* * *
В комнате полумрак. Шторы на окнах плотно сомкнуты, не пропуская ни капли дневного света внутрь. В губах Чона тлеет очередная вредная сигарета, а в руке лежит небольшой чёрный электрошокер. Он быстро перебирает его пальцами, курит, будто обдумывая шаг, на который никак не может решиться. Ударить себя или нет? Вернуться к тем дням, где ни чувств, ни жизни внутри? Может быть. Перспектива не так уж плоха. Чонгук не хочет переходить черту, никогда не хотел, но вчерашнюю ночь уже ничто не оправдает. Кто сорвался первым? Конечно же Чонгук. Кто поддался? Чёртов Юнги. Почему? В голове ни одного ответа. Чонгук крепко стискивает корпус прибора, внимательно смотрит на пару зубцов, водит по ним пальцем, после бросает секундный взгляд на панель уровня мощности: максимальная. Как, в общем, и всегда. Он не разрешал её понижать, никогда. Мужчина буквально выбивал из себя всю влюблённость, любые мысли или порывы. За каждое воспоминание о брате кожа ощущала полуминутный удар тока; за желание вернуться — двухминутный. Организм еле живой оставался после такого, но Чонгук продолжал думать. Всегда вспоминал о милом солнечном братике, которого был вынужден по-английски бросить. Почему? Потому что за день перед роковым отъездом, Юнги, сидя у него на коленях, к всевышнему благу не ощутил внезапно возникший стояк старшего. Чонгук просто взял и возбудился на двенадцатилетнего мальчика… Когда самому было всего-то восемнадцать. Вот и с того момента его прошибло осознание: так продолжаться не может, всё стало на свои места, чувства к Юнги совсем уже не братские. Чонгук его захотел, возбудился, почти что перешёл к действиям. Господи, какой ужас испытал его мозг в тот день… Чонгук безоглядно решил убегать, пока ещё не поздно. Поздно. Он вернулся. И, чёрт возьми, знает, что не уедет. Точно не оставит, но… и продолжать подобное не хочет. Юнги не должен стоять перед выбором: моральные ценности или брат. Пусть выберет первое, Чонгук не обидится, поймёт, даже если сам в любом случае выбрал бы второе. При любых обстоятельствах, в любой жизни или при смерти он всегда будет выбирать Юнги, маленького любимого мальчика, что давным-давно не воспринимается братом — только любимым. Это грех? Страшный. Он должен это прекратить? Должен. Прекратит? По крайней мере, попытается. Тёмные глаза опускаются к татуировке, где, по неумению остановиться, отпечатался весь ужас пережитых лет. Чонгук не какая-то мразь или сволочь бесчувственная — он просто заставляет своё поведение быть максимально отвратным, дабы слишком не привязывать особенных людей к себе. Естественно, речь здесь только о Юнги. На других плевать. Это, вероятно, болезнь? Самая страшная. Чонгук не должен был вчера к нему приходить, не должен был у Намджуна спрашивать адрес клуба, вообще ничего не должен был делать из всего спектра произошедшего. Как теперь оправдаться? Да никак. Он просто может грохнуть себя током и на некоторое время забыться. Но чего это будет стоить? Какой ущерб понесёт организм? Ужасный. А эффект всего-то временный. Не выгодно. Но… кожа шеи всё ещё горит от юнгиевых поцелуев. Последнего причём никто не заставлял. Он сам поддался, наклонился вперёд и… сладко поцеловал. Как от этого не сойти с ума? Вот и Чонгук не знает. Он душу готов продать за такого Юнги, но в реальности… ни за что не посмеет его испортить. Никаких принуждений или непроизвольных действий. Всё должно быть обоюдно, но Чонгук даже этого не может себе позволить. И, к сожалению, для подобного вывода есть ряд неблагоприятных причин, первая из которых: Юнги будет больно. Точно будет. Чонгук знает всё наперёд, но продолжает катить ко дну все многолетние принципы. Он хочет к Юнги, он его не отпустит. Но разве кому-то есть до этого дело? Нет, совершенно, даже самому Юнги. Чонгук просто будет продолжать внутреннюю борьбу с демонами: не разрешит им напиться чужой сладкой крови.* * *
