Sinful passion

Ночь проходит до безобразия тяжело. Юнги, усердно пытаясь уснуть, пролежал с закрытыми глазами до самого утра, пока умиротворённую тишину комнаты не изменил резкий звук будильника. Мальчишка воротится, выключает ненавистный прибор и, ныряя с головой под одеяло, наконец в открытую встречается с круглосуточно навязывающимися мыслями. Значит, снова поцеловались. Инициатор, как ни странно, оказался Юнги, что непринудительно пробуждает в голове уйму любопытнейших вопросов. Зачем? Зачем он это делает? С какой целью вновь потянулся к брату? Неужели правда захотел? Вот прям как настоящего мужчину. Вчера всё это казалось менее неправильным; сейчас же Юнги сгорает от стыда. То есть, Чонгук всерьёз описал сцену того, как они будут… спать? Господи, это не столько грязно, сколько захватывающе. Старший реально хочет. Его. Младшего брата. Безумие. Почему Юнги от этой мысли покрывается мурашками? Представил, да? И как, всё ещё хочется? Парень умрёт, если признается. Рассудок, находящийся вчера под эмоциями, теперь полностью трезв, упрекая каждое действие Мина волной затапливающего смущения. Стыдно. Именно сейчас мальчишка осознал всю мощь ответственности, свалившуюся на его плечи после вчерашних признаний. Он сказал Чонгуку, что не жалеет. Тот всего-то поощрительно улыбнулся, продолжая бесцеремонные касания по молодому телу. Не сказать, что и теперь Юнги неприятно вспоминать случившееся. Просто остатки жизненной морали неугомонно скребут на душе, пропуская в безнадёжное сознание щепотку здравого ума. Он, вытаскивая голову из-под одеяла, мрачным взглядом встречается с деревянной дверью шкафа, где успел на протяжении бессонной ночи спрятать роковую деталь пугающих слов старшего. Чонгук хочет видеть его ноги на себе…? Вытрахивать стоны, которые, как тот выразился, с наслаждением давеча слушал? Почему Юнги над этим так зациклился? Не захотелось ли проверить? Нет, нет, нет. Не в этой жизни точно. Уверен? Не совсем. Парень с отчаянным стоном переворачивается на другой бок кровати, сильно жмурит глаза, неудачно стараясь проигнорировать стойкие духи брата на пальцах. Время уже давно поджимает, но Юнги, по ряду неблагоприятных причин, не торопится собираться в универ. А зачем? Слушать лекции про художников и писателей, которые парень давным-давно выучил наизусть? Нет уж, спасибо, и так мозг переполнен проблемами, следственно, не в состоянии воспринимать научные высказывания преподавателей. Лучше остаться дома и прочесть несколько страниц книги, чем неотрывно смотреть в неприметную точку, вспоминая слова и действия Чона. Господи, ну когда же всё это закончится…? Юнги так устал, так… устал. Если бы кто-то мог разделить его беды, но, к сожалению, он упорно молчит, не разрешая обществу узнать личную аморальную тайну. Пусть для всех они обыкновенные, ничем не примечательные братья. Только вот двоим будет известна истина. Какая? Юнги к нему не просто так тянулся. За всеми этими размышлениями мальчик даже не замечает, как в комнату настойчиво постучались и тихо приоткрыли дверь, предполагая, что младший мог ещё не проснуться. К счастью, последний услышал шаги и резко сомкнул веки, не желая с самого утра творить постыдные глупости. Только бы Чонгук проверил и сразу же ушёл, пожалуйста. У Юнги настроения нет разговаривать, тем более разъяснять неопределённые в понимании отношения. Чонгук ведь уйдёт, правда? Не станет будить? Ну пожалуйста. Юнги всего-то хочет остаться наедине. Звук шагов прекращается, и наступает абсолютная тишина, будоражащая в пареньке волну беспочвенного волнения. Чонгук остановился? Почему? Что делает? Смотрит? О Господи. Прикидываться спящим