* * *
На территории одного из домов мод собрались десятки иностранных представителей, дизайнеров, мировых фотографов, журналистов и, самое главное, группа высокооплачиваемых французских моделей, выбранных специально для демонстрации новой коллекции «Balenciaga». Чонгук скучающе разглядывает развернувшееся внизу мероприятие, стоя вместе с Джином на широкой террасе здания. В губах, как стало привычно, зажат фильтр сигареты, а пустой, ничего не выражающий взгляд устремлён на собственные дрожащие руки. — Ты сегодня главный фотограф коллекции. Изо всех возможных вариантов выбрали именно тебя, но твоё лицо по-прежнему меня пугает. Что случилось? — первый начинает диалог Джин, опираясь поясницей об мраморные поручни. Чонгук тяжело вздыхает, делает быструю затяжку и тушит окурок в небольшой пепельнице у входа. Лицо его правда выглядит нездорово-мрачным. Джин даже успевает предположить, почему. — Ничего не случилось. Всё так, как и должно быть. Юнги меня ударил, значит я достиг изначальной цели: оттолкнуть. Это было слишком очевидно; братик принципиален в своём мировоззрении, следовательно, моё характерное поведение обязано было спровоцировать глубокое отвращение. Спровоцировало… — Чонгук говорит ровно, спокойно, тихо, но, видимо, Джин привык отличать фальшь от истины. — И что, счастлив? Глядя на тебя, я уже сомневаюсь в превосходности этого плана. Слишком жестоко по отношению к тебе. Ты не заслужил такой участи, — мужчина неоднозначно изгибает бровь, сочувствующе глядя на поникшего Чонгука. Он знает, чего стоило последнему сотворить такое. Не так уж просто принудить любимого человека себя возненавидеть. Это же с каким ужасом надо сражаться? Ведь, насколько Джину известно, вызывающее поведение Чонгука — сплошная бутафория. Он хоть и желает мальчика, но никогда бы так настойчиво не приставал. Всё это было вынужденной мерой. Так будет лучше. Кому? Всем, кроме Чонгука. — Я всё делаю правильно, — сухо бросает Чон, стискивая дрожащие пальцы в кулак. От чёртовой «правильности» хочется выть. Неужели в жизни можно быть либо благополучным эгоистом, либо несчастным альтруистом? Почему просто нельзя быть… счастливым? Чонгук этого, разумеется, безумно хочет, но, к сожалению, выбрал второй вариант. Он не хочет портить Юнги своими чувствами; пусть лучше у них будет исключительно ненависть. Так ведь мальчику будет лучше? Конечно. А Чонгук? Он потерпит… — Так дела не пойдут, — строго перебивает ход мыслей брюнета, подходя к нему немного ближе. Кажется, такой исход его не устраивает. Должен же быть выход лучше. Ведь должен? — Мне напомнить, в каком состоянии ты пребывал последние десять лет? Хочешь всю жизнь так прожить? Может, пора что-то менять, не думаешь? Юнги не глупый парень. Тем более… это не так уж страшно. В мире есть вещи похуже. — Да что ты несёшь? Может, и мне напомнить, чем всё это кончится? Нет? Вот и замолчи, не говори глупостей, — Чонгук рассерженно смотрит на друга, с трудом спрятав погрустневшие глаза. Джин неловко поджимает губы, не останавливаясь на вышеизложенном предложении. — Но… это того стоит, согласись. Ты видел вообще, как Юнги на тебя смотрит? Восхищённо. Что бы ты вчера ни наделал, но мальчишку так просто не оттолкнуть. Посмотри на него… У тебя ещё есть все шансы на хоть временное счастье. Не упусти это, прошу, дай себе повод улыбаться, — Чон внезапно поворачивается к Джину и долго смотрит ему в глаза, после чего мгновенно смыкает веки, не дав увидеть слегка навернувшиеся слёзы. Любой разговор о брате вызывает слишком многое внутри. Чонгук иногда удивляется, как остался доселе в здравом уме. Столько ужаса не каждый