В квартире шумно. Воздух до отказа испорчен сигаретным дымом, алкоголем и телесным потом, который, естественно, вызывает у вошедших лёгкое отвращение. Юнги стоит рядом с Тэхёном и равнодушно смотрит на развернувшееся пьянство, стараясь игнорировать неприятные биты громкой музыки. Да, было очевидно, что он придёт. Как там говорится: надо развеяться? Конечно. А ещё уйти подальше от Чонгука и не заводить объяснительный разговор, касающийся вчерашнего вечера. Юнги устал. От всего устал. Всё слишком давит в последнее время, глаза всё чаще становятся влажными, а руки невольно пробирает нервозный тремор. До чего он себя доводит таким образом жизни? Чонгук на него так влияет? Возможно. Но это влияние не имело бы никакой силы, если бы мальчишка пропускал всё мимо ушей. Но он реагирует. На каждое действие Чона что-то сделает: заплачет, убежит, накричит. Может, надо было его тогда отпустить? Пусть бы уехал в другую квартиру, оставил Юнги в покое. Но нет. Последний изо всех сил за ним побежал и ни в какую не размыкал руки. Почему? Потому что, опять же, он нуждается в тепле. В тех нежных объятиях, касаниях, словах поддержки, заботы, в родной улыбке на постоянно грустном лице. Почему Юнги так часто думает о брате? Нет, всё, хватит. Он пришёл наконец забыться. — Что-то обстановка здесь мрачная. Все бухие в хламину, да и музыка отстой, — недовольно мычит Тэ, явившийся сюда лишь из-за просьбы друга. Он, разумеется, любит вечеринки, но эта… выглядит по-особенному стрёмно; ведь в воздухе витает запах не только табачного дыма. Даже школьник поймёт сразу, где здесь что. — Да забей, Тэ, нормально. Тут полно наших одногруппников, — хочет подбодрить друга, но сам внезапно понимает, что не верит своим же словам. Нормально? Где здесь тень нормальности? Сплошь отвратительная беззаконность. — Чим не согласился сюда идти, верно? Понимаю. Впервые его понимаю… Но ладно, плевать, пошли что-то выпьем. Не зря же ползли в эту грязную дыру, — тот хлопает Юнги по плечу и двигается куда-то в комнату, где, по его мнению, должна быть кухня. Юнги стоит некоторое время, смотрит на развернувшуюся недотусовку, морщится и резко встречается взглядом с хозяином данного торжества. «Ну супер. Его ещё мне не хватало», — с мрачным видом думает парень, нерадостно следя за идущей в его сторону фигурой. Последний улыбается так, что хочется вмазать, причём до такой степени, чтобы брызнула мерзкая кровь. — Привет, Юнги, очень рад, что ты пришёл, — говорит подошедший парень, слегка шатаясь от уровня алкоголя внутри. Юнги окидывает его недоброжелательным взглядом, даже не думая выдавить из себя хоть тень дружелюбия. Достал. Все достали. Но домой возвращаться не хочется. — Есть что-то крепкое? — спрашивает в лоб, не желая продолжать фальшивые формальности. Он сюда пришёл хорошенько выпить; пригласили его, разумеется, чтобы полапать. И то в наилучшем случае. Парень напротив неоднозначно улыбается и указывает рукой в одну из комнат. Не туда, к слову, ушёл Тэхён, но неважно. Без его разрешения, как говорил, кажется, Аим, не посмеют тронуть. Но давайте быть реалистами: всё здесь пиздёжь и провокация. Юнги плевать хотел на последствия: хуже уже точно не станет. Они вместе заходят в комнату, где, между прочим, есть ещё несколько людей, садятся на свободный диван, перед которым стоит журнальный столик, заваленный бутылками из-под алкоголя и недокуренными бычками. В углу стола, естественно, несколько самокруток, к которым с желанием потянулся Аим. Юнги лишь тихо фыркает, хватая запечатанную бутылку коньяка. Он не рискнёт пить уже открытую: мало ли какие губы касались горлышка. Словить неизлечимую заразу совсем не входило в планы; вот он и не рискует. — Так что сподвигло тебя явиться ко мне? — с интересом спрашивает парень, зажимая между пальцев тлеющую «сигарету». Юнги