* * *
После окончания пары философии, Юнги, покупая в столовке стаканчик кофе, взглядом выискивает знакомую макушку. Чимин не заставляет себя долго ждать; также покупает горячий напиток и садится рядом с другом за столик. Разговор завязывается обычный, спокойный, не предвещающий ничего плохого, пока Юнги вдруг нервозно не выпаливает: — Как ты относишься к инцесту? — внимательно смотрит на нахмурившегося парня, неловко сдавливая рукой краешек стула. Чимин в лёгком удивлении изгибает бровь, догадываясь, зачем друг об этом спрашивает. Юнги не знает, почему так себя ведёт. Не понимает ни единственного своего действия за последнее время. Что вообще происходит? О чём думает? Какого чёрта творит? Господи, совместная жизнь с Чонгуком сводит его с ума… Что этим утром было? Как старший посмел так нагло приставать? Совесть потерял? Ах, подождите, она у него была? Урод. Юнги теперь не прекращает думать о недавнем роковом происшествии. Его палец… был у него во рту. Весь влажный, шершавый, тёплый. Это было… так безумно? Но Юнги не чувствует себя мерзко. Ему странно. Таков жест вызвал гору неизвестных сознанию эмоций, и, если попытаться, он всё равно не выяснит их настоящую природу. Потому что… это Чонгук. С ним всё всегда непонятно. И Юнги снова не понимает личного неприемлемого поведения. — Как я отношусь к инцесту? Почему спрашиваешь? — в привычной непроницаемой манере начинает Чимин, откидываясь телом на спинку стула. Юнги больно жуёт покрасневшую губу, вспоминая, как на ней ещё утром был чёртов палец Чонгука. С, между прочим, никотиново-кофейной слюной. Сумасшествие. Зачем он об этом думает? — Мне просто хочется узнать твоё мнение на этот счёт, — пытается говорить непринуждённо, но даже Чимину становится понятно, где тут истинная ложь. — Правда? Может, ты хочешь мне что-то рассказать, раз уж дотронулся до столь щепетильной темы? — он медленно пьёт свой крепкий кофе, пока Юнги снова думает не о том. Кофейная… Его слюна была до терпкого послевкусия кофейная. Интересно, а какие губы на вкус? Господи, остановись. Куда ведут его эти мысли? В дурку? Такими темпами он быстро в ней окажется. Чимин пытливо щурит глаза, сразу понимая, что правды не добьётся. Вот и замечательно: следующие слова носят отнюдь не приятный характер. — Ну, если ты вдруг ни с того ни с сего захотел узнать моё мнение, слушай: я считаю это безнравственным и легкомысленным поступком. Семья создана не для секса. Но, взяв во внимание конкретную религию, создаётся двоякое впечатление. По законам христианства мы все братья и сёстры, но, чёрт, Юнги, ты атеист. Посмотрим объективно: разве родственников может тянуть друг к другу? Неужели им правда этого хочется? Спать со своей же кровью? Глупости… Если хочется — это болезнь. Прости меня, конечно, но я не хочу тебе лгать. Моё мнение, по отношению к желаниям твоего брата, остаётся всё так же критичным. Это глупо и опрометчиво. Вы — семья, здесь нет места пошлости, — без остановок излагает Чимин, созерцая грустнеющие с каждым словом глаза друга. Ну, а чего он хотел? Это вполне адекватное мнение среднестатистического человека. Все бы так отреагировали. А Юнги? Что он сейчас думает по этому поводу? Сомневается? Всегда. — Да ничего, спасибо, Чим, — притихшим голосом молвит, делая два небольших глотка кофе. Чимин коротко кивает, продолжая внимательно наблюдать за необъяснимой реакцией парня. Это что, грусть? Откуда ей здесь взяться? — У тебя ведь иной взгляд на эти вещи, верно? Что случилось? Он к тебе пристаёт? Напиши заявление в полицию… — светловолосый постепенно щурится, созерцая резко округлившиеся глаза Юнги. Испугался…? — Нет-нет, Чонгук ничего со мной не делает; да и вообще мой вопрос носил в себе чисто научный интерес, не более. Чонгук успокоился и больше меня не трогает… — выпаливает на одном дыхании, стараясь сразу защитить от чего-то старшего. Нет, никакой полиции. У Юнги рука не поднимется написать заявление. Чонгук ведь… ничего не делает? Смешно. Именно поэтому