становится с каждой секундой тяжелее. Сзади кровать ощутимо прогибается, не вызывая в мальчишке ничего иного, кроме сбитого вдоха. Ну нет же, ну почему? Вопросы сразу все исчезают, стоило коже ощутить раскалённое дыхание на шее. Боже, Чонгук, остановись. Это просьба теряет изначальную уверенность ровно в томительный момент столкновения горячих губ с плечом, с которого незаметно съехал ворот растянутой футболки. Юнги, потеряв бдительность, шумно выдыхает, инстинктивно зарываясь лицом в подушку. Шершавые губы — о Господи — улыбаются, незамедлительно скользя к тонкой покрасневшей шее. О да, на ней до сих пор остались отпечатки чужих пальцев, чей обладатель сейчас с хитрой улыбкой тянется под одеяло. Юнги, отлично понимая свой проигрыш, поджимает колени к груди, не давая жаркой руке возможность себя снова облапать. Ну зачем с ним так? Зачем издеваются? Разве Чонгук не видит, до какого состояния доводит подобными действиями? Нет? Юнги, блять, задыхается. В нос внезапно ударяет приятный аромат кофе, видимо принесённый старшим в комнату, что наконец заставляет сонные глаза открыться. Чонгук, к всеобщему благополучию, отрывается от желанной шеи, требовательно нависая над недовольным Мином. Серьёзно? Утро только настало, а он уже негодует? Какая прелесть. Мужчина умиляется его злостно надутым нежным губам. — Что ты здесь делаешь? — без приветствий в лоб спрашивает младший, изо всех сил стараясь успокоить дико бьющееся сердце. Ну что этот Чонгук с ним постоянно творит? Такое состояние организма — ненормально. Но, в конце-то концов, Юнги сам к этому их подтолкнул. — Да вот, сидел на кухне, ждал тебя, а ты всё так же сладко спишь. Решил разбудить, мало ли на учёбу опоздаешь, — хрипло говорит в сантиметрах от лица, заполняя пространство своим невыносимым космическим ароматом. Юнги, затаив дыхание, смотрит в ответ, невольно подмечая, как же красиво спадают на лоб волосы старшего. Горячо. Даже слишком. Хорошо, наверное, что Чонгук додумался полностью одеться, а не сверкает повсюду рельефным торсом. Да, несомненно, мальчишке удобнее на него одетого смотреть. — И ты принёс мне завтрак? — негромко интересуется, предпринимая попытки сесть на постель. Чонгук, коротко улыбнувшись, отстраняется и садится рядом, поднимая с прикроватной тумбочки поднос с едой. Откуда эта сентиментальность? Никогда же подобного не делал. Вероятно, причина в том, что это Юнги? Да, конечно, других объяснений просто-напросто не существует. На подносе, как Юнги успевает рассмотреть, стоит кружка с кофе, два круассана с шоколадом и, чёрт бы Чонгука побрал, те самые красные персики. Парень неожиданно давится воздухом, чуть не пролив горячий напиток на постель. Мужчина с издёвкой кусает губу и, не спрашивая разрешения, ложится братику на бёдра, переставив поднос на вторую часть кровати. Юнги, встречаясь с Чоном взглядами, шумно сглатывает, тут же переводя внимание на кофе. Теперь он даже фрукты воспринимает в извращённом смысле. Супер, Чонгук, сломай нахуй младшему психику. — Спасибо, — шёпотом благодарит Юнги, принимаясь завтракать классическим набором еды. — За что? — За заботу. Чонгук, на большое удивление, искренне улыбается, с интересом наблюдая за сонным пареньком. С каких пор он начал просыпаться ни свет ни заря, чтобы утром встретиться и позавтракать с братом? Наверное, с самого приезда. Глупости. И зачем всё это? — Почему я вижу грусть на твоём лице? Где любимая мной улыбка? — Чонгук перемещается чуть выше, расположив свободную ладонь на стройной ноге мальчишки. Последний делает громкий глоток кофе, открыто игнорируя лежащие на подносе фрукты. — Почему я должен улыбаться? — А почему нет? — задаёт