* * *
Наконец-то наступает утро. Юнги не вылазит из кровати до тех пор, пока с коридора не послышался хлопок двери, оповещающий об уходе брата. Остаток ночи, как и предвещалось, прошёл без сна, что знатно сказалось на вялом состоянии парня. Он, сбрасывая с себя одеяло, садится на постель и со вздохом зарывается рукой в отросшие волосы. Сил никаких нет. Хорошо, наверное, что сегодня выходной, и Юнги наконец может пройтись по магазинам, сделав все необходимые покупки. Это к лучшему. Если бы после такого кошмара он бы пошёл в универ… толку от лекций было бы никакого. Память всё ещё подкидывает моменты сна в самых ярких деталях, от которых отчаяннее всего хочется зареветь. На него слишком много давит. И Чонгук, и сон, и учёба, и обыденные проблемы. Как не сойти с ума в этом трагичном круговороте? Юнги, к сожалению, не знает. Он, просидев в тишине ещё минут пять, поднимается с кровати и прямой наводкой двигается в душ, наивно пытаясь смыть с себя всю скопившуюся усталость. В таком мрачном темпе мальчишка успевает позавтракать бутербродами с кофе, одеться, привести лицо в порядок и неспешно выползти из квартиры, решая пройтись к центру на свежем воздухе. На нём тёплый белый свитер с воротником, чёрные брюки, ботинки, и молочное, слегка удлинённое пальто. Настроения по-прежнему никакого. Юнги устало бредёт по улице, заткнув уши наушниками, любопытно разглядывая открывшиеся старенькие кафе. Запах выпечки так и витает по всем переулкам, предавая утреннему городу особую атмосферу. Ближе к центру по пути встречаются милые музыканты, уличные художники, артисты, танцоры, что просто не может не вызывать тёплую улыбку. Юнги специально приостанавливается возле какой-то группы исполнителей, снимает наушники и с удовольствием вслушивается в нежную мелодию скрипки. Парень, игравший на инструменте, дружелюбно улыбается, начиная негромко подпевать знакомую песню, полностью посвящая её бросившему в шляпу два евро Мину. Юнги улыбается, с большой радостью слушает исполнение до конца, пока один из группы не подбегает к нему с очаровательной ромашкой. Настроение сразу же улучшается, а мальчишка, аккуратно принимая цветок, пожелал парням хорошего дня. Всё-таки в их городе много восхитительных людей, что не даёт ему в конец разочароваться. После небольшой прогулки он мигом отправился в любимый книжный магазин, где, неудивительно, проторчал целых два часа. Стало не так тошно. Настроение даже бодренькое. В руках пара работ Ницше, том французской классики и сборник картин в цвете да Винчи. Юнги довольный выходит, потратив на книги половину оставшихся денег, и с тёплой улыбкой на губах движется в любимое кафе, решая съесть что-то более питательнее бутербродов. Пакет с книгами тяжёлый, но это ничуть не утруждает дальнейший путь. Юнги коротко смотрит на облачное небо, сильнее кутается в пальто, и радостная улыбка почему-то моментально блекнет, стоило изощрённым мыслям вспомнить отрывок сна. «Гукки», — пульсирующей болью давит на виски, из-за чего приподнятое самочувствие скатывается вниз. Такие сны ничего хорошего не предвещают. Как там говорится: в них всегда есть смысл? Отлично. Юнги впервые хочет продуцировать бессмыслицу. Почему такая категоричность? Парень хоть и далеко не святой, но, блять, инцест не внушает ему трепет. Это же ненормально… Они созданы, чтобы быть поддержкой друг друга в жизни, а не паршивыми любовниками. Да, именно паршивыми. Юнги не воспримет брата по-другому. Он, конечно, человек начитанный; знает, что раньше инцест был в рамках приличия, но они же не в прошлом веке живут! Здесь другая ментальность. Им с рождения привили только братские чувства, не более. Так откуда у Чонгука этот порок? Как сломал систему? Брата ведь просто так не желают. Юнги читал психологию и немного осведомлён в классических процессах человеческой души, но… Это ничуть не радует. Он сильнее стискивает пакет с книгами и, наплевав на кафе, идёт в торговый центр, решая