чужих пальцев. — Убери… Договорить не разрешает ещё выше скользнувшие ладони, из-за которых Юнги снова забывает дышать. — Чем ты вообще думаешь? Клеймо слабости будет преследовать тебя до конца. — Чонгук, — лицо брата оказывается чересчур близко к собственному, что в полной мере дало рассмотреть бушующую на дне чёрных глаз ярость. — Не многим ты сможешь это спрятать. Общественное мнение возьмёт верх, и ты сделаешь всё, лишь бы утаить лично созданную ошибку, — контакт между глазами не прерывается, и Юнги может поклясться, что видит перед собой что-то дико странное. — Как можно спрятать? — шёпотом спрашивает, сжимая в ответ сильную ладонь старшего. Да что, чёрт возьми, здесь происходит? Чонгук как-то холодно усмехается, приближаясь губами к уху. — Татуировки, маленький, — впервые обращается ласково, сипло выдохнув куда-то в шею. — Ими многое можно скрыть, — поглаживает напрягшееся бедро Юнги, бессознательно вслушиваясь в его безумное сердцебиение. — Татуировки…? — до Юнги не сразу доходит очевидная истина. — Ты… — Переходим теперь к главной части разговора, — Чонгук внезапно поднимается на ноги и грубо хватает юнгиев подбородок. Тот даже моргнуть не успевает, как слышит следующее: — Ты прекращаешь спать с моими друзьями, прекращаешь вести себя, как дешёвая шлюха, прекращаешь заниматься боями и портить тело бессмысленными повреждениями. Я понятно выражаюсь? Юнги шокировано распахивает веки и не вникает: засмеяться ему или ударить? — Ты ведь не серьёзно, — убирает руку брата от лица и следом поднимается с дивана. — Серьёзно. Нет, Юнги реально недоумевает. — Да какое ты имеешь право мне что-то запрещать? Кто ты мне такой? Брат? Не смеши. Мой брат исчез десять лет назад, а тот, кто вернулся, — его жалкая пародия! — срывается на крик, молниеносно получая удар в скулу. — Закрой рот, — в абсолютном спокойствии молвит, вызвав у Юнги новую волну агрессии. — Да пошёл ты к чёрту! Я не собираюсь подчиняться твоей ёбаной «братской заботе». Раньше надо было думать. Сейчас поздно, старший братик, ты опоздал на десять лет, — выплёвывает слова, желая поскорее покинуть комнату. Чонгук перехватывает на полпути. — Ты ни черта не знаешь, чтоб сейчас меня в чём-то упрекать, — долго смотрит в яростные очи и невесомо проводит пальцами по красной щеке. — Не заставляй меня применять силу. Держи язык за зубами и не произноси то, о чём понятия не имеешь. Юнги стоит, слушает, впитывает в себя каждое слово и не постигает, каким образом брат столь умело управляет его же эмоциями. — Так расскажи. Назови мне хоть одну причину, ради которой нормально бросать родных. Чонгук, как обычно, холодно усмехается. — Рано, — долго смотрит в ответ и нежно целует болящую скулу. Юнги дёргается назад, вылупив удивлённые глаза на старшего. — Ты что… — Болеть будет меньше, — издаёт саркастичный смешок и медленно садится на кресло, взглядом указывая мальчишке на выход. Последний досадно хмурится и быстро выходит из комнаты, запираясь на замок в своей. Руки греет ментоловая мазь, щека горит — Юнги надеется — от удара, а сердце — он хочет верить — взрывается от злости. Какого чёрта этот человек указывает ему, как правильно жить? С какого перепуга? Юнги даже не воспринял его слова всерьёз… Но, почему-то, намертво запомнил момент с татуировкой. Что она значит? Что Чонгук под ней скрывает? Юнги ставит перед собой цель: узнать всё о жизни брата в Америке.* * *