вполне уместный вопрос, аккуратно обвивая пальцами тонкую голень. Одеяло, естественно, мешает прямо ощутить молочную кожу, но Чонгук пока открыто не настаивает. Юнги слабо прикусывает внутреннюю часть щёки, украдкой наблюдая за братом и его поведением, после чего, не подумав, невесомо касается ладонью чужой чёлки. Мужчина предельно внимательно смотрит, не двигается, ждёт объяснений, но в результате не получает ничего конкретного. Тонкие пальцы глубоко зарываются в смоляные волосы, убирая их прочь от лица. Наконец открылся редчайший вид на лоб и брови, что непроизвольно заставило парня ненадолго засмотреться. Красив. Как и всегда, в любой период жизни. Юнги ошибся, решая, что нескольких секунд хватит, чтобы насмотреться. Не хватит. Ни нескольких секунд, ни нескольких минут. Юнги годы нужны. — Как я бы выглядел в роли твоего парня? — неожиданно для всех спрашивает, ласково продолжая укладывать непослушные волосы. Эту тишину нужно чем-то заполнить. Пусть и глупыми разговорами, но нужно. — Может быть, счастливым…? — Чонгук не теряется от слова совсем, незаметно проскальзывая пальцами под одеяло. Хочется коснуться напрямую. К чёрту остальные переживания. — Почему «может»? У тебя есть сомнения? — Чертовски много, — он трепетно прикасается рукой к гладкой коже, наблюдая за неторопливо подступающей реакцией. — Почему? — прозвучало достаточно грустно, от чего в чужой груди болезненно заныло. — Разве ты бы хотел стать моим парнем? Нет, Юнги, не хотел: я до сих пор вижу осколки сожаления, — с треснутой улыбкой говорит, вслепую убирая одеяло с манящих ног. Чонгук… очень проницательный. Мальчишка ещё сам не до конца осознал, что ощущает. — А если бы захотел? — на всякий случай интересуется, утратив любые признаки аппетита. С таким мужчиной думать о еде не получается. Даже если брать во внимание, что они родные братья. Чонгук, тихо хмыкая, полностью переворачивается на левый бок, находясь максимально близко от стройного живота. Одеяло, не без дополнительной помощи, окончательно обнажает худые ножки, привлёкшие к себе без остатка всё смущающее внимание Чона. — Тогда тебе придётся привыкнуть к подобному поведению, — говорит прежде, чем, не отрывая глаз от чужих, соблазнительно поцеловать молочное бедро. Ох, если бы там ещё были чулки. Чонгук бы в конец распрощался со здравым рассудком. Тонкая кожа, ожидаемо, сразу покрывается мурашками, а янтарные глаза Юнги округляются в небывалом волнении. Чонгук не должен так его целовать. Это слишком. — Подожди. — Зачем? Твои принципы никогда не изменятся. — Чонгук… — Да, солнышко? — не без издёвки отвечает, бросив затею продолжать. Юнги пока не знает, чего поистине хочет; мужчина, естественно, даст время разобраться. — Кушай, собирайся в универ и не смей больше прогуливать, — без нежности чеканит, внезапно поднимаясь с удобного места нахождения. Юнги не успевает даже рот открыть, как его быстро целуют, кладут обратно на колени завтрак и, неискренне улыбнувшись, покидают комнату. Значит, Чонгука задевает чужое сожаление. Супер. И как долго он это скрывал? Сколько ещё собирался? Мальчишка не знает. Но, ввиду увиденных переживаний, решает, раз уж сам начал, взять всю ответственность и не избегать постоянно преследующей проблемы. Может, лучшего варианта он не сыщет? Брат — единственные, кто ещё может по-настоящему любить и заботиться. Так… почему бы не дать им шанс? Почему бы не посмотреть, как они выглядят в роли пары? Чонгук ведь недавно в клубе выразился: «Не смотри на людей: для них мы пара, причём до одури красивая». Да… красивая. Юнги не сомневается. Так пусть Чонгук станет для него кем-то важным. Любимым? Как уж получится.