с лёгкостью открывает бутылку и, не нуждаясь в стаканчиках, делает первые глотки с горла. — Уж точно не твоё предложение, — слабо морщится, получше распробовав на вкус дешёвый алкоголь. А чего он ожидал? Это далеко не элитная тусовка. — А что же? — Аим наклоняет голову к плечу, совершенно «случайно» забрасывая руку на спинку дивана. Юнги кривится. От парня слишком несёт дымом, водкой и ещё какой-то бурдой. Отвратно. А вот Чонгук пахнет вкусно. Его никотиновый аромат пусть и броский, но приятный; тогда что уж говорить про духи и естественный запах тела? Юнги реально тащится от космического микса ароматов Чона. С ума сойти. Почему он снова о нём думает? — А тебе так хочется знать? — по горлу во второй раз течёт крепкая жидкость, опаляя своим содержимым всю ротовую полость. Такое чувство, будто чистый спирт с красителем и внушающим названием «коньяк». Да, конечно. Двадцать евро стоит, не больше. Юнги, в принципе, снова плевать. Аим криво улыбается, делая новую глубокую затяжку. Юнги не нравится смотреть, как тот курит: некрасиво. У Чонгука получается более эстетично… прям до мурашек. Да блять! Эффект алкоголя или мозг болеет? Похуй. Юнги снова пьёт блевотную жидкость. — Не накидывайся так сразу, растяни удовольствие, — прокуренным голосом говорит парень, в наглую касаясь лежащей рукой чужого затылка. Мина аж передёргивает. — Какое удовольствие? Мне здесь ничто не нравится. Напиться — единственный приятный исход, — хмыкает мальчишка, внезапно для себя понимая, что выпил почти полбутылки. Это таким образом пытается не думать о брате? У каждого свой метод. Хорошо, наверное, что у Юнги не столь болезненный. — Развеселить? Мне не нравится видеть твоё личико грустным, — мягко шепчет, зарываясь пальцами в тёмные волосы Мина. Юнги отворачивается, но никаких попыток убежать не предпринимает. Куда? Домой, к Чонгуку? Или на улицу к преступникам? Каждый исход хуже настоящего времени. — Ну попробуй, — не подумав, говорит он, поворачиваясь корпусом к довольному парню. А какая ему уже разница? Пусть делает, что хочет. Это не Чонгук, Юнги разрешает. А чёртов алкоголь лишь толкает на безрассудные действия. — Хорошо, — с усмешкой молвит Аим, выбрасывая в пепельницу тлеющий окурок. Спустя секунду всё его внимание направлено на мальчишку, а грубые пальцы оказываются на бледной щеке, нежно поглаживая ту параллельно челюсти. Юнги равнодушно смотрит ему в глаза, невольно абстрагируясь от безвкусной музыки и пьяных студентов. Надоело всё. Надоел Чонгук. Хочется просто убежать от всего и жить спокойной жизнью. Ну когда же она настанет? После дозы алкоголя? Не сильно большая цена. Вторая рука Аима бестактно ложится ему на бедро, в томительной манере поднимаясь вверх, к паху, не вызвав у Юнги ни намёка на эмоции. А должен был. Парень привлекательный, хоть и ненадёжный, но мальчишка ищет в нём другое: полное забвение. Подбородок оказывается в крепкой хватке, от чего Юнги тихо зашипел, неотрывно глядя на дальнейшие действия Аима. Когда-то он прекратит его сравнивать с Чонгуком. Когда-то, но не сейчас. Чонгук был с ним более осторожен… — Вот видишь, а ты ломался. Зачем? Не надо убегать от своей сущности, — тихо хрипит, сокращая расстояние к последним миллиметрам, и, на миг останавливаясь, смотрит в медовые глаза. Можно. По ним читает: можно. Большего не надо. Он с жаждой поддаётся вперёд, беря в плен алкогольные нежные губы. «Не надо убегать от своей сущности», — гремит в ушах, пока в рот грубо толкается язык. Он хотел забыться? Получай. Только ощущения не те… Юнги руководится одним лишь личным инстинктом: «все, но не Чонгук». Аим наваливается на Юнги тяжёлым корпусом, вынуждая последнего лечь на диван, обвивая пальцами тонкую шею. Юнги плохо соображает, что творит, но точно знает: это лучше вчерашних событий. Точно? Наверное… Целоваться с пьяным парнем, которого, между