Sinful passion

Весь путь Юнги, воткнувшись лицом в чужую грудь, провёл почти что в агонии, постоянно прося довольного Чона ехать быстрее. Не прекращающаяся вибрация периодически доводит до болезненного предела, в следствии чего парень нездорово вспотел, а налитый кровью член до скрежета эмали упирается в ширинку брюк. Он, проскользнув руками под свободную рубашку мужчины, изо всех сил впивается в мускулистую спину ногтями. — Куда-то торопишься? — с ярко выраженной издёвкой спрашивает Чон, видя на горизонте одно из самых высоких зданий Парижа. — Может, хочешь мне что-то сказать? Зачем ехать быстрее? — Чонгук