* * *
Погода на улице отвратительная: холодно, облачно, ветрено, падает мелкий дождь; здесь ни зонтик достать, ни переждать под навесом. Юнги сильнее кутается в пальто и прячет губы в массивном воротнике свитера. В руках стаканчик уже холодного кофе, про который парень, по всей видимости, совершенно забыл. Лицо бледное, помятое; под глазами нездоровые синяки; впалые щёки; в общем, выглядит так плохо, что проходящие мимо люди тревожно поворачивают головы. Юнги плевать. Волосы уже совсем промокли и приклеились ко лбу; остальная часть внешнего вида пока держится. Бессонная ночь не разрешает о себе забыть хроническими зевками, рассеянным вниманием и хаотичностью мыслей, что пугают больше выше перечисленных симптомов. Как такое могло произойти? И что теперь делать дальше? Юнги не знает. Он совершенно ничего не знает: услышанная правда до глубины души пронзила. Чонгук, чёрт возьми, его хочет. Хочет переспать с родным братом. Это даже звучит как самая несмешная и абсурдная шутка. Неужели у жизни юмор так плох? Или она вообще шутить не умеет? Господи, да какая разница. Ущерб нанесён. Мальчишка его самостоятельно не вынесет. В одном из уютных уличных кафе недалеко от центра города сидят, по личной просьбе Юнги, Чимин с Тэхёном и о чём-то эмоционально разговаривают. Парень окидывает друзей беглым взглядом и шумно опускается на стул, выбрасывая недопитый кофе в урну. Те сразу обращают на него внимание, и тёплые улыбки на губах мгновенно тускнеют. Юнги становится за себя стыдно. — Что с тобой? И что с лицом? — первый подаёт голос Чимин, волнительно разглядывая нездоровый вид друга. Его жуткое поведение не на шутку испугало сразу двоих. Юнги молчит несколько секунд, смотрит на руки, не двигается, не дышит и внезапно поднимает вспухшие, полные слёз глаза, надрывно прошептав: «всё очень плохо». Сил держаться больше нет. Утренняя новость безжалостно подорвала ментальное состояние. — Юнги, Господи, что случилось? — парни двигаются слегка вперёд, в неловкой атмосфере успокаивая сдержанно всхлипывающего Мина. Даже здесь он не даёт полную волю чувствам. Держится. Сквозь жгучую боль, но держится. Наблюдающие сами еле прячут слёзы. — Всё настолько плохо, что даже родной брат меня хочет… — трясущиеся пальцы до треска сжимают ткань свитера, что не остаётся без внимания двух пар глаз. — У меня на лбу, что ли, написано: «Мне не нужна любовь, лишь секс»? Почему в мире нет ни единого человека, который мог бы меня просто любить? Почему даже родной брат желает? Я серьёзно создаю впечатление мерзкой шлюхи с недотрахом? Потому что другого объяснения нет, с какой стати меня хотят все трахнуть! — безостановочно изливает накопившиеся за годы переживания, обращая интерес нескольких посетителей к своей персоне. Плевать. В данное время абсолютно и полностью плевать. Без этого разговора хрупкая душа точно не выдержит. Чимин и Тэхён в крупном шоке распахивают рты, никогда ещё не слышав столь чистосердечные признания друга. Оказывается, внутри всё намного хуже, чем тот разрешает приятелям видеть. И долго Юнги скрывал своё настоящее состояние? Неизвестно. Но, в любом случае, его слова пробуждают липкие мурашки. — Юнги… — со вздохом шепчет Тэхён, накрывая тонкую руку своей. — Почему ты молчал? — в его голосе обнажённая печаль. — Я понимаю, про какую любовь ты говоришь, и что наша с Чимой отличается характером, но… — ободряюще сжимает ладошку, — мы тебя очень любим и считаем поистине светлым и чутким человеком. Кто вообще внушил тебе такое мнение? Разве главное слушать не себя, а общество? Юнги, ты — золотой мальчик с большим сердцем, не дай другим этого испортить, — уверенно смотрит в глаза