Чёрная Ямаха с рычанием останавливается возле многоэтажного дома моды, привлекая к себе всеобщее внимание прохожих. Чонгук снимает шлем, вешает на руку и кратким текстом просит охрану проследить за спортбайком. Те, без доли замешательства, кивают и пропускают известного на всю Америку фотографа внутрь. У Чонгука на одной лямке висит рюкзак с фотоаппаратом, на глазах солнцезащитные очки, а на теле чёрная, расстёгнутая на три верхних пуговицы рубашка и такого же цвета плотные джинсы. Он, не обращая внимание на персонал, движется сразу к кабинету управляющего, чтоб наконец заключить договор о сотрудничестве. Чонгук специально не говорил брату про свою специальность, наслаждаясь его непониманием и любопытством. Пусть ищет. Работа — последнее, что брюнет жаждет скрыть. В его жизни есть вещи похуже. Краткий стук, негромкое «войдите», и Чонгук проходит внутрь комнаты управляющего дома моды, который сразу же встречает его с широкой улыбкой. Конечно, ведь Чонгук согласился именно на его предложение из десятка других. — Здравствуйте, мистер Чон, желаете чай или кофе? — любезно спрашивает, получая в ответ отрицательное мотание головой. — Нет, не желаю. Я ознакомился с вашим контрактом и уже подписал, — молвит, попутно доставая из рюкзака папку документов. — Могу приступать к фотосессии прямо сейчас, — протягивает мужчине контракт, не желая продолжать обмениваться фальшивыми любезностями. — Да, конечно, как хотите, — управляющий оставляет бумаги на столе и через спикерфон ставит в известность гримёров, что всё готово к началу работы. — Что будет рекламироваться? — интересуется, пока мужчина проводит его к нужной студии. — Новая коллекция «Cartier». Наша компания тесно сотрудничает с множеством французских и зарубежных фирм, поэтому на следующей неделе поступит крупный заказ от «Harry Winston»… — И вы таким образом решили на мне заработать, верно? Винстон — американский бренд, я с ними пару раз сотрудничал. И теперь, стоило мне сюда перебраться, они продолжают хотеть от меня фотографии. Не значит ли это, дорогой господин управляющий, что и платить вы должны мне больше. Я запросто могу вернуться в Америку и продолжить там не менее успешную карьеру, — строго смотрит на мужчину, подходя к одной из больших студий. — Сколько вы хотите? — в голосе слышится волнение. — Тридцать процентов от заказа. Управляющий аж побелел от озвученной цены. — Это огромные деньги… — Вы всё равно получите больше, — снимает с плеча рюкзак и достаёт из него дорогой фотоаппарат. — Мне надо обдумать это предложение. — Думайте быстрее. В Америке мне платили тридцать пять, — дарит мужчине непроницаемый взгляд и проходит внутрь большой комнаты, спокойно рассматривая собравшихся моделей. Девушки как на подбор: высокие, красивые, стройные, с длинными ногами. У каждого бы это вызвало немой восторг, но Чонгук лишь безразлично кивает в знак приветствия и строгим голосом просит первую модель занять свою локацию. Француженки не то чтобы восхитились новым фотографом, они в испепеляющей инициативе выкладывались на все двести, только бы получить от мужчины хрипловатое «хорошо». Чонгук, поправив волосы одной из девушек, просит немного выгнуться в спине, пальцами касаясь её коленей. — Согни ноги: так они выглядят длиннее. Убери волосы из шеи: не видно кулон. Мне тебя учить, как демонстрировать украшения? — вопросительно вскидывает бровь, недовольно наблюдая за растерянным лицом модели. — Соберись, — голос не повышает, но у всех присутствующих в мгновение прошёлся липкий холодок по коже. Девушка кивает, следует указаниям фотографа, выгибается, опускает руку с кольцом к груди, убирает пряди волос, открывая вид на минималистичные, но жутко утончённые украшения. Чонгук, сделав около двух десятков фото, кивает и отпускает несчастную модель в гримёрку. В таком темпе протекает ещё час, пока последняя девушка не покинула студию. Чонгук, потерев глаза пальцами, прячет фотоаппарат в рюкзак и, вспоминая новую коллекцию ювелира, представляет один из кулонов на бледной шее брата. Ему он намного больше к лицу, чем этим девицам. После нескольких минут отдыха, Чонгук выходит из студии, встречает управляющего, обещает принести готовые снимки через два дня и, не услышав от него количество платы, выходит на улицу. И да, как уже стало известно, в Америке Чонгук учился на фотографа. Не сказать, что он был лучшим в своём деле, просто вовремя повстречал хорошего человека, что не только во многом помог, но и познакомил с важными людьми, из-за которых для брюнета открылись редкие возможности достигнуть высот в избранной профессии. Подышав немного холодным воздухом, Чонгук, надевая на голову шлем, заводит матовый спортбайк. Рабочее время на сегодня окончено. Осталось ещё отредактировать снимки, принести в компанию и получить оплату. Вроде есть чем заняться, но Чонгук далеко не о работе думает, прокладывая маршрут в корпус философии и искусства.* * *