выдержит. Чонгук — исключение? Или нет? — Может, возобновим ту процедуру с током, пока ещё есть время? Не думаю, что долго выдержу. Ведь, кажется, приставал я к Юнги не только из-за плана. Мне хотелось его чувствовать. Безумно хотелось, — на выдохе шепчет Чонгук, опираясь локтями об поручень. На территории собираются всё больше и больше людей, но данная перспектива никого не радует. Карьера давно занимает второе место в списке важности. Первое всегда принадлежало любимому котёнку. — Ты с дуба рухнул? — громко вскрикивает Джин, не веря услышанному. — Новые шрамы хочешь? Да посмотри, в каком состоянии твой организм после всего! Я не разрешу снова ебашить себя током из-за мыслей о брате. Это не работает! Мы уже вдоволь убедились. Чонгук холодно хмыкает, накрывая не выспавшееся лицо руками. Челюсть по-прежнему болит от удара, но какая же это мелочь по сравнению со всем другим. Чонгук почти что не замечает ненавязчивой колкой боли. — Плевать уже на меня. — Ни черта не плевать! — снова громко негодует Джин, заставив мужчину недовольно закатить глаза. — Я никогда не видел, чтобы ты улыбался искренне. Прекрати так категорично ко всему относиться. Может, пора сделать что-то, наконец, для себя? Я не ручаюсь за свои следующие слова, но, Чонгук, попробуй… — Ким переходит на шёпот, непрекословно глядя на застывшего брюнета. — Пока ты ещё здесь, рядом с ним, не делай больно. Просто… будь счастлив, хорошо? Я очень хочу увидеть твою истинную улыбку, — он мягко хлопает друга по плечу, вызвав у того тихое шипение. — Не начинай только. Я уже всё для себя решил: Юнги будет лучше или без меня, или с ненавистью ко мне. Другого не дано. К сожалению. — А ты, вижу, знаешь, как лучше будет родному человеку. Не хочешь у него лично спросить? Возможно, ты сейчас очень ошибаешься. — Давай будем реалистами, ладно? Мы — братья, и это чертовски низко. — Неправда. Откинь на хуй стереотипы общества и, сука, будь с ним! Ты заслужил, Чонгук, за все годы мучений заслужил. Никто тебя не осудит. Ни я, ни Намджун с Хосоком. А разве мнение близких не главное? Так вот следуй за ним. Чонгук на секунду поворачивается к мужчине, хмурит брови, но после, ничего не ответив, стремительно уходит от завязавшейся темы. — Ладно, забей, пойду проверю свет на подиуме, — бросает первую попавшуюся отмазку и на джиново «это не твоя компетенция» лишь ускоряет шаг. Ему неприятно говорить про осуществление того, с чем он многие годы боролся. Теперь, сквозь острую душевную боль, он воссоздал ту часть плана, состоящую в отторжении любых импульсов на сближение с братом. Не стоит проворачивать последнее. Им лучше правда остаться порознь. Так будет… правильно. Но в чём польза этой правильности? Кому она нужна? Чонгук бы всё отдал, лишь бы избавить сознание от навязанной обществом фанатичной морали. Возможно, пришло время ею слегка пренебречь?* * *
Наконец заканчивается последняя пара, и Юнги, хватая свои вещи, выбегает на улицу, нетерпеливо дожидаясь нужного автобуса. За сегодня он успел получить столько комплиментов, что уже и не вспомнить, когда в последний раз происходило подобное. Все знакомые, в особенности Тэхён, открыто восхищались дизайнерским подарком, но на вопрос «от кого?» Юнги постоянно лгал, отвечая кратким: от ухажёра. Может быть, не такая уж ложь? Чонгук ведь за ним… ухаживает? Это поведение трудно объяснить. Скорее нагло домогается. А Юнги правда столь противно? Вряд ли. Когда подъезжает нужный автобус, парень спешно заходит внутрь и всю дорогу заинтересованно читает новости, пока общественный транспорт не останавливается на нужной остановке. Юнги выходит наружу, беглым взглядом