прочим, еле знаешь, находясь в кошмарной обстановке с не менее угашенными людьми, при этом не воспринимая происходящее трезво. Разве вчера было настолько плохо? Ну… наверное? Чонгук бы его не обидел, никогда. Просто чуток приобнял, поцеловал томно, не отпускал, глядел только в юнгиевы глаза, глядел только на Юнги. Сумасшествие? Тогда — да. Сейчас? Полнейшая дурость. Тэхён, держа в руках бутылку пива, расслабленно заходит в комнату и, только встречаясь глазами с развернувшейся сценой, испуганно приоткрывает рот. Это что здесь творится? Юнги… ему ведь здесь не нравилось; целующий его парень — подавно. Что за пиздец? Можно ли оставить всё как есть? Не впервой же. Но Тэхён в упор не доверяет этому накуренному неприятному человеку, что в наглую начинает лапать Юнги. Тэхён в шоке застыл на месте, не зная, что было бы лучше предпринять. Подойти и увести Мина? Неплохой вариант, но что, если тот парень не захочет отпускать? Полезет в драку? Тэхён не настолько сильный. Но не слабак ведь. Слишком сложно и не точно. Нет стопроцентного исхода, разве что… Наверное, попросить тогда его номер было лучшим решением. Он быстро ставит бутылку на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, шарит руками по брюкам в поисках телефона и, забегая в туалет, запирается на ключ. Первый гудок, второй, третий, и наконец долгожданный, слегка уставший голос: — Да? — Чонгук, Чонгук, слушай, дело дрянь, ты должен приехать, всё плохо, Юнги, кажется, пьян, я сам не справлюсь, тот парень намного сильнее… — тараторит всё и сразу, запутав пробудившегося ото сна мужчину ещё больше. — Так, стой, выдохни и говори спокойно: что ты сказал про Юнги? — более серьёзно начинает, быстро промаргиваясь. Даже из услышанного контекста можно было понять, как хреново обстоят дела. Чонгук, по большей части, понимает, о чём сейчас пойдёт речь, поэтому уже стоит на ногах, натягивая на голый торс футболку. Тэхён глубоко вдыхает и, упорядочив в голове информацию, спокойно начинает: — Юнги пьян и целуется с каким-то странным типом. Я не знаю, куда дело зайдёт, и что мне делать, но я не уеду отсюда, пока не буду уверен в безопасности твоего брата. Меня пугает тот человек; приедь, прошу, я сейчас скину точный адрес… — Не смей меня о таком просить, слышишь? Он мой брат, не отходи от него, попытайся отрезвить. Через пять минут буду, — холодным тоном обрывает, стоя уже в металлическом проёме входной двери. На нём лишь домашние спортивные штаны, футболка, попавшаяся под руку куртка и не до конца зашнурованные кроссовки. Вызов сбрасывается. Тэхён вылетает из туалета, вбегает в комнату, где тревожной пары уже и след простыл. Он быстро интересуется в других о месте нахождения последних, но, не выведав ни доли полезной информации, сам начинает искать их по всей забитой людьми квартире. С Юнги, естественно, ничего плохого не случится… Только его могут накачать наркотой, споить и изнасиловать. О Господи. Тэхён сейчас умрёт от паники. Изначально идея приходить сюда была провальной. Зачем он согласился? Ради чего? Видел же, в каком состоянии был Юнги в последнее время, а тут ещё и алкоголь… На него всё резко свалилось. Он и так с молодости мучается, конечно его терпение и выдержка не безграничны, вот и прорвало. Только бы Чонгук успел. Только бы ничего плохого не случилось. Тэхён себя не простит. Не уберёг, согласился сюда пойти, вместо отказа и хорошего дружеского разговора по душам. Сглупил. Недоглядел. Отвратный друг. Господи… Чонгук, пожалуйста, приезжай быстрее.* * *