и нежно улыбается, из-за чего продрогшее бледное тело наполняет необходимое душевное тепло. Кажется, именно в этом Юнги так нуждался: настоящая человеческая забота. — Может, для лучшего настроения посетим вечеринку? На следующей неделе должно что-то состояться, — впервые предлагает подобное мероприятие Чимин, переводя тему на более благоприятную. У Тэхёна глаза вскочили на лоб от услышанного. — Неужели ты, Пак Чимин, предпочёл книгам тусовку? Подожди, у меня сейчас случится инфаркт, — демонстративно хватается за сердце, вызвав на лице Мина краткую ухмылку. Обстановку, по всей видимости, удалось немного разрядить. — Да я это ради вас, неблагодарные! Меня дома ждёт восхитительный мужчина по имени Ремарк и его многообещающее произведение! А я, блин, пойду задницей с вами трясти, — сердито возмущается, заставляя мирно сидящих парней громко засмеяться. Нет, ну вы видели его лицо? Кто так вообще реагирует на вечеринки?! Чимин по-сучьи закатывает глаза и отворачивается, безмолвно радуясь, что смог отвести тему от особенно щепетильного факта. Они услышали новость про желания юнгиева брата, но успешно проигнорировали дабы сразу избежать порции неконтролируемых слёз. Тэхён на миг задумывается, прокручивает в голове известную информацию и резко дёргается, небрежно хватая мальчика за плечи. Кажется, в мозгу произошла эффектная несостыковка, раз уж того так перекосило. Юнги на секунду даже потерялся. — Я должен тебе кое-что сказать, — вскрикивает так, будто постиг главную тайну человечества. Чимин также невольно заинтересовался. — В тот день, когда я был у тебя… Мы после что-то не встречались некий промежуток, и я забыл сказать очень важную вещь, — Юнги постепенно хмурится, сообразив, о ком пойдёт дальнейший разговор. И, к сожалению, не ошибся. — Твой брат в кого-то сильно влюблён. Он косвенно признался, да и я заметил, так что… — сомнительно мнётся, — может, у него к тебе не только желание? — добавляет вовсе шёпотом, ощущая крупное напряжение тела под ладонью. Юнги, кажется, потерял дар речи на несколько минут, потому что по-другому объяснить настигшую тишину невозможно. Чимин мысленно бьёт себя по лицу за неаккуратность слов умолкшего друга. Ну ведь только забыли. А этот лопух снова напомнил. Ой, и что сейчас будет. Но, на удивление парней, Юнги реагирует спокойно: — Не говори мне таких вещей вслух, пожалуйста: это больно, Тэхён. Я же знаю, что это не так, — треснуто улыбается, тем самым заставив сердце Кима неприятно сжаться. Сглупил, не подумал, облажался; хорошо, что Юнги ведёт себя уравновешеннее прежнего. Так хоть не столь стыдно за смутное предположение. Парни ещё полчаса сидят в кафе, завтракают, разговаривают и больше к болезненным темам не возвращаются. А зачем? Юнги, вероятнее всего, слегка полегчало, что наглядно отображает его яркая улыбка. Всё, казалось бы, снова хорошо, вернулось на круги своя, потеплело, только вот… …глаза Чонгука. Почему в них была боль и влага?* * *
— Ты точно этого хочешь? — в очередной раз переспрашивает Джин, наблюдая за попытками друга собрать вещи. Чонгук бессилен. Он плохо ориентируется в реальности, вечно вылетает на значительные промежутки времени, не слушает, не сразу отвечает, молчит зачастую, думает, взгляд не поднимает. Со стороны это выглядит поистине жутко, что не даёт нервному наблюдателю тихо выдохнуть. — Да, я хочу съехать немедленно, — спустя, опять же, небольшую паузу говорит и небрежно пихает в сумку помятые вещи первой важности. Чонгук, если быть честным, не до конца понимает, что творит и куда собирается. Съехать с квартиры? Покинуть город? Вернуться в Америку? Что делать? Он больше, чёрт возьми, не