осматривает здание автомастерской, расслабленно двигаясь к главному входу. Давно он как-то не заходил к мужчинам. Сейчас самое время немного отдохнуть в приятной душе компании. Юнги незаметно прокрадывается внутрь, глазами выискивает знакомые фигуры и, ожидаемо не получая результат, тут же поворачивает в сторону подсобки. Мужчины, как обычно это происходит, сидят вдвоём за бутылкой виски и что-то внимательно изучают в отчётных бумагах. Юнги довольно хмыкает и специально громко захлопывает дверь, привлекая к своей персоне две пары уставших глаз. — Ну хоть что-то хорошее за этот день, — вымученно молвит Намджун и, мягко улыбаясь, подзывает довольного мальчишку к себе. Хосок лишь окидывает его непроницаемым взглядом и коротко кивает в знак приветствия. Юнги, к сожалению, вспомнил их последний разговор и роковое выражение Чона: «у меня к тебе сплошное желание». Там, конечно, было продолжение, о котором вспоминать совсем не хочется. Плевать. Юнги пришёл сюда отдохнуть, чёрт подери. Почему даже здесь мысли не дают покоя? Почему даже здесь он думает только о Чонгуке? Младший слабо морщится, но, стоило подойти к мужчинам ближе, частично расслабляется, аккуратно нагибаясь к лицу Джуна. Тот, на большое удивления последнего, отворачивается и, вместо поцелуя в губы, быстро чмокает в щёку. Юнги неоднозначно на него смотрит, и получает в ответ тихое: — Большего нельзя. То же проделывает Хосок, оставив на второй щеке краткий поцелуй. «Это что сейчас было?» — первое, о чём думает парень, ошарашенно глядя на невозмутимые лица мужчин. С каких пор они так здороваются? Будто внутри каждого проснулась невиданная доселе робость. Хотя… давайте быть честными: кто-то этому явно поспособствовал. — Объясните? — вопросительно вскидывает бровь, недовольно плюхаясь на краешек дивана. Намджун тяжело вздыхает, встречаясь взглядом с уставшим от работы Хосоком. — Нечего объяснять, просто нам лучше теперь держать дружескую дистанцию. — Теперь? А что изменилось? — с наглядным укором прожигает собеседников, всё ожидая услышать истинное оправдание. Видит же, как всем неловко, но специально давит, устав находиться в вечных недомолвках. — Ничего не изменилось, Юнги, просто нам так хочется, — в более грубой манере излагает Хосок, получая неслабый пинок от хмурого Намджуна. Перегибает палку. Однозначно перегибает. Юнги секунду нагнетающе молчит, невинно улыбаясь после окончания паузы. Рука тянется к стоящему на столике бокалу, резко приподнимая его к нервозно истерзанным губам. Значит, вот как обстоят дела. Надоел? Можно было высказаться прямо. Зачем вежливо преподносить, если при любом раскладе будет больно? Поступают, так сказать, по-джентельменски. Юнги воротит от мнимой тактичности. — Всё со временем надоедает, верно? Лучше сразу избавиться от лишнего, — безэмоционально говорит он, спокойным взглядом наблюдая за переливающейся в бокале янтарной жидкостью. Кажется, его не удивил настоящий ход событий. Был к этому готов? Частично. — Нет-нет, малыш, ты не так всё понял, — сразу встревает обеспокоенный Джун, стараясь убедительно изложить немногословную истину. Парень сделал совершенно неправильные выводы, но, к сожалению, правильные ему тоже никто не озвучит. Нельзя. Не их участь рассказывать Юнги правду. А чья же…? — Что я не так понял? По мягкому выражению Хосока сложно ошибиться с выводами, — парень залпом выпивает остатки алкоголя, морщится и резко вскакивает на ослабленные ноги. По всей видимости, отдохнуть он здесь уже не сможет. Настроение снова непростительно хуже нормы. Намджун неловко прикусил губу, не решаясь озвучить самолично выставленные запреты, вследствие