Корпус спортбайка с визгом разрезает ночной воздух, а Чонгук, крепко сжимающий боковые ручки руля, сильнее давит на газ. Он сейчас дико зол, испуган, растерян, не понимает, как будет действовать и что там увидит. Юнги… с кем-то целуется? Если теперь не больше. Господи, зря Тэхён уточнил эту деталь: Чонгук мысленно хоронит того «пугающего типа». Пусть только попробует зайти дальше: мужчина ему голыми руками глотку вскроет, заставит давиться извинениями и своей же кровью. Да как Юнги посмел пойти к другому?! Последний, конечно, ничем Чонгуку не обязан, но как же херово от мысли, что он целуется с другим. Не с ним. Не его обнимает, не к нему встаёт на носочки, чтобы дотянуться, не дарит улыбки, сладких губ, себя. Чонгук понимает, что такого и близко ему не светит, но как же приятно помечтать. Из-за него мальчишка пустился во все тяжкие? Если да — Чонгук братика больше не тронет: благополучие последнего важнее всех личных желаний и чувств. Юнги просто должен оставаться рядом. Когда чёрный транспорт с шумом тормозит возле указанного подъезда, у Чонгука глаза выкатываются на лоб, а руки совершенно небрежно швыряют дорогой байк на землю. В богом забытом районе, возле потрёпанного годами дома стоит его мальчик, полностью облапан чужими грязными руками. Сам инициатор не выпускает Юнги из хватки, грубо вжимая поддатливое тело в стену. Чонгука колотит от увиденной картины. Он большими шагами, почти что бегом, сокращает между ними расстояние, хватает паршивого урода за волосы и резко прикладывает лицом об колено. Потом ещё раз, ещё, ещё, ещё и ещё, пока спортивки не забрызгались мерзкой кровью. В его глазах ярость, синее пламя, желание убить и бросить труп разлагаться, не удостоив гада даже обычных похорон. Не заслужил. Не заслужил всего того, что делал с Юнги. Он — не его, не ему принадлежит! Только Чонгуку, никто не будет касаться братика без разрешения. Чонгук готов на теле провинившегося выжечь одну единственную заповедь: тронешь — убью. Когда он так изменился? Сразу после разговора, или вот сейчас? Он, опять же, не должен видеть, как Юнги взаимодействует с другими. Слышать — это одно, видеть — совершенно другое. У него руки дрожат, чтобы не сломать к хуям парню шею. Хорошо, наверное, что он сразу думает о последствиях. — Сука, ещё хоть раз посмеешь повторить такое, или кто-то другой осмелится — всех поубиваю, понял? Один лишь взгляд на моего брата — и ты труп, — ледяным тоном рычит Чонгук, бросая обмякшее тело прямо в стенку. Аим снова ударяется лицом, болезненно стонет и падает на землю, пока разозлённые глаза Чонгука устремились на застывшего Юнги. Не испугался. Кажется, даже рад видеть. — Что ты здесь делаешь? — спокойно интересуется последний, подходя к брату ближе. — Мы едем домой, немедленно! — властным голосом приказывает, разворачиваясь лицом к упавшему спортбайку. Не было времени аккуратничать. Да и не жаль вовсе, если по ту сторону весов его милый братик. — Хорошо, — как-то устало отвечает, следуя за старшим вперёд. Передумал? Уже? Так быстро? Почему? Может быть, изначально ему всего не хотелось, и это был чистой природы самообман? Возможно. Ведь за вечер он так и не получил ни удовольствия, ни забвения. Аим его бесил, обращался небрежно, нахально, с какими-то высокомерными причудами. Ха. Теперь вот, лежит в крови и стонет. Ничуть не жаль. Заслужил. Всё-таки правда идти сюда было паршивой идеей. Чонгук сбрасывает взволнованному Тэхёну краткое сообщение, просит тоже уходить домой и, подняв байк, садится, кивком указывая Юнги на заднее свободное место. Тот секунду смотрит, молчит, обдумывает правильность решения и, проигнорировав указания брата, пробирается вперёд под его пристальным взглядом. — Просто молчи, — говорит прежде, чем сесть Чону на колени, обвить ногами сильный торс, а руками — шею, утыкаясь холодным носом в тёплое плечо. — Тебе будет удобно так водить? Если нет, давай посидим немножко, — шепчет в приятно пахнущую шею, кожей ощущая чужое громкое сердцебиение. Чонгук даже оторопел на несколько секунд от подобных действий Мина, не сразу сообразив, что делать дальше. Неужели мальчик так отчаялся? Почему? С чем так сражается, что невозможно не