Уже как час идёт лекция философии, которую Юнги внимательно слушает и запоминает. У него с детства был неслабый интерес к наукам, объясняющим вопросы бытья. В доме у молодого человека даже есть личная библиотека, состоящая из кучи книг знаменитых философов и биографий интересующих живописцев. Конечно, живя в Париже, грех не посетить его жемчужину — Лувр, где собраны сотни произведений мирового масштаба. Юнги давным-давно обошёл каждый закоулок музея, рассматривая столетние работы когда-то существующих гениев. Ведь в картинах заключается не только мастерство художника, но и его душа. «Ни с кем не случается ничего такого, чего он не в силах был бы вынести», — из уст преподавателя звучит многообещающая цитата римского императора — Марка Аврелия, жившего ещё во втором столетии. Юнги не до конца соглашается с данной точкой зрения. Аффект тяжёлых событий имеет мощную силу. Человек не всегда успевает трезво рассудить ситуацию и найти достойный выход. Но, чисто теоретически, с людьми правда не случается ничего сверхъестественного. Каждый в силах вынести возникшие проблемы. Главное вовремя подключить мозг. До конца пары Юнги внимательно выслушал выражения следующих людей, некоторые записал, запомнил и, стоило звонку огласить перерыв, выбегает из аудитории. — Ну у тебя и зад в этих брюках, — ухмыляется Тэхён, шлёпнув друга по ягодицам. — Кожа делает тебя жутко горячим, — рассматривает обтянутые материалом ноги, пошло прикусывая нижнюю губу. — Тэ, не беси, — бьёт парня в плечо и безразлично разглядывает выходящих из аудиторий студентов. — Ищешь новую жертву? — Почти, — неоднозначно хмыкает, взглядом цепляясь за знакомого старшекурсника. — Он невыносимо сексуален, — облизывается, пальчиком подзывая обратившего на него внимание парня к себе. — Мне никогда не понять, каким образом ты подчиняешь волю любого, — Тэхён тяжело вздыхает, спокойно наблюдая за подошедшим старшекурсником. «Не любого, к сожалению». — Привет, милый, скучаешь? — Юнги расплывается в ненавязчивой улыбке и тянется руками к чужой шее. Тэ в стороне изображает страдальческий вид, стараясь не смотреть на целующуюся парочку. — Конечно скучаю, — оттягивает вниз губу парня, любуясь вмиг лопнувшей кожицей. — Хочу есть. Пойдём в кафе? — пальцами водит вдоль острой челюсти, сдерживая желания пройтись по ней языком. — Как хочешь, — переплетает с мальчишкой пальцы и поворачивается в сторону выхода. Тэхён уже собирался сваливать, как слышит брошенное в спину: — Тебя это тоже касается, Тэ-Тэ, я жду свой обещанный фруктовый коктейль, — щурит лисьи глаза, хмуро указывая другу на выход. — Ну ты и скотина, — морщится он, бросая на стоящего рядом старшекурсника брезгливый взгляд. — Что мне там с вами делать? Смотреть на вашу полуёблю? Бесишь, — в шутливой манере фыркает, первым покидая совместный корпус обучения. Юнги иногда сам удивляется, как их вообще занесло в такие дебри, под названием философия и искусство. Но он не жалуется. Стоило только Мину выйти на улицу, как он сразу же наталкиваясь на оторопевшее лицо друга, с полными желания глазами глядящего куда-то вперёд. — Как же он горяч… — на выдохе шепчет, вызвав у Юнги краткую ухмылку. — Если и есть что-то горячее него, то только звёзды. — Ты о ком? — спрашивает, пытаясь самостоятельно отыскать источник воздыхания Тэ. — О том красивом мужчине на спортбайке. Юнги сначала хотел спросить, откуда здесь появились такие