посмотрит в глаза брата: мгновенно снесёт волной презрение. Но, по правде говоря, заслужил. — Я нашёл квартиру на другом конце Парижа, но… вопрос: ты точно хочешь остаться с ним в одном городе? Чонгук тоже жаждет услышать ответ. — Нет, не хочу, но уехать совсем… у меня не хватит сил, — он неосторожно застёгивает сумку и машинально тянется за пачкой сигарет. — Что он тебе сказал? — хмуро глядит на действия Чона, насильно отворачиваясь от вида десятой сигареты за час. — Мне дословно повторить, какой я мерзкий ублюдок? — риторически спрашивает, делая глубокую затяжку. Перед глазами плывёт, веки тяжелеют, мозг не работает. Говорят, если долгое время отдаваться определённому чувству, при этом игнорируя остальные потребности и переживания, чувственность притупляется; но как объяснить феномен, в котором Чонгуку с годами становится лишь хуже? И что центральное чувство всё такое же сильное и яркое, как прежде. Как с этим бороться? Психологи, к сожалению, не объяснили. Джин сочувствующе сводит брови, наблюдая за частым тремором чонгуковых рук; за всё время их знакомства он возникает лишь при навязчивых грёзах последнего о брате. Это, к слову, наглядное олицетворение фразы: «мёртв, но всё равно дышит». Мужчина долго пытался помочь, но ситуация сразу вышла из-под контроля, и Чонгук ежесекундно говорит себе, как бессмысленно его грешное существование. Сколько протянет человек в подобном состоянии? Чонгук, по крайней мере, уже как десять лет смог. — Я изначально знал, как Юнги отреагирует, — запинается на мучительном предпоследнем слове, — но дал себе неосторожную вольность и произнёс запретные слова вслух, — затяжка снова выходит недопустимо долгой. — Но, клянусь жизнью, Джин, я думал: он спит, — дрожащая рука хаотично путается в волосах, создавая на голове совсем неброский беспорядок. В таком образе он выглядит по-особенному печальным и ослабленным. Джину до грудных спазмов хочется помочь. — Я верю, Чонгук. Это была глупая случайность… — Он меня ненавидит, — пепел сигареты осыпается на пальцы, обжигает кожу, оставляя на ней мелкие пятна, но Чонгук упорно не шевелится, — а я без него еле дышу, — сипло выдыхает и переводит расфокусированный взгляд на собранную сумку. — Но, в конце-то концов, кто меня спрашивает? Чонгук быстро тушит сигарету в пепельнице, хватает все вещи, поправляет волосы и, только ступив шаг, мгновенно застывает. Тишину квартиры рушит щелчок входной двери, а у Чонгука вместе с ним останавливается сердце. Джин ловит на себе странный взгляд друга и, пожав плечами, шёпотом просит поговорить с братом. Он ведь не думал молча уйти? Снова. Ким коротко кивает вошедшему парню и тихо удаляется во двор, давая возможность оставшимся обсудить всё наедине. Юнги с порога видит в руках старшего сумку, что моментально заставляет хмурое личико ещё больше помрачнеть. Значит, уходит. — Ты даже не попытаешься объясниться? — мальчишка делает шаг в комнату и останавливается, не решаясь сильнее приблизиться к мужчине. Чонгук сухо фыркает и нетерпеливо бросает сумку на пол. — Что я должен, по-твоему, сказать? Да, Юнги, я вот такой больной человек, который желает брата. И что дальше? Тебе стало лучше от этого признания? Моё возвращение правда было страшной ошибкой, — новая сигарета снова окольцована губами и коротко вспыхивает. Чонгук не может находиться рядом полностью трезвым. Юнги давит горькую улыбку и отводит взгляд в сторону, пальцами больно сминая подол свитера. — Куда ты уходишь? — он попытался говорить спокойно, но Чонгук ярко слышит дрожь. — А какая разница? Мы не сможем жить вместе нормально, — спешно отвечает, выпуская клубы дыма вперёд. — Я же твой брат, как