поистине мучительных чувств старшего брата к младшему. Наверное, давно пора было это сделать. Точнее… никогда и ничего не начинать. Сглупили, что поделаешь. — Я понял, не утруждайся, дорогой, — с очевидным презрением процедил Мин, плавно разворачиваясь лицом ко входу. — Ты самый наш любимый мальчик, Юнги, всегда помни об этом, — говорит, о Боже, Хосок, провожая взглядом засуетившуюся на миг фигуру. Юнги знает, прекрасно знает. Но ему больно за все недоговорки, которые, очевидно, хранят в себе болезненный характер. Конечно, мужчины ведь его вырастили, воспитали; здесь не только прорвавшееся единожды желание — здесь самая что не есть отеческая любовь. Но, назревает вопрос: Хосок тогда солгал, чтобы не спать, или не решился коснуться чужого? Кому в таком случае принадлежит Юнги?* * *
По приходе домой парень, увидев слабый свет в гостиной, машинально замирает. Почему-то именно сейчас проснулась совесть и мысли о том, не переборщил ли он вчера? Всё-таки… Чонгук ничего ему не сделал — просто держал; остальное Юнги сам нафантазировал. Конечно, это было неправильно с его стороны, и старший сам давеча его ударил, но… в целях отрезвить? Он просто-напросто волновался? Поэтому вмешался в бой и увёл оттуда Юнги? Вероятно. Другого варианта быть не должно. Чонгук больше не поднял руку, следовательно, тот случай был под аффектом испуга. Чонгук… волнуется? А Юнги его ни за что вчера вечером ударил. Причем, кажется, достаточно больно. А ведь брат подарил такую красоту от чистого сердца, верно? Или ждал чего-то за украшение? Может, это правда лишь фантазия Юнги, не больше? Чонгук возбудился, но не делал ничего характерного. Юнги сам надумал продолжение и во всём обвинил мужчину. Чонгук остановил руку на животе, не пошёл дальше. А мальчишка хотел? Теперь сложно ответить. Если на миг избавить себя от предрассудков, Чонгук привлекателен. Не только для общества, но и для… Юнги? Да, возможно, для него тоже. И каково это признать? Парень в замешательстве. Он вчера перегнул палку; и это первое, за что должен сейчас извиниться. А второе? Чонгук обязан рассказать, почему специально ведёт себя, как урод. Будто ему только и надо отдалиться. Но зачем тогда остаётся рядом? Почему не уедет? Когда-то ведь так поступил, значит, может и в будущем. Или не может? В любом случае Юнги решает сначала извиниться. Он тихо подходит к двери в комнату, коротко стучит и несмело отпирает, постепенно проникая внутрь. Чонгук снова вдумчиво сидит в ноутбуке, не обратив никакого внимания на вошедшего. А хотелось… Юнги в смятении прикусывает губу и, подойдя ближе, садится рядом, внимательно разглядывая серьёзный профиль. Чонгук и вправду очень красив. Возможно… стоит однажды посмотреть на него не как на родного брата, а на весьма искусительного мужчину? Ведь… он таким несомненно является. Тэхён был прав в своём громком высказывании, что Чонгук, по ему мнению, дьявольски горяч. Может, так и есть? Юнги ещё попытается в будущем это увидеть. Зачем? Он нуждается в тепле и заботе. Не уж-то один Чонгук способен всё вместе подарить? — Можешь немного оторваться? — в слегка требовательной манере начинает младший, не увидев со стороны брата никакой последующей реакции. — Чонгук, пожалуйста, посмотри на меня, — он пододвигается впритык, осторожно накрывая чужую ладонь своей. Мужчина секунду медлит, но после внезапно сплетает их пальцы и без желания поворачивается. Как бы он ни хотел казаться сильным, перед маленьким братиком никогда не устоит. Этот хриплый голос так и манит к себе, заставляя прекратить любой вид деятельности. Чонгук покорно слушается и откладывает ноутбук с колен на стол. — Я