кандидатуры, но в эту же секунду встречается с тяжёлым почерневшим взглядом. Видимо, обнимающий со спины старшекурсник не сильно ему нравится. Но когда такое волновало Юнги? Тэхён замечает помрачневшее лицо друга и со вздохом спрашивает, не знакомы ли они. — Это мой брат, — брезгливо молвит, не сразу решаясь к нему подойти. — Кто?! — вскрикивает идущий рядом Ким. — Вот этот человек твой брат? Господи, кому душу продать, чтобы иметь такого? — Его характер намного хуже внешности, — шипит Юнги, получая от Чона снисходительную улыбку. «Как же бесит!» — Что ты здесь делаешь? — без приветствий грубо интересуется он, только сейчас заметив чёрный восхитительный байк. «Он же стоит кучу денег…» — И тебе привет, братик, — хрипловато говорит, не обращая ни доли внимания на стоящего рядом, очевидно, друга Юнги. — Возвращался с работы и решил заехать, проверить: как ты тут. — Проверил? Уходи, — всё ещё недовольный внезапным появлением старшего Юнги, с тревогой поглядывая на приближающегося в их сторону старшекурсника. «Чёрт. Лишь бы он ничего не сказал». И, к сожалению, этого даже не потребовалось, потому что наглый парень просто взял и обнял мальчишку, оставив тёплый поцелуй на шее. Чонгук в лице никак не изменился. — Здравствуй, ты брат Юнги? Очень приятно познакомиться, — тянет ладонь для рукопожатия, но брюнет ожидаемо не думает и двинуться, испепеляя парня изучающим взглядом. — Мне вот не приятно, — складывает руки на груди, долго пытаясь понять, что же братик нашёл в этом человеке. — Ушёл, немедленно, — грубо приказывает, ощущая на руке несильную хватку младшего. Это он так боится или хочет успокоить? — Или что? — старшекурсник отбрасывает все нормы приличия, вызывающе глядя на абсолютно невозмутимого снаружи Чонгука. — Сломаю челюсть, — говорит настолько холодно, что Юнги на миг съёжился. Теперь понятно, почему брат до мурашек пугает: умеет телепатически внушить страх. — Да неужели. Это ещё кто кому, — никак не унимается парень, который начинает подбешивать не только Чонгука. — Сейчас проверим, — спокойно произносит и уже хотел подойти ближе, как на пути сразу возникает хмурый Юнги с большими щенячьими глазами. — Не надо, — всё ещё держит брата за руку, пытаясь унять его вечный пыл. — А ты уходи, — бросает на любовника злой взгляд, подбородком указывая в сторону универа. — Кафе отменяется, — обрывает все планы и, не дождавшись ответа, поворачивается лицом к брату. Парень ещё некоторое время помялся на месте, испепеляюще посмотрел на Чонгука и, получив в ответ в разы больше ненависти, удаляется из поля зрения, что-то тихо фыркнув себе под нос. Тэхён, понимая, что здесь лишний, тоже уходит, мягко похлопав Юнги по плечу. — Так почему ты здесь? — не скрывает искры недовольства тот, убирая ладонь от чужого запястья. Чонгук перехватывает и смыкает их пальцы в замок. — Не злись, — любуется недовольным лицом и подходит ближе. — С какой работы ты возвращался? — снова задаёт любопытные вопросы, получая в ответ лишь тёплую улыбку. «Да зачем он так улыбается?! Безумно завораживает…» — Кажется, я понравился твоему другу, — свободной рукой поглаживает тыльную часть бледной ладошки. — Похоже на то, — отводит взгляд, чувствуя лёгкое касание на ударенной щеке. — Болит? — с тенью заботы спрашивает, отлично видя слой тоналки на коже. — Неважно, — опускает лицо вниз. — Так зачем ты здесь? — Чонгук выпускает пальцы брата из плена и медленно кладёт ему в руки банановый йогурт с пластиковой ложечкой. Юнги, прежде чем осознать происходящее, поднимает на старшего большие глаза и слышит тихое: — Приятного аппетита, Арте*, — и целует в лоб, заставив разбитое сердце с грохотом остановиться. — Ты… — договорить не даёт потерявший цвет взгляд брата, что спокойно садится на байк и, не желая ничего слышать, уезжает. Юнги ещё долго смотрит ему в след, глотая подступивший к горлу болезненный ком. «Арте», — ещё один призрак прошлого.