* * *

После утомительной съемки на фоне живой локации в центре Парижа, Чонгук, садясь на спортбайк, отправляется по заученному маршруту в загородную автомастерскую. На улице холодно, сыро, время от времени чувствуются единичные капли дождя, приводящие угольные волосы в ещё больший беспорядок. Настроение, как ни удивительно, впервые отличное, а угрызения совести, до поры до времени, не тревожат истощённую душу. Да, видимо, эгоистом быть хорошо: чужая чувственность не столь агрессивно заботит. Это, разумеется, постыдно признавать, но Чонгуку нравится. Джин ведь просил попробовать, вот он и… пробует? Да, именно, получая взамен постепенную скромную отдачу. Хочется больше. Намного-намного больше, чтобы история их отношений пробуждала не только феерическое восхищение, но и ледяной, пробирающий до костей испуг. Болезненно звучит, не так ли? Чонгук привык к подобному роду мыслей. Спустя двадцать минут дороги, матовый байк останавливается возле главного входа в помещение, шумом привлекая к себе уставшее внимание молодых работников. Чонгук снимает шлем, вешает на руку и, кивком поздоровавшись, заходит в подсобку. Они с мужчинами не виделись почти что две недели; пришло время наверстать упущенное. Металлическая дверь в своей перманентной манере неприятно скрипит, оповещая работающих владельцев о несанкционированном входе довольного приятеля. Намджун сразу же отрывается от неинтересного дела, поднимается с дивана и уверенно протягивает руку в приветствующем жесте. Хосок, дождавшись своей очереди, вторит, кивком указывая Чону на свободное место напротив. — Ну что, каким ветром занесло? Где пропадал? — в приподнятом настроении интересуется Джун, направляясь в мини-бар за постоянным атрибутом их редчайших встреч. Чонгук коротко улыбается, разваливается на мягком кресле и, приняв холодную бутылку пива, ожидаемо морщится. — А виски нет? — искоса поглядывает на предложенный напиток, не решаясь испробовать хоть первый глоток. — Нет, закончился, — пожимает плечами Хосок, с издёвкой наблюдая за отрицательным спектром на лице друга. — Вы что, бомжи? Вроде имеете собственный бизнес, а нормального алкоголя нет. Кошмар. Почему я с вами до сих пор общаюсь? — демонстративно закатывает глаза, доставая из пачки свою (нормальную!) сигарету. Мужчины громко фыркают, принимаясь пить любимое холодное пиво. — Так, где ты был? — вновь задает вопрос уже Хосок, проницательно подмечая улучшившееся настроение Чона. Интересно, кто же служит влиятельной причиной? Ответ, естественно, никого не удивит. — Работал, — кратко отвечает, обламывая воспалившийся интерес друзей. — И всё? — А что вы хотели услышать? — Рассказ о событии, делающем тебя чуточку радостнее, — с усмешкой молвит Ким, периодически поглядывая на наручные часы. Чонгук, никак не отреагировав на услышанную речь, глубоко затягивается, вводя атмосферу в умиротворённое молчание. — Нечего рассказывать, — спустя время произносит, немигающе глядя в кремовую стену напротив. А действительно, что случилось? Они ведь не дети, не визжат от поцелуя. Тогда что? Что происходит? — Тогда ты не будешь против, если я скажу, что через пять минут к нам приедет Юнги? — Намджун снова смотрит на часы, уголком глаза замечая несуществующую реакцию Чона. Неужели так самоконтролю обучился? Удивительно. — А нет, не через пять, уже должен быть, — усмехается, переводя взгляд на входную дверь. — С чего такая уверенность? — Метро не опаздывает, — подмигивает, решая не добавлять: «его от станции подвезёт помощник». Кому как не им знать собственнические замашки Чонгука. С таким характером страшно даже дышать в сторону Юнги: вдруг старший братик шею