слушаю, — молвит строго и, крепче сжав бледную руку, кладёт совместный замок пальцев на бедро, внимательно всматриваясь в любимые черты лица. Юнги почему-то сразу робеет, опуская огорчённые увиденным глаза вниз. У Чонгука на челюсти синяк, причём заметный, но тот всё так же ни на мгновение не отпускает. Может, мальчишка вообще сам надумал весь тот ужас, а брат, на самом деле, далёк от этих представлений? Кто знает. Чонгук ведь постоянно молчит. — Я хочу извиниться за вчерашнее… — Не стоит, — тут же обрывает на полуслове, мягко поглаживая пальцем тыльную сторону юнгиевой ладони. Все понимают, что этот жест давно перерос братский, но возникшую связь не рушат. — Почему не стоит? — Юнги внимательно смотрит на их сплетённые руки и плавно поднимает глаза вверх, встречаясь с другими, по-прежнему холодными. — Заслужил. Тебе не за что извиняться, — спокойно отвечает, откидывая голову на спинку дивана. Юнги неуверенно повторяет за ним, искоса наблюдая за чужой ухмылкой. — Неправда, ты ничего не сделал, — переходит на шёпот, располагаясь в нескольких сантиметрах от головы старшего. В нос ненавязчиво ударяет лёгкий аромат духов, который парень непроизвольно шумно втягивает. Чонгук с усмешкой замечает, наклоняясь чуть ближе, дабы братику было удобнее… дышать? Неважно. Ему льстит настоящий поворот событий. — Тогда почему ты ударил? — своим низким голосом молвит, но Юнги не вникает в суть — с наслаждением слушает. У Чонгука всегда был такой красивый тембр? Или это он только сейчас заметил? В любом случае… младшему нравится. — Обними меня, — тихо и достаточно резко просит Юнги, видя мгновенное смятение на лице Чона. Не ожидал, да? Парень первый обвивает его торс руками. С чего бы эти странные порывы? Просто… захотелось? Ну конечно. Чонгук долгую минуту смотрит на прижавшегося к нему брата и, тяжело вздохнув, осторожно обнимает за плечи. Откуда настигшая нежность? Зачем Юнги это делает? Издевается? Или правда хочет? — Почему ты после всего, что я наделал, тянешься ко мне? Зачем обнимаешь? — сипло шепчет в тёмную макушку, невесомо касаясь её губами. Младший пахнет фруктами. Свежими, сочными, сладкими… Это, скорее всего, обычные духи, но как же вкусно они сочетаются с его природным запахом. Невероятно. Чонгук не может им надышаться. — Не задавай, пожалуйста, вопросов, хорошо? Я всего лишь хочу тебя почувствовать, — говорит куда-то в грудь, слушая слегка ускоренное чонгуково сердцебиение. У последнего мурашки от таких слов, а губы бессознательно растягиваются в тёплой улыбке. Что там общество говорит по поводу предрассудков? Плевать. Чонгук тоже хочет его чувствовать… Юнги неожиданно поднимает голову вверх и, не дав старшему ничего понять, быстро целует в ушибленное место. На вопросительно-обескураженный взгляд отвечает нежное: — Болеть будет меньше. Чонгук не может снова не улыбнуться. — Садись лучше на колени: так удобнее, — обыденным тоном произносит, непроницаемо заглядывая в застывшие глаза. — Без любого подтекста. Просто сядь. Юнги не знает почему, но верит, заколдованно перебираясь на твёрдые бёдра. Чонгук уверенно кладёт руки на талию и приподнимает братика чуть выше, сосредоточенно всматриваясь в румяное лицо. — Стесняешься? Почему? Раньше ведь не краснел, — с прищуром интересуется мужчина, ощущая тонкие руки на своей шее. Юнги сразу уводит взгляд вниз, упираясь лбом в крепкое плечо. «Да кто его вообще за язык тянул?» — мысленно злится, не понимая причины такой многословной реакции. — Жарко просто… — Да неужели, — лукаво хмыкает, наклоняясь губами к уху. — Мне всё ещё больно, маленький, поцелуй. К Юнги не сразу доходит понимание, но после