отвлечься очередными покупками. Мысли ни в какую не уходят с головы. Юнги обречённо поворачивает к метро. Толку от прогулки никакого. Лучше вернуться домой и полностью уйти в чтение книг, абстрагируясь на краткое время от реальной суеты. Его выматывает абсолютно всё, что связано с братом. Юнги не может теперь спокойно находиться в его присутствии, зная, под каким углом тот на него смотрит. Объект желания, не больше. Сам, бывало, так выразился. Юнги попытался воспринять снисходительно. Но не вышло. Чонгук с каждым днём переходит всё новую черту. В метро, как обычно, многолюдно. Юнги ни на кого не обращает внимания, садится на свободное место, втыкает наушники и нежелательно думает, инстинктивно пытаясь представить свою будущую жизнь вместе с братом. Чонгук прав: не получится жить нормально. Не получится быть нормальными кровными родственниками. Они, кажется, с рождения проблемные. Или это десять лет так изменили? Возможно. Мальчишка ни в чём уже не уверен. Спустя двадцать минут вдумчивого пути, он неохотно отпирает дверь квартиры, заходит, сбрасывает пальто и ботинки, устало передвигаясь в комнату. Одежда на выход замещается домашней, тёплой, более комфортной. Юнги выкладывает книги на кровать, идёт на кухню, набирает все оставшиеся вредные закуски, делает чай и возвращается обратно в комнату, удобно устраиваясь в подушках и под пледом. На улице всё такая же облачная погода, что должна, по всей видимости, придать ощущение некоего уюта, спокойствия. Но Юнги в упор не унимается. Да почему? Любой другой просто-напросто забыл бы о ночном происшествии, но что не так с ним? Почему не угомонится? Должно быть… сон этот не так-то прост? Эрекция сказала всё сама за себя. Юнги безумно стыдно за свою многословную реакцию. Возбудился? Серьёзно? Из-за сна. Нет, не так. Из-за обнажённого брата, целующегося до безобразия хорошо. А в жизни? Юнги снова стыдно за свои неугомонные мысли. Они ведь… братья (единственный аргумент?) А если… Нет. Ни в коем гнилом случае. Нет! И на чёртов миг задумался.* * *
Из сна, в который Юнги только-только ушёл, вырывает громкий стук входной двери, оповещающий спящего о далеко не долгожданном приходе невыносимого брата. Мальчишка сразу сильнее кутается в одеяло и крепко смыкает веки, надеясь, что старшему не приспичит сюда войти. И, как обычно это бывает, дальнейшие события показывают ему многословный жест средним пальцем. Юнги почти в голос хнычет, когда дверь в комнату открывается и на порог становится конкретно вымотанный рабочим днём Чонгук. Пока парень усердно делает вид спящего, Чонгук, откладывая в сторону рюкзак, тихо подходит к постели и садится сбоку, безмолвно наблюдая за смешными попытками младшего скрыть лёгкую дрожь век. Чонгук коротко ухмыляется и осторожно кладёт руку на нежную щёку, открыто наслаждаясь завораживающим видом. Юнги сухо сглатывает и, ярко ощутив чужое дыхание на губах, резко распахивает веки, тут же встречаясь с открыто издевающимся лицом Чонгука. — Знал, что ты не спишь, — беззлобно говорит, не убирая тёплую ладонь с фарфоровой кожи. Юнги плотно поджимает губы и неловко опускает блестящие глаза вниз, всё дожидаясь, когда старший отстранится. — Ты был в книжном? — внезапно интересуется мужчина, взглядом указывая на лежащие в стороне книги. Парень быстро кивает и медленно садится на кровать, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за уставшим братом. Интересно, как выглядит его рабочее место? Юнги только сейчас осознаёт, что понятия не имеет, в каком месте работает Чонгук. Возможно, ему бы хотелось проследить за этим любознательным процессом. В следующий раз обязательно напросится. — Как рабочий день? — робко спрашивает, удивляясь своему непривычному состоянию. Смотреть брату в глаза почему-то стыдно. И прежде, чем Юнги поймёт причину, снова случится какая-то глупость. Неужели сон оставил столь заметный след? Или же содержание не совсем дурное? Боже, парень будет молиться на