заметить контрастное поведение в каждом его редком действии? То обнимает, то бежит к другим. Как Чонгук должен расценивать подобное? Бросить всё как есть и уйти? Нет уж. Если вариться в этом кипящем котле, то лишь вместе и до конца. Ну и когда же он наступит? Скоро? Чонгук не хочет размышлять о будущем: есть здесь и сейчас, большего им не надо. Чонгук, придерживая мальчика за спину, аккуратно заводит байк и, на секунду зарываясь носом в тёмные волосы, глубоко вдыхает дурманящий аромат. Вкусно. В каждом случае Юнги будет пахнуть наиболее вкусно. Его аромат — это первое, во что Чонгук неистово влюбился. Он плавно двигается с места, постепенно набирая скорость на старых улицах Парижа. Юнги сильнее к нему прижимается, размеренно дышит, слушает внешние звуки города и, прикрыв веки, постепенно засыпает. Чонгук до самого конца дороги следит, чтобы тот не упал, и, только остановившись возле подъезда, берёт любимое тело на руки, быстро направляясь в сторону квартиры. Юнги находится одной ногой во сне, второй — в реальности, смутно различая всё происходящее вокруг. Вот он уже в своей кровати. С него снимают обувь, куртку и брюки, оставив засыпать в одной лишь тонкой кофте. Юнги тихо мычит, приоткрывает сонные веки и, чувствуя на себе тёплое одеяло, внезапно хватает Чонгука за руку. Тот, желая уйти, вопросительно вскидывает бровь, встречаясь взглядом с грустными янтарными глазами. — Что? — мягко спрашивает, садясь возле кровати на корточки. — Останься со мной. На диване, наверное, неудобно спать… — Привыкну, — отвечает, поглаживая пальцем бледное запястье. — Всё равно останься здесь, возле меня. Я не хочу, чтобы ты уходил. Ложись, — он приподнимает краешек одеяла, моляще приглашая старшего в кровать. Последний, долго не думая, соглашается, решая уйти после засыпания мальчишки. Как только он оказывается под одеялом, Юнги сразу же обнимает, игнорируя липкую ткань на колене Чона. Плевать. Сейчас им точно не до неё. Чонгук даже забыл, что слегка испачкался кровью. — Почему ты туда пошёл? — решает задать волнующий вопрос мужчина, ответно обнимая маленькое хрупкое тельце. Юнги недовольно утыкается в чонгукову шею, не желая отвечать на тираду следующих непременных вопросов. — Хотел напиться, — робко отвечает, слушая жаркое дыхание Чона над ухом. — Почему? — Мне было плохо. — Из-за чего? — не останавливается мужчина, плавно зарываясь пальцами в чужой затылок. Юнги хмурится, прячет лицо глубже в подушках и, тяжело вздыхая, шепчет: — Я испугался вчерашних событий. Чонгук лишь тихо хмыкает, вполне ожидав такого рода ответ. Хорошо, ладно, если на это пошло, тогда почему Юнги снова ластится? Не это случаем спровоцировало наглядный всплеск двойственности? Вполне вероятно. — Что именно тебя напугало? — продолжает, неожиданно для себя ощутив ускоренное сердцебиение мальчика. А вот тут уже совсем другое дело. Чертовски хочется узнать особую причину такого состояния. — Чонгук, прекрати задавать мне вопросы… — Почему? Я ведь ничего странного не спросил. Разве только тебе есть, что скрывать, — с ухмылкой говорит старший, уголком глаза наблюдая за поведением брата. Последний почему-то невольно затих, прекращая, кажется, даже дышать. Чонгук специально к нему поворачивается, встречаясь лицом к лицу с опьянённым уставшим Юнги. Он как-то забыл, что тот хотел выпить. Выпил? Очевидно. — Ты можешь, блин, просто молчать? — хрипло спрашивает, не отрывая взгляда от чёрных глаз. — Или что? — уже в другом тоне молвит, нахально вскидывая бровь. Юнги пьян. Неужели Чонгук этим нагло пользуется? Да, именно, пользуется. И ничуть не стыдно. — Ничего, — на последних буквах голос срывается, а шершавые пальцы Чонгука нежно поднимают кукольное лицо за подбородок. Вот она, та нежность, которой младшему так не хватало. Вот те пылающие жаждой чёрные радужки, глядящие только и всегда на Юнги. Чонгук