он неспешно отстраняется, встречаясь с братом лицом к лицу. Застывает. Чонгук смотрит предельно странно, от чего Юнги открыто теряется. Так на него ещё не смотрели. Были разные любовники, но это… особенный взгляд. Парень не находит силы оторваться. — Вижу, тебе понравилось. — Что? — рассеянно переспрашивает, громко сглатывая. Кажется, сейчас он словил флешбэки от прошедшего сна; и это, если не врать, необычно. — Понравился подарок, — с издёвкой кивает на чокер, поднимая жаркие ладони вверх по спине. Юнги инстинктивно ёжится, наклоняясь всем телом вперёд. Дыхание срывается; Чонгук неотрывно смотрит в блестящие глаза. — Понравился, — несмело тянет губы в улыбке, поворачивая лицо старшего вбок. — Сильно болит? — заботливо спрашивает, поглаживая пальцами маленький синяк. Стыдно. Не стоило вчера бить. — Очень, — саркастично фыркает, уголком глаз наблюдая за всеми действиями младшего. Тот, к слову, непростительно близко наклонился к челюсти, пробуждая в Чонгуке желание повернуться. Юнги мягко целует — мужчина сипло выдыхает, стараясь не опустить руки чуть ниже талии. — А теперь? — глядит в полуприкрытые глаза Чона, сразу понимая, что он сейчас чувствует. — Ты же понимаешь, чего я добиваюсь. Зачем поддаёшься? — Захотелось, — быстро улыбается, отодвигаясь корпусом назад. Чонгук наконец спокойно задышал и расслабил хватку на чужом теле. Сумасшествие. Даже не верится, что он в этой жизни хоть часть его сумел испытать. Юнги удобно располагается на коленях Чонгука и осторожно кладёт голову на грудь, разрешая последнему крепко-крепко себя обнять. Так ему… хорошо. Наверное, стоило сразу так сделать, а не убегать непонятно от чего. Им ведь нравится общество друг друга, нравятся объятия, касания, улыбки, томный шёпот… Всё это так ванильно, но столь же невероятно. Юнги, оказывается, впервые ощущает себя в действительно правильном месте с самым верным человеком. Другой не пойдёт. Только Чонгук придаёт сердцу невиданный доселе трепет. Хорошо. С ним настолько хорошо, что Юнги готовится кричать в голос. В его руках он чувствует себя защищённым, спрятанным от общества, отдалённым от всех стереотипов и преград, но, самое главное, Юнги чувствует себя нужным. Наконец его посетило это желаемое чувство. Впервой за десять лет. Юнги не хочет с ним расставаться. Он расслабленно прикрывает веки, вслушивается в успокаивающее сердцебиение и совершенно неосознанно прокрадывается пальцами под футболку Чона, жадно поглаживая внушительные мышцы спины. Чонгук из-под полуоткрытых ресниц наблюдает, с печальной улыбкой понимая, что проебался. Зря он бил себя током от каждый неправильной мысли о брате, зря отталкивал, кричал, бил, унижал, если в итоге всё равно вернулся к началу. Но… Чонгук не жалеет. Это всё стоило настоящего момента, где Юнги сам ластится, сам украдкой улыбается от всех собственноручных неправильных действий. Их поведение сейчас так аморально… Ведь оба понимают, что происходящее переступило к чертям все братские границы. Понимают, но осознанно бездействуют. Что изменилось? Почему судьба именно так сложилась? Юнги понял… что никого сильнее любить не сможет? Что в обществе нет необходимой ему пары (проверял, многих перепробывал), но в сердце же есть… Чонгук никогда его не покидал — всегда был внутри. И, кажется, Юнги так начинает нравиться. А Чонгук? Что насчёт него? Почему предал всё, к чему упорно шёл десять лет? Слова Джина так повлияли? Или дали стартовой толчок? Вероятно. Или Чонгук изначально знал, что ничего из этого не выйдет: Юнги навеки принадлежит его жалкая, опороченная земными грехами душа. А Чонгуку? Что ему принадлежит? Юнги? Вряд ли.