ошибочность последнего предположения. Чонгук неопределённо улыбается, убирает волосы брата за ухо и плавно стаскивает одеяло вниз, заботливо поднимая тонкую руку своей. Юнги неудачно скрыл испуг, но мужчина сразу успокоил, неспешным движением вытаскивая первого из кровати. — Куда мы идём? — К зеркалу, — Чонгук говорит спокойно, но это, к слову, совсем не внушает покой. Откуда такая сдержанность и вежливость? В нём что, рычаг какой-то есть, который переключается вне зависимости от желаний последнего? Другого объяснения нет. Контраст поведения Чонгука до дрожи пугает. Их пальцы крепко переплетены. Юнги блуждает отсутствующим взглядом по полу, пока они вместе не останавливаются возле большого зеркала в прихожей. Чонгук неторопливо располагает младшего перед собой и сам становится позади, долгим взором прожигая их совместное отражение. Юнги тоже поднимает голову и через зеркало смотрит на брата, который с непонятной улыбкой кладёт руки на талию. В голове опять возрождаются отрезки сновидения, и лицо Юнги невольно вспыхивает красным, что не остаётся незамеченным ехидным наблюдателем. Да какого чёрта он так смотрит? Словно… Словно знает все тайны. Глаза Юнги широко распахиваются. — Что мы здесь делаем? — нервно спрашивает, поворачивая голову вбок. Чонгук крепко обхватывает руками туловище мальчика и спокойно кладёт подбородок на его плечо, продолжая следить за столь невероятным видом в зеркале. Грешно? Восхитительно. Чонгук ловит кайф от необыкновенного сочетания с братиком. — У меня для тебя подарок, — жарко шепчет на ухо, и Юнги непроизвольно млеет, изо всех сил стараясь продержаться. Мужчина коротко касается губами шеи, томно прикрывая глаза, в то время как правая рука тянется к карману. Юнги заметно удивляется и, игнорируя эти странные поцелуи, следит за дальнейшими действиями Чона. У него на запястье, как парню удалось заметить, висит странный браслет с, кажется… планетами? Неважно. Хоть красиво, но неважно. Всё внимание привлекает что-то блестящее в длинных пальцах. — Я сегодня был на одной фотосессии, — хрипло начинает Чонгук, — и там презентовалась новая коллекция французского ювелира, — глаза Юнги сразу расширяются, а мужчина лишь мягко хмыкает, возвращая губы полюбившемуся месту. Шея предательски покрывается густыми мурашками, с потрохами выдавая шаткое состояние обладателя. Чёрт. Во сне он делал то же самое. Только сейчас тело отзывается быстрее. Всё как по маслу. Юнги убежать хочется из этого места навеки. — И, в общем, увидел я одно украшение, которое, между прочим, ужасно смотрелось на модели, но на тебе… — Чонгук поднимает руку с блестящим предметом вверх, прикладывая поверхностью к коже, —...чудовищно красиво, — тот странно выдыхает и быстро застёгивает на шее тоненький бриллиантовый чокер, маленькие камни в котором идут двумя совместными рядами. Юнги в безмолвном восхищении смотрит на, вероятно, дорогое украшение, невесомо касаясь его кончиками пальцев. Да сколько ж это стоит? С ума сойти. Когда Чонгук переключился на такие дорогущие подарки? Да и подарки в целом? Юнги не припоминает, чтобы брат дарил что-то ценное без надлежащего на то повода. Тогда… с какого перепугу эта внезапность? Чего будет стоить взамен? Юнги уже готовится распрощаться с подарком. — Чонгук… — шёпотом зовёт, только сейчас заметив прикованный к себе плотоядный взгляд. Мужчина без должного стеснения облизывает губы, резко обхватывая рукой соблазнительную шею. Как же красив… До сумасшествия доводит своим ангельским видом. Чонгук не в силах оторваться от миниатюрного чокера на мраморной коже. Угадал. Юнги до немого восхищения идут бриллианты. — Что такое, золотце? — заколдованно отвечает, крепче вдавливая братика в себя. Юнги ожидаемо давится воздухом, хватаясь ладонями за сильную руку поперек рёбер. Да что это с ними происходит? Снова проклятое «золотце». Чонгуку так нравится издеваться? — Это слишком дорогой подарок, — хватка становится настолько