такое получилось? — Мозги поплыли, — повторяет утреннюю фразу младшего и небрежно хватает лежащую сумку. Сил оставаться рядом нет. Чонгук не выдерживает его печальный взгляд. — Больше вряд ли будем видеться, — низким шёпотом заканчивает и спокойно проходит мимо застывшего парня. Юнги бессознательно ловит его космический аромат. Как же так вышло? До чего они оба опустились? Страшно даже представить. — Чонгук, — мальчишка поворачивается к старшему, но тот успешно игнорирует, боясь выдать личную дрожь. — Может, мы сможем разобраться? Бежать — не решение. — А что тогда решение? — внезапно холодно рычит. — Трахнуть тебя? — риторически спрашивает, завязывая шнурки на ботинках. Юнги тревожно округляет глаза и опускает рассеянный взгляд вниз. — Вот и я так думаю, братик: здесь нет правильных решений, — с этими же словами поднимается и громко хлопает дверью, заставив последнего испуганно дёрнуться. Ушёл… Чонгук снова от него ушёл. И что он теперь должен чувствовать? Злость? Ненависть? Презрение? А что чувствует на самом деле? Печаль…? Юнги не знает. Он так сильно запутался, что иногда удивляется, как не сошёл с ума. Чонгук ведь только-только вернулся… и снова его нет. Пустота. Тишина. Холод. Может, ещё реально что-то изменить? Почему он этого так желает? В любом случае, Чонгук всегда хорошо держался, не давал себе вольность, берёг братика от этой тайны. Почему? Почему он, чёрт возьми, так делал? Зачем держался? Если в нём только сексуальное желание, переспать с кем-то — пусть даже это брат — не составило бы труда. Но почему останавливал себя? Совесть? Под аффектом она не работает. Тогда в чём причина? Юнги взрывается от непосильной тучи мыслей. И что делать дальше? Как приходить домой, зная, что Чонгука рядом нет? Как ложиться спать, зная, что в гостиной не сидит брат с сигаретой в губах и редактором в лэптопе? Как избавиться от этой привычки, которая только начала развиваться? Что, если избавляться не хочется? Они ведь семья… Пусть это и звучит теперь в извращённом плане, но Юнги его по-прежнему любит. Любит после ухода, после десяти лет тишины, после оскорблений, унижений, ударов, признаний, боли. Юнги всё равно будет любить бесконечно. Брат у него один. Ближе сердцу человека он не найдёт. Да и искать не надо — всего лишь резко побежать. И Юнги бежит. Со всех ног срывается с места, забывая запереть входную дверь. Перед глазами плывёт — видимо, слёзы; руки дрожат; ноги болят от неаккуратных прыжков по ступенькам; Юнги задыхается. Он не может так легко уйти… мальчишка не отпустит. Да, утром он наговорил много грязи, но, пожалуйста, можно сослать это на аффект? Очень сильный и неконтролируемый аффект. Юнги тогда до ужаса испугался, но сейчас… …сейчас он к нему отчаянно тянется. Только бы успеть. Только бы не уехал. Потом никто не выдаст его настоящее местонахождение. У Юнги паника. Колени предательски дрожат, не слушают; ритм сердца отдаётся в ушах, в висках, по телу, на кончиках пальцев. Юнги не понимает, как ещё жив с таким животным пульсом. Плевать. На себя плевать. Только бы успеть. Дверь подъезда громко скрипит, выпуская наружу загнанного, еле дышащего парня, что в ту же секунду окидывает мутным взглядом двор. «Господи, где он?» Юнги плохо. Голова кружится, тошнит, поднимается неистовое волнение. Он себя не чувствует. Совершенно ничего не чувствует. В мыслях сплошное: «где Чонгук?». Тело несётся ему навстречу. Брюнет тем временем, провожая такси с Джином долгим взглядом, садится на байк и бросает сумку сзади сидения. Все действия машинальные, рваные, непонятные; мозг давно прекратил служить по назначению. — Чонгук! — крик со спины, и сердце в пятки. Ни