свернёт. Да, это говорит Намджун, по глупости переспавший с мальчишкой. Сам в шоке, как Чонгук сдержался. Дружба отрезвила? Возможно. Больше мужчина с этим не играется. Дверь подсобки наконец открывается, и первый повернувшийся в её сторону оказался, разумеется, Чонгук, до скрежета стискивая в зубах сигарету. Юнги, кажется, слегка удивляется присутствию брата, не сразу проходя внутрь комнаты. Он, под выжигающий взгляд старшего, быстро целует мужчин в щёку и, дабы успокоить возбудившееся состояние, садится рядом с Хосоком, никак не реагируя на присутствие четвёртого человека. Старшие мгновенно замечают натянутую атмосферу, с азартом глядя то на первого, то на второго участника безмолвной перепалки. Интересно, куда это всё их заведёт? — Как дела с учёбой? — спокойно прерывает тишину Намджун, неотрывно следя за настораживающим видом друга. Всё-таки Юнги на него так действует? Недавно был полностью спокойный, сдержанный, а сейчас желваки на лице играют. Злится? Почему? Парень, не сразу вникая в суть вопроса, очень старается расслабиться, но под таким голодным взглядом это просто нереально провернуть. Да зачем он снова так делает? Зачем продолжает мучить? Заняться нечем? Юнги сполна может ответить. — Супер, — мило улыбается мужчинам, слегка потягиваясь на удобном диване. Ворот водолазки сползает, обнажая всеобщему обозрению побагровевшие отпечатки пальцев. Лицо Чонгука изменяется; Юнги боковым зрением замечает. — Что это? — с тенью волнения спрашивает находящийся рядом Хосок, внимательнее разглядывая не сулящие ничего хорошего следы. — Кто с тобой это сделал? Пожалуйста, скажи, что ты просто любишь удушье во время секса, а не что над тобой издевались, — хмурится, не замечая на малиновых губах блядской улыбки. Чонгук грубо толкает язык за щёку, пристально смотрит на брата, жадно облизывается, получая от последнего многословный томительный взгляд. Значит, вот как… Издеваться решил? Пусть попробует переплюнуть. — Секса у нас ещё не было, но ты прав: ему нравится, — внезапно говорит Чонгук, привлекая к себе обескураженное внимание парня. Он, блять, реально это сказал? Совсем идиот, что ли? Юнги сейчас к чертям зальётся краской. Намджун вопросительно вскидывает бровь, сразу осознав контекст ответа. Ну теперь становится понятно, откуда эти истребляющие взгляды. Своё защищает? Молодец, правильно делает. Вот только Юнги… неужели он застеснялся? Впервые на памяти Намджуна. Вау. Это очень многозначительный жест. Хосок неловко кашляет в кулак, быстро смотрит на мальчишку, на его шею, подводя мысли к логичному умозаключению, что это не их ума дело. Пусть сами разбираются. Хосоку наверняка известно лишь одно: порознь им хуже, чем вместе; насмотрелись, проходили, пришло время увидеть вторую часть медали. Возможно, её суть намного лучше. По крайней мере, они надеются. — Чонгук, тебе не кажется, что нам пора домой? — с невозмутимым лицом начинает Юнги, полностью игнорируя присутствие двоих мужчин. Что там старший говорил о чулках? Фетиш? Пришло время играть действительно по-крупному. Это уже не кажется столь грязным. Раз уж Хосок с Намджуном отреагировали спокойно, значит можно, не стыдно будет перед близкими. Юнги теперь забавляет вся эта ситуация, и поскольку Чонгук увидел не все его стороны, младший удивит. Очень, очень сильно удивит, заставив братика давиться собственным желанием. Ну что, Чонгук, поиграем? Скоро их счёт сравняется, непременно. Юнги слишком разозлила — и, возможно, не только, — данная ситуация, которую уж очень сильно хочется взять в свои руки. Чон, любопытно сощурив глаза, спокойно подымается, ожидая от парня хоть каких-то объяснений. Но, видимо, не