мальчишка не может спокойно дышать? Из-за «ничего», случившегося утром? Губы дальше горят. Юнги их постоянно облизывает. Чимин недоверчиво вскидывает бровь, секунду смотрит на поникшего друга и решает сделать вид, будто полностью поверил. Зачем так лгать? Юнги реально не понимает, как выглядит со стороны, когда говорит о брате? У Чимина нет права его осуждать, но… — Не привязывайся, слышишь: бросил один раз, бросит и во второй. Юнги сильнее сдавливает в руке стаканчик, немигающе смотрит в стол и резко срывается с места, подальше уходя из чёртовой столовой. Чимин сочувствующе смотрит ему в спину, тяжело вздыхая. К его совету не прислушаются: поздно. Юнги с первого дня привязался.* * *
По окончанию пар мальчишка безрадостно собирает вещи, покупает в ближайшей от универа забегаловке лапшу с морепродуктами и, двигаясь в сторону клуба, быстро ест пока не остывшую пищу. С этим графиком можно сойти с ума. Времени на полноценный ужин совсем нет. Или питаешься на ходу, или работай голодным. Юнги пока не решался торчать целую смену на пустой желудок. Дела в учёбе идут с натяжкой: времени, опять же, недостаёт. Юнги изо всех сил пытается держаться на плаву. Дорога к рабочему месту недолгая. Он успевает заново прокрутить в голове диалог с другом, после — сегодняшнее утро. Зациклился почему-то на втором, бессознательно прикусывая нижнюю губу. Да что же это с ним происходит? Плывёт мозгами? Вероятнее всего… Потому что иной исход пугает куда больше. Юнги машинально ускоряет шаг и, наконец дойдя к нужному месту, заходит внутрь, сразу направляясь в мужскую раздевалку. Работает он здесь почти четыре года. Клуб у французской молодёжи пользуется небывалой популярностью, что, несомненно, делает здешнее рабочее место весомым источником дохода. Юнги не жалуется. Зарплата благоприятная, следовательно, причин увольняться нет. Только бы ещё клиенты вели себя поприличнее. Хотя… Юнги по-прежнему не жалуется: внерабочие услуги приносят крупные деньги, что ни в коем случае не помешает юному самостоятельному студенту. Как бы иногда противно ни было, плевать. Мальчишка смирился со своей до глубины безнравственной участью. Тогда почему возле брата другой? Больно слышать родным голосом «ты омерзительный»? Возможно. И парень всё равно ничего не меняет. По дороге к раздевалке он встречает несколько знакомых лиц, здоровается, мило улыбается и, избавившись от их навязчивой компании, заходит в душную комнату. Повсюду пар, запах пота, полуобнажённые мужские тела… Юнги безразлично окидывает каждое секундным взглядом. В этом клубе, как положено дорогостоящему заведению, все носят форму; зависит она, конечно, от рода деятельности: интим-персонал — более открытую, все остальные — чёрную классику. Юнги коротко приветствует коллег и, медленно сбрасывая повседневную одежду, надевает тёмную рубашку с брюками. Разумеется, не все работники находят время принять водные процедуры заранее, для чего им предоставляется несколько душевых кабинок с горячей водой. Дорого-богато, что тут скажешь. Элитный клуб в состоянии позволить себе роскошь. — Эй, Юнги, мы сегодня вместе! — весело восклицает кто-то из парней, не сразу привлекая рассеянное внимание Мина. — В смысле? — он поворачивается, аккуратно закатывая рукава рубашки. К нему подходит улыбающийся во все тридцать два, кажется, Поль. Юнги плохо запоминает имена окружающих. — Начальство сказало, что на сегодня забронировано куча мест, поэтому, сладкий, за стойкой будем пахать вместе, — говорит слишком оптимистично для контекста сказанного, от чего Юнги неприятно морщится. — Серьёзно? У меня ведь была надежда свалить отсюда пораньше… Ну что за пиздец, — не тихо выругивается, вызывая сочувствующий смешок у критично любопытного персонала. Всё небось услышали, падлы! Поль мягко улыбается и сам цепляет мальчишке на грудь маленький неброский бейджик. — Да ладно тебе, будет весело. Это ведь лучше, чем стоять одному. — Нет. С тобой хуже. Ты мне передохнуть не дашь своим