твёрдой, что Юнги инстинктивно встаёт на носочки, выгибается вперёд, жадно вдыхая недостающий в лёгких воздух. Взгляд Чонгука устрашает. Он с нездоровой жаждой рассматривает гибкое тело, сдавливая в руке до одури полюбившуюся шею. Юнги слишком невероятный. Чонгук же слишком импульсивен рядом с ним. — Гукки, — со стоном шепчет мальчику на ухо, от чего тот лихорадочно затрясся, намертво цепенея в болезненных объятиях. Откуда… Что происходит? Может, случайность? — Гукки, мой Гукки… — Чонгук нагло продолжает, но на лице ни намёка на шутку. Там, к сожалению, что-то очень страшное. Юнги до белых пятен смыкает веки, опуская обессиленную голову вниз. Стыдно. Чертовски стыдно. Неужели он во сне… стонал?! О Господи. Как исчезнуть из этого мира? Кажется, теперь даже смерть его не спасёт. Ничего не спасёт от вмиг помрачневшего братика. — Ты слышал…? — с ужасом в голосе молвит, не решаясь посмотреть в проклятое зеркало. Он специально его сюда притащил? Специально поставил впереди, чтобы всё видеть? Жестоко. Голову насильно поднимают вверх. — Что тебе снилось? — стальным тоном рычит, сдавливая пальцами чужую челюсть. Юнги страшно бледнеет, не понимая, откуда эта нещадная реакция. Чонгук… зол? Или… Блять. Парень поясницей чувствует причину. — Чонгук, отпусти. Ты себя неадекватно ведёшь, — Юнги очень пытается вырваться, но делает себе только больнее, чувствуя усилившуюся хватку всеми участками кожи. Старший будто с цепи сорвался. Хотя… почему будто? Сорвался. — Что тебе снилось, милый? Говори, или сейчас же заставлю, — сколько эмоций в произнесённых словах. Мальчик почти жалеет, что сумел проснуться. — Ничего такого, Чонгук, остановись, — настигшая обстановка его душит. Поведение брата совсем не вписывается в пункт «нормальное». Что это с ним? А Юнги? Разве его можно сейчас назвать нормальным? Испарина на лбу говорит об обратном. Сердце бешено стучит далеко не от страха. — Я спросил: что тебе снилось? — губы возле самой щёки, а рука с талии перемещается ниже. — Там ведь был я, верно? Что я с тобой делал? — с немалым усердием успокаивается, останавливая ладонь на плоском животе. Ниже не пойдёт. Только если Юнги правильно ответит. Мин до скрипа стискивает челюсти, машинально отбрасывая затылок на плечо брата, по-прежнему ощущая его властную руку на шее. Вокруг сплошная… ненормальность. Но это воспоминания так действуют, или у Юнги крыша едет? Почему всё задрожало от грубых касаний? Чёртов Чонгук и себя с ума свёл, и младшего сводит. Потому что как по-другому объяснить его настигшее состояние? Аффект? Не прокатит. Сейчас уж точно не прокатит. В ушах всё так же звучит чонгуков низкий стон, от которого, да чтоб тебя, он подавился воздухом. Да кто так искусно произносит своё имя? Господи… А как Юнги ночью его кричал? Или не кричал? Тогда как Чонгук услышал? Он ведь тоже… спал? Или нет…? — Как ты услышал? — Не отвечай вопросом на вопрос. Я не собираюсь долго ждать. Сам сделаю то, чего мне хочется. «Да ради Бога, замолчи», — мыслит он, бессознательно разрешая старшему задрать подол домашней одежды. Снова. Неужели Чонгука так тянет? Что будет, если ему не мешать? Невольно Юнги над этим всерьёз задумывается. — Я всё ещё жду, — нетерпеливо повышает голос мужчина, припадая ртом к острым ключицам. Он аккуратно стягивает с хрупкого плеча футболку, покрывая поцелуями-засосами недосягаемые давеча желанные места. Юнги сбито выдыхает сквозь стиснутые зубы, не понимая, какого чёрта разрешает. Во сне ведь было так приятно… Сейчас, конечно, ещё лучше, но не суть. В голову наконец стреляет блик трезвого рассудка. — Остановись… — надрывно просит, вцепляясь пальцами в удерживающее чонгуково предплечье. — Немедленно прекрати ко мне прикасаться, — старается повысить голос, но под конец рвано выдыхает, ярко почувствовав ягодицами чужое возбуждение. Это ну вот совсем не весело. Почему тело поддаётся? Юнги ведь не хочет. — Повтори, — футболка снова задирается по самый подбородок, в