аккуратен, осторожен, не делает резких движений — просто по-особенному смотрит, давая возможность братику принять истинное решение. Да или нет? Давай, Юнги, отвечай быстрее… — Ты же меня не оставишь, правда? Никогда-никогда? — как ребёнок округляет глаза, спрашивая то, о чём мучительно грезил всё последнее время. Чонгук украдкой улыбается, проводит пальцем по вишнёвым губам, слегка приоткрытым от нехватки воздуха. — Никогда, Юнги, никогда не оставлю, — понижает голос до будоражащей хрипоты, не различая проскользнувшей в темноте реакции парня. — Хорошо, — с жаром выдыхает, несмело поддаваясь лицом вперёд. Алкоголь действует? Нет. Обещание Чонгука. Он с трепетом, неуверенным действием касается губами чужих, пока обладателя последних прошибает резкий удар тока от груди и ниже. Чонгук выдыхает сквозь зубы и, чувствуя родное тепло под руками, безответственно прикрывает тяжёлые веки. Юнги первый размыкает губы, обхватывает ладошками чонгуково лицо, тянется вперёд, обнимает, сипло дышит, оказываясь крепко прижатым к рельефной груди. Мужчина, видя нерешительность братика, берёт инициативу в свои руки, толкая влажный язык в алкогольный рот. Юнги отвечает. Сука. Не должно же так быть. Почему? Всё для того, чтобы он остался? Или нет? Чонгук всё равно знает истинную правду: солгал; оставит, причём очень скоро. Мальчишка мягко сминает тёплые губы, сплетается с чужим языком, впервые попробовав на вкус ту недосягаемую кофейно-никотиновую слюну. Вкусно. Ему нравится это чувствовать. Пусть в мозгах и крови алкоголь, Юнги не верит в лишь его причинность. Венистые руки перемещаются с подбородка на шею, потом грудь и талию. Стройные ноги сами обвивают чонов торс с целью быть ближе к старшему братику. Тонкая кофта задирается, обнажая молочную кожу живота, куда в ту же секунду ложатся властные сильные ладони. Что же это творится? Они реально… целуются? Вот так просто… без любых предрассудков, морали общества, личной нравственности? С ума сойти. Сейчас это не выглядит настолько пугающим. Юнги постепенно и совершенно неосознанно перебирается на чужие бёдра, седлает их, заставив мужчину полностью сесть на кровать. Их губы горят. Они влажные, липкие, жаркие, смертельно ядовитые, вкусные. Плевать. Так хорошо. Им нравится. Юнги нравится. Чонгук просто едет крышей. Он увеличивает напор, с жаждой оттягивает нижнюю губу к себе, прикусывает, не разрешая сделать мальчику хоть капельку больно. Тот улыбается. Да, ему льстит такая забота, поэтому и отрываться не спешит. Лишь бы за этим не было последствий… Он не хочет мыслить трезво. Сейчас только Чонгук и его невероятно вкусные губы. В комнате стоит непроглядный ночной мрак, скрывающий под своим покровом тот страстный грех, от которого оба столь усердно бежали. Не смогли. Жизнь вернула в изначальное положение. Им либо снова бежать, либо повернуться лицом к правде. Они нуждаются друг в друге… правда, по разным причинам. У Чонгука недопустимые страшные чувства, а Юнги… что насчёт него? Почему так поступает? Боится потерять? Это был действительно худший выбор. С трудом, но не без всплеска ясного ума, парень отстраняется, долгое время глядя Чонгуку в помрачневшие глаза. Да, он ещё хочет. Ещё и ещё, до нехватки воздуха, до мучительной смерти от удушья хочет. Лишь бы Юнги не убежал. Никогда и ни за что. — Давай… спать. Мне завтра на учёбу, — с хрипотцой говорит, стараясь максимально быстро оборвать диалог. Чонгук настаивать не будет, пусть. И так слишком всего произошло. Какой сон? Кто из них уснёт? — Остаться? — Конечно, — убирает взгляд вниз, опускаясь телом на матрац. Чонгук ложится рядом и крепко прижимает к себе, коротко поцеловав мальчика в макушку. Последний робко обнимает в ответ, спрятав покрасневшее лицо в груди, до отказа вдыхая космический аромат. Хорошо. В данный момент и до утра им будет хорошо. А дальше что?