при каких условиях он не повернётся. Чужой бег, надрывное дыхание, сиплый шёпот и тонкие руки вокруг торса, изо всех сил притягивающие к себе. Чонгук теряет чувство времени. Не дышит: запах младшего ранит хуже тока, касания — сильнее огня. Он стоит столбом — сердце загнанно бьётся; со стороны может показаться, что тот смертельно болен. Хотя… Эти чувства нельзя назвать здоровыми. — Не надо, слышишь, дай мне просто уйти, — Чонгук, не поворачиваясь, хватает хрупкие запястья, но с удивлением понимает, что они намертво его держат. — Не бросай меня, — всю боль вкладывает в сиплые слова и опирается искажённым печалью лицом об крепкую спину. Не отпустит. Ни за что не разомкнёт руки. Он не потеряет его снова. Чонгук инстинктивно стискивает челюсти, сильнее давит на тонкое запястье и, услышав болезненный стон, неохотно поворачивается. Или сейчас, или никогда. — Я не люблю тебя, Юнги, — ладонь осторожно накрывает бледную щёку. — Никаким видом любви не люблю. Ты — всего лишь объект сексуального желания, не больше, — с каждым словом пальцы дрожат сильнее, а хриплый голос приобретает грубые нотки. Лгать оказалось дьявольски сложно. Лгать в глаза — нечеловечно. Чонгук не контролирует внезапно возникший тремор. Юнги его, к несчастью, замечает. — Врёшь, — мальчишка становится на носочки и боязливо касается руками чужой шеи; под кожей так и чувствуются вздутые венки. — Скажи мне правду, Чонгук, хватит лгать, — тон становится ласковым, отчаянным, нежным. Точно таким же Юнги просил остаться рядом после кошмарного сна. А теперь что? Кошмар стал реальностью? Если судить по потери способности двигаться — да. — Почему ты меня держишь? Я ведь признался, что хочу… — Да, знаю, молчи, — он быстро мотает головой и обхватывает ладонями чонгуково лицо. — Скажи честно: ради чего ты вернулся? Не лги, не молчи, смотри в глаза и отвечай. Я обязан услышать правду, — становится в упор и сосредоточенно разглядывает эмоциональный спектр Чонгука. Но, видимо, не заметил, как мужчина изменился от столь тяжёлой близости. Кожа к коже, глаза в глаза, дыхание в унисон — Чонгук дуреет. Руки сами собой потянулись вперёд и заботливо вжали невыносимое тело в грудь. Пусть слушает, маленький котёнок, как плохо человеку рядом с ним. Может, после этого будет рассудительнее в действиях. Чонгук невесомо проводит пальцами по нежной коже и недопустимо резко наклоняется. Юнги дёргается — мужчина жадно перехватывает. — Cause… I need you*, — с лёгким картавым акцентом шепчет, будоража на теле парня ряд ледяных мурашек. Впервые он говорит ему на английском. И это до дрожи восхитительно. Юнги на время прекращает дышать. — Я не знаю английский… — с мольбой говорит, чувствуя, что слова эти были истинной правдой. Жаль только, что он ничего не понял. — Мне известен этот факт, поэтому и не перевожу, — сухо усмехается и обводит скулы костяшками пальцев. Юнги не знает, что ему дальше делать. — Ты… останешься в квартире? И почему не скажешь те же слова на французском? Какая мне выгода с ответа, если я его не понял? — хмурит брови и внезапно получает тёплый поцелуй в щёку. Парень давно перестал воспринимать этот жест нормально. — Слишком много вопросов, — томно шепчет вблизи от уха, продолжая держать руку на талии. — И нет, сегодня, по крайней мере, я здесь не останусь, — криво улыбается и нехотя отпускает, тут же садясь на ожидающий спортбайк. Юнги хотел было ещё что-то сказать, но чонгуков вид ясно дал понять, что не стоит. Мальчишка не напирал, немигающим взглядом провожая исчезнувшую за горизонтом фигуру брата. Ничего не прояснилось. У них как были недомолвки, так и остались. Но главное: Чонгук ведь завтра вернётся?