сейчас, потому что последний небрежно хватает его за руку и, коротко попрощавшись с улыбчивыми мужчинами, бесцеремонно тянет на выход. Чонгук снова демонстративно облизывается, напоследок услышав одобряющий смешок друзей. О, как же они оба, оказывается, зависят от мнения других. Удивительно. Чонгук только сейчас снимает все обременяющие годовые преграды. Взгляд мимовольно опускается к чужим ягодицам и, наплевав на присутствие работников, Чонгук смачно проходится по ним ладонью. Чего греха таить: хочется, особенно в момент, когда Юнги стал таким диким. Пусть покричит; Чонгук в любой момент может вкусно заткнуть. — Ты совсем охуел? Руки убери! Ты что там устроил, придурок! Проблем в жизни мало? Так я сейчас их пополню! — Юнги сильно бьёт старшего в живот, потом в плечо, ещё раз, пока Чон с непонятной усмешкой не перехватил его руки. Какая прелесть. Драться лезет? А что же так разозлило? Смущение? О, оно само по себе такую бурю не вызовет, разве что… — Возбудился, котёнок? — крепче стискивает тонкие запястья, издевательски глядя в округлившиеся глазки. Какой милый, когда злится. Чонгук почему-то дико заводится от одного лишь подобного вида. — Что… — тише прежнего молвит, прекращая сопротивление в сильных руках. — Ты совсем страх поте… — договорить не разрешают никотиновые губы, слишком резко накрывшие собственные. Господи, ну он серьёзно? При всех? В конце-то концов, всем плевать; Юнги, кажется, нашёл своё слабое место. — Чонгук… — сипло выдыхает в поцелуе. — Прекратить? — Нет, даже не думай, — он рвано вплетает пальцы в кудрявые волосы, тянется вверх, первым прекращая завязавшийся диалог. Правда, ничего не хочется объяснять ни себе, ни окружающим. Так им хорошо, зачем усложнять? Чонгук ведь обнимает как самое ценное в жизни, значит точно не отпустит. Юнги рад, искренне рад его приезду. Пусть всегда будет рядом, пусть целует, обнимает, касается, говорит глупости и пошлости — плевать, так хорошо; там только им нравится. Так они становятся друг другу всей недостающей вселенной. — Обещаю больше не жалеть, — в перерыве между требовательными поцелуями шепчет парень, с закрытыми глазами опираясь об чужой лоб. Дыхание у них тяжёлое, жаркое, сбитое. Как приятно осознавать, что именно ты служишь этому причиной. Да, Чонгук? Понравилось? — Умничка, — улыбается, влажно касаясь губами лба. — Можно и я теперь буду затыкать твой рот таким образом, когда мне не нравится разговор? Чонгук начинает утробно смеяться. — Ещё спрашиваешь? Что на тебя вечно находит? То ты послушный до не могу, то коготочки выпускаешь, — мужчина плавно переплетает с младшим пальцы и осторожно тянет в сторону байка. — Сядь так же, как и в последний раз, хорошо? Мне так удобнее водить. — Неужели? — Молчи, — неторопливо садится на законное место, притягивая брата к себе за талию. Юнги, посмотрев по сторонам, садится следом, стараясь более крепко обвить конечностями чонгуково тело. Раньше это не выглядело столь пугающим. Сейчас страшно: вдруг разобьются? Чонгук — он надеется — такого не допустит. — Только не очень быстро, прошу, — делает большие умоляющие глаза, находясь лицом в нескольких сантиметрах от чужого. — Боишься? — За тебя, — он аккуратно касается пальцами подбородка Чона, быстро поцеловав ещё влажные губы. — Ничего больше не спрашивай, поехали, — почти незаметно улыбается, прижимаясь холодной щекой к груди. Да, определённо так нравится больше. Незачем убегать: Чонгук плохо не сделает… наверное. Другие — да, навредят, морально уничтожат; Чонгук… чутку меньше. Вдыхая аромат его парфюма, Юнги не заботится о будущем; как говорится: живи здесь и сейчас; может быть, завтра не все проснутся.