незатыкающимся ртом, — зло шипит, запихивая все свои вещи в шкаф и запирает. Другие слушатели лишь громко посмеялись, с улыбкой провожая двоих парней к выходу. Юнги невозмутимо слушает рассказы товарища следующие три часа, пока в зале не собралась бесящая куча народу, танцующая под громкие и такие же бесящие биты. Он всеми силами пытается не сомкнуть глаза, а продолжить работать, но даже кофе с этой задачей не справляется. За стойкой, как назло, сидят, кажется, людей пятнадцать, требующие ежеминутно новую порцию. Так нет, мало, к ним ещё подходят какие-то бухие девушки, флиртуют, заказывают различные коктейли, после возмущаются, почему так долго. У Юнги, честное слово, сейчас нервы к хуям сдадут. Он с трудом держит на лице улыбку, выполняет свою работу, попутно слушая неумолкающего Поля. «Да заебал!» — мысленно ругается, принимаясь делать себе новую чашку кофе. Часы идут, Юнги по-прежнему вялый. Очень трудно без последствий совместить работу с учёбой, но он, конечно же, настойчиво пытается. — …так вот, понимаешь? Она мне: «ты слишком хорошо трахаешься, нам пора расстаться». Да это худшая отмазка в моей жизни! Представляешь? Не чтобы сказать: «дело не в тебе, а во мне» и всё в этом духе, так она… — Господи, да закрой свою пасть, — мучительно стонет Юнги, без вкуса попивая горячий американо. На часах полночь. До конца смены полным-полно времени, а парень и так еле дышит от крайнего недосыпа. — Выглядишь не очень, — констатирует всеми известный факт, по-деловому складывая руки на груди. — Да что ты говоришь?! Я и не знал! — Юнги демонстративно фыркает, откладывая к чёрту ничем не бодрящий кофе. Поль секунду внимательно смотрит, вызвав у последнего липкое опасение, что сразу сказалось на охуевших глазах, когда в его губы напористо впились. Юнги некоторое время стоит столбом, наблюдая, как товарищ похабно улыбается, аккуратно отстраняясь назад. — Взбодрило? — непринуждённо спрашивает, встречаясь с ещё большим недоумением со стороны Мина. — Ты, блять, совсем идиот? — придя в себя, рычит мальчишка, получая в ответ лишь самодовольный усмешку. Нет, ну такой помощи он уж точно не ожидал! Но, если быть честным, правда взбодрило. Юнги больно пинает парня под колено, широко скалится и наконец поворачивается к наблюдающим всё время клиентам, половина из которых в безобразном опьянении. — Плохо себя ведёшь, солнышко, — раздавшийся голос в один миг выбивает весь кислород из лёгких, участив спокойный пульс к болезненному. Юнги застывает на месте, не решаясь посмотреть в сторону знакомой фигуры. Этот голос он ни с чем не спутает: такой невероятный лишь у одного мужчины. Парень шумно сглатывает, снова инстинктивно кусает губу и плавно поворачивается, встречаясь взглядом с жуть недовольным лицом старшего. Он… всё видел? И о чём сейчас думает? Наверное, осуждает. Но Чонгук молчит, удобно расположившись за барной стойкой. — Что ты здесь делаешь? — прочистив горло, начинает Юнги, стараясь сделать собственный вид более непринуждённым. Поль внимательно разглядывает их со стороны и, чёрт, ну кто же его просил? — А ты кто? — самоуверенно выпаливает, двигаясь ближе к Чонгуку. Последний безразлично окидывает парня взглядом, тут же возвращая холодное внимание братику. — Он мой бр… — уже хотел ответить Юнги, как его грубо перебивают. — Парень. И ему очень не нравится, когда его мальчика целуют всякие уёбки по типу тебя, — брезгливо рычит Чонгук, мгновенно поставив на место раскатившего губу Поля. Тот секунду смотрит на ошарашенного Юнги, коротко извиняется и уходит в противоположный конец стойки. Мин продолжает стоять камнем, периодически моргая помутневшими глазами. Кто он для Чонгука? Парень? Звучит… странно и, блять, красиво? Он не выдержит, если не узнает мотивов этих слов. — Почему ты так сказал? — говорит тихо, чтобы никто не услышал их напряжённый диалог. Музыка, естественно, ему во всём помогает. Чонгук опирается локтями об стойку и немного наклоняется вперёд, дабы быть ближе к стоящему