то время как шершавые пальцы накрывают вспотевшую грудь. Мальчишка готов задохнуться. Чонгук слишком умело его трогает, будто наизусть выучил все существующие и нет эрогенные зоны. Если нет — создаст. Юнги же никогда не нравилась нежность. А Чонгук нежен? Очень спорный вопрос. — Отойди, прошу, — уверенности почти нет. Инстинкт всё больше берёт под власть разум. — Теперь ещё раз, — он резко разворачивает мальчика к себе и совсем грубо толкает в стену, неуравновешенно посмотрев в янтарные глаза. Это десять лет с ним сотворили… такое? Чонгук не держит себя под контролем. Совсем. Ничего не изменилось. Он не избавился от желания — наоборот: теперь ещё больше хочет. А Юнги… Он слишком идеален для других. Только братику достанется. — Прекрати… — а вот здесь пробежалась фальшь. Чонгук победно (эгоистично) улыбается. — Ещё раз, — наклоняется вперёд, сокращая расстояние к нескольким сантиметрам. Видит, как мальчишку трясёт, но не двигается. Хочет услышать. Наконец услышать мучительную правду. Юнги поднимает вверх вдруг слезящиеся глаза и изо всей силы бьёт брата в челюсть, краем уха услышав тихий хруст. Чонгук в оцепенении выпучивает глаза, отшатывается, рукой хватаясь за ушибленное место. Не этого ожидалось. Совсем не этого. Кажется, только что он нашёл юнгиев предел. Парень продолжает сорвано дышать, но к Чону не подходит, наплевав на единственные принципы не поднимать руку на родных. Заслужил, скотина. Даже большего заслужил. — Что ты хочешь от меня услышать? Да, мне снился ты в плане сексуального партнёра, и что? До этого не дошло: я проснулся. Сны ничего не значат, не обольщайся. Это просто игра фантазии на почве пережитых событий. Ты мне даже вдохнуть спокойно не даёшь своим напором! Думаешь, ты такой красивый, горячий, хладнокровный мужчина, попристаёшь ко мне немного, и я раздвину ноги? Ты в своём уме? Я спокойно могу трахаться с кем угодно и буду это делать, но с тобой не посмею. Мы — братья, чёрт возьми, и, сука, запомни это! Я не настолько хороший мальчик, как кажусь, не буду долго терпеть. Я всё ещё унижаюсь перед тобой только из-за того, что безумно люблю, а ты продолжаешь вести себя, как мудак! Ради чего? Ты же не слепой, видишь, как мне хреново от твоих замашек, но продолжаешь лезть мне не только в трусы, но и в душу. Я многое могу стерпеть, но ты переплюнул все границы своим сегодняшним поведением. Куда бы ты залез, если бы я не оттолкнул? Трахнул бы? Вот здесь? Заставил бы смотреть в зеркало и говорить, как же правильно мы смотримся вместе? Это ненормально! Мы априори не можем смотреться правильно! Посмотри же на нас! Мы, блять, насквозь прогнили… — безостановочно изливает всё накопившееся, пока Чонгук немигающе смотрит ему в глаза. Впервые Юнги его ударил. Впервые рассказал то, что постоянно гложет сердце. Чонгук не знает, как должен реагировать. Спустя полминуты молчания, во время которого младший отдышался и чуть успокоился. А Чонгук… …он всё ещё смотрит неотрывно. — Не говори мне больше, — сипло выдавливает речь, продолжая стоять на одном месте. Юнги вопросительно вскидывает бровь, ожидая момента, когда можно будет, наконец, уйти. — Не говорить что? — Никогда не говори, что любишь. Только если под этим подразумевается любовь как к мужчине — не брату. Не хочу иметь что-то общее с нашей родословной связью, — сухо говорит, переводя тяжёлый взгляд на бледную шею, где по-прежнему сверкает тоненький чокер. Красив. Дьявольски красив. Чонгук не способен видеть братика иначе. — И это всё, что ты мне скажешь? — Юнги искренне удивляется, машинально прикрывая шею от столь обжигающего взгляда. Чонгук слишком пристально смотрит. Это смущает. Юнги сразу делает мелкие шаги назад. — Всё-таки вместе мы смотрелись идеально, — напоследок говорит, неохотно поворачиваясь в сторону гостиной. Юнги неопределённо смотрит ему в спину, болезненно прикусывая нижнюю губу. Как бы ему ни хотелось себе соврать, но… …они и вправду смотрятся идеально.