* * *

В квартиру парня снова несут на руках, поскольку тот весьма правдоподобно сыграл спящего, украдкой наблюдая за серьёзным лицом идущего Чонгука. Его переполняет странное чувство. Нет, не отвращение, не смущение или злость; это больше похоже на неестественную эйфорию, спровоцированную жуть неправильными действиями, от выполнения которых становится немного хорошо. Точно «немного»? Конечно, нет. — Мне тебя снова раздевать, или сам? — внезапно спрашивает Чонгук, захлопывая ногой входную дверь. Юнги даже дёрнуться успевает, широко распахивая дрожащие ресницы. Кажется, именно по ним старший всё понял. Жаль, младший хотел бы проследить за его следующими действиями. Да и сейчас может, в чём проблема? Быть жертвой куда более невинно, чем инициатором. Да, Юнги? Младший на секунду всё-таки теряется от вопроса Чона, удивлённо хлопая большими глазами. Днями ранее он бы возмутился таким поведением, но сейчас… Сейчас хочется говорить на столь щепетильные темы. Поэтому, да, Чонгук, продолжай. — Раздень, — слишком невинно говорит, сжимая в пальцах одежду старшего. По глазам видит, что счёт выравнивается. А это игра? С очень даже непредсказуемым финалом. — Как пожелаешь, — завороженно шепчет, толкая коленом дверь чужой комнаты. Юнги на ходу принимает вертикальное положение, обвивая ногами соблазнительный торс. Действительно, что это на него находит? Ночь так специфически влияет? Или Чонгук, скользящий ладонями к запретным местам. — Ты у меня самый красивый мальчик, — с какой-то целью молвит мужчина, незаметно расстёгивая пуговичку брюк. Юнги непроизвольно улыбается, накрывая ладошками смуглую шею. — У тебя? — нахально вскидывает бровь, ощущая спиной холодную ткань постели. — Что-то имеешь против? — Нет, ничего, — с его ног плавно стягивают брюки, обнажая любопытному взору стройные бёдра. Чонгуку нравится; нравится всё, что он видит: раскрепощённость, игривость, привлекательность, эстетическое тело, внешность, умопомрачительный запах и голос. Хочется зубы сжать до скрежета, желательно на этой тонкой коже. — Милый мой, грех — не то, о чём ты думаешь; грех — это скрывать от меня невинное тело под тряпками, — с жаром выдыхает на гладкую поверхность бедра, намертво цепляясь пальцами за острые коленки. От собственных слов ощущение двоякое. Вроде бы не раз говорил подобное другим, но ведь и Юнги не другие. Всё ещё не до конца верится, что мальчишка разрешает. Точно? Что именно в диапазоне возможностей? Поцеловать? Может, немножечко больше? — Не такое оно уж невинное, — с долей грусти говорит, накрывая пальцы Чона своими. Неприятно заводить эту тему. Сразу заткнуть? По крайней мере, Чонгук разрешил. — Для меня ты всегда будешь ангел, — осторожно целует внутреннюю часть бедра, жадно впитывая жар чужой кожи. Юнги, дёргаясь, в полной искренности удивляется. — Но ты ведь сказал… — Я многое тебе говорил, — бестактно перебивает, сверкая помрачневшим от мыслей лицом. Да, Чонгук помнит своё ложное «ты омерзительный»; не жалеет о сказанном, но и вспоминать не хочет: для всего есть объяснительная причина; мужчина пока не хочет думать о плохом. Юнги, внимательно сощурив глаза, резко пододвигается вперёд, специально останавливаясь впритык к серьёзному лицу. — Скажи мне правду: как ты ко мне относишься, — требовательно хватает мужчину за подбородок, заставляя и без того прожигающий взгляд смотреть только на себя. Чонгук, помедлив с ответом, сухо улыбается, скользя тёплыми ладонями от коленок вверх. — Хочу тебя сфотографировать, — выпаливает совершенно не то, что от него ожидалось. Простите, как он выразился? Сфотографировать? То есть, поставил на одну планку с мировыми моделями? Нет. Выше. — В смысле? — Юнги приостанавливается, обескураженно глядя Чонгуку в тёмные глаза. На его вопрос, вероятно, отвечать не собираются. Так какие у них, чёрт возьми, отношения?! — Я хочу сфотографировать тебя в чулках, — с каждым словом наклоняется всё ближе к сладким губам, не теряя возможности их невесомо коснуться. Всё, это финиш, Чонгук реально говорит это вслух. Юнги же просто давится воздухом, не сразу представляя вероятную картину. Стоп, что? Вероятную? То есть, он и Чонгук… ночная атмосфера, тишина, кружевные чулки, вспышки камеры, развратный томный взгляд в объектив. Юнги представил. С ума сойти. Чонгук наверняка сексуален в роли строгого фотографа. Господи, нет, молчи, не думай о таком! Это… слишком горячо. Нет, не в таком положении, не с таким пошло ухмыляющимся братом. Чонгук, прошу, прекрати, не мучай! Юнги сам не понимает, что чувствует от услышанного. Вожделение? Нет, боже, ни в коем случае… …да. Именно его и чувствует. Поэтому совершенно неосознанно тянется к обветренным влажным губами, перед долгим поцелуем прошептав: — Они в шкафу