напротив бармену. — Налей мне двойную Дэниэлса, — хрипло просит, очевидно не собираясь отвечать на заданный выше вопрос. Юнги хмурится, смотрит в тёмные, не менее уставшие глаза Чона и всё-таки тянется за бутылкой виски из бара. Быстро наливает двойную порцию, бросает два кубика льда и небрежно протягивает, осуждающе глядя на благодарную ухмылку старшего. Чонгук принимает бокал, кладёт на стойку, даже не прикоснувшись к нему губами. Юнги недовольно складывает руки на груди и всё ещё ждёт ответов на заданные вопросы. — Не поверишь, но у нас есть общие друзья, — на выдохе отвечает Чонгук, внимательно наблюдая за внешним видом младшего. Чёрный ему идёт… даже слишком. Только жаль, что чокер не надел: было бы сногсшибательно. — Я догадывался. — Зачем тогда спрашивал? — Убедиться хотел, — фыркает, поворачивая голову вбок. — В чём? Что я не сталкер? — Чонгук сам хватает братика за челюсть и оборачивает в изначальную позицию, заставляя последнего смотреть только себе в глаза. — Может быть, — лениво улыбается, опуская помрачневший взгляд на губы. Юнги снова, чёрт возьми, облизывается, что не ускользает от пристального взора напротив. — Сколько раз ты думал обо мне? О том, что произошло утром? — вдруг на полном серьёзе спрашивает, накрывая покрасневшие уста большим пальцем. У Юнги сердце летит вниз, разбиваясь где-то там на щепки. Дыхание по неизвестной ему причине срывается, а руки сами собой тянутся вверх, к запястью Чона. — Убери… — говорит шёпотом, всё время касаясь чужого пальца, который, между прочим, незаметно скользит внутрь. У Чонгука что, фетиш на такие вещи? Если да, у Юнги тоже. — А ты сам хочешь? Не смотри на людей: для них мы пара, причём до одури красивая, — многословно скалится, другой рукой пододвигая мальчишку впритык к стойке. — Потанцуем? — низким голосом спрашивает, поднимая вверх нетронутый до этого бокал. Юнги заторможенно моргает, внезапно ощутив холодную жидкость на губах, которую Чонгук насильно заставляет выпить. Парень слушается. — На трезвую голову ты не сможешь вести себя раскрепощённо, а мне очень этого хочется, — мужчина аккуратно убирает бокал в сторону и несильно тянет мальчика прочь из рабочего места. Юнги еле успевает подать сигнал Полю об уходе, как уже оказывается в собственнических объятиях Чона, стоящего посреди танцующей толпы. Юнги удивлённо поднимает глаза вверх, чувствуя жаркие руки на пояснице, стремительно скользящие вниз. — Не думай, милый, — наслаждайся, — шепчет довольный Чонгук, разворачивая младшего к себе спиной. Биты громко бьют по ушам, разливая опороченную кровь быстрее по телу. Юнги несколько секунд обдумывает обстановку, смотрит на окружившую пьяную молодёжь, на сильные руки брата, грубо сминающие бока, и несдержанно выдыхает, отбрасывая тёмную макушку назад. Чего стесняться? Для всех они… пара. Он плавно заводит руки назад, вслепую обхватывает чонгукову шею и с улыбкой скользит вниз, выпятив соблазнительные ягодицы назад. Чонгук громко давится воздухом, когда затылок Юнги оказывается в районе паха, а его наглая улыбка так и блистает на лице, подчиняя к чертям все чувства Гука. Мальчишка поднимается — старший снова не дышит, стараясь угадать границы допустимых действий. Юнги хватает брата за одежду и жадно тянет к себе, подставляя бледное лицо ярким огням прожекторов. Это на него так усталость подействовала? Ночь? Виски? Нет. Юнги просто очень хочет… Чонгук, не теряя времени, властно накрывает ладонями ягодицы младшего, впиваясь губами в манящую шею. Юнгиева рука намертво держит ворот его рубашки, не разрешая отстраниться ни на чёртов миллиметр. Чонгук и не собирался; он голодными поцелуями покрывает мраморную кожу, слыша над ухом тяжёлые вздохи-полустоны. Никакая музыка не вызывает удовольствия сильнее, чем это. Мужчина еле борется с желанием перейти на губы. — Ты… тебе нравится? — прерывисто спрашивает Юнги, вплетая дрожащие пальцы в кудрявый затылок брата. Тот лишь коротко улыбается, рассеянно заглядывая в янтарные глаза. — Очень, — он небрежно вытаскивает рубашку младшего из брюк, проскальзывая руками под одежду. Юнги инстинктивно выгибается вперёд, плотно вжимаясь в мощное тело, обладатель которого никак не может прекратить им, Юнги, наслаждаться. — Но если и ты меня поцелуешь — будет ещё лучше. Мальчишка неожиданно для себя широко улыбается, скрещивая руки на чужом затылке. — Куда? — А ты правда поцелуешь туда, где я скажу? — Нет, — обрывает на полуслове, ехидно фыркая. — У меня на теле уже было столько твоих отметин, что не сосчитать, а у тебя моих — ни одной. Пора бы это исправить, не думаешь? — спрашивает наглее, чем хотелось, и, не дожидаясь ответа, несмело касается губами открытого участка шеи Чонгука. Тот даже дышать прекращает, не то чтобы трезво функционировать. — Господи… — хрипит Чонгук, разрешая мальчику себя томительно целовать. Это вообще точно реальность? Не сон? Почему Юнги поддаётся? Всего-то надо было сказать остальным, что они не братья? Кажется, кто-то из них серьёзно готовится лгать всему обществу. Губы Юнги влажно скользят по смуглой шее, всасывают кожицу, кусают; Чонгук сильнее сжимает обнажённую талию, резко отбрасывая голову назад. Это сумасшествие. Братик сам его целует, ластится, обнимает… Ради всего святого, скажите ему, что дело не в алкоголе; ибо Чонгук сейчас поедет крышей. Парень нежелательно отстраняется назад, смотрит на реакцию старшего и, увидев помутневшие глаза, довольно ухмыляется. Он плавно поднимает руки вверх, прикрывает налитые свинцом веки и, полностью попадая в бит, горячо качает бёдрами. Чонгук демонстративно облизывается, опуская вспотевший лоб на чужое плечо. Сил нет. Действия братика напрочь выбили из колеи. — Тебе хорошо? — ласково интересуется младший, еле касаясь губами уха. «Нет, блять, совсем не хорошо». — Назови моё имя, — зачем-то хрипло просит, снова скользя ладонями к упругим ягодицам. Так и хочется изо всех сил ударить, чтобы остался порочный, налитый кровью узор. Чонгук сошёл с ума? Давно. — Чонгук…? — вопросительным тоном выполняет просьбу, слыша, как мужчина нагло улыбнулся. — Не так, — он грубее сжимает рукой сочные выпуклости, заставляя мальчишку непроизвольно вскрикнуть: — Гукки… Которое будто гром среди ясного неба. Чонгук удовлетворённо скалится. — Умничка, Арте. Нет ничего идеальнее на свете, чем моё имя в твоём хрипловатом стоне, — он осторожно отодвигает подальше паренька, заглядывая ему в лицо обезумевшими глазами. — Теперь беги работать, золотце, пока я буду избавлять себя от очередных последствий. Юнги сначала не понимает, о чём речь, но после Чонгук неохотно указывает взглядом вниз, и первого заметно передёрнуло. — У тебя… — Встал на братика, — обыденно озвучивает грязную вещь, созерцая лёгкий шок на бледном личике. — Не волнуйся, сегодня и я буду стонать твоё имя, Юнги, — специально выделяет обращение, от чего мальчишку лихорадочно трясёт. Это пиздец какой-то. Они не должны делиться такими подробностями друг с другом, но… …но им это нравится. Юнги немигающе смотрит на возбуждённого брата, потом ниже, потом снова на него и… на деревянных ногах поворачивается. Неправильно. Здесь всё слишком неправильно. Он не даст Чонгуку пересечь грёбаную черту. Но, как бы грустно это ни было, поздно. Пресекли. Причём оба. Что там он недавно говорил о бодрости? Плевать. Теперь глаз точно не сомкнёт. А это точно с ним происходит? Может, ошибка какая-то случилась? Почему всё происходит именно с ним? Почему лишь у него такой горячий, шикарный брат, который непременно плотоядно смотрит в спину? С ума сойти. Юнги хочет повернуться. Чонгук, сцепив зубы, еле удерживает руку от грубого шлепка, провожая голодным взглядом округлые ягодицы. Ох, как же хочется поймать и прижать к себе. До хруста костей прижать и до смерти не отпускать. Он, вероятно, обезумел, но какая к чёрту разница, если Юнги… отвечает. Нельзя этого допускать, ни в коем случае. Но… разве сейчас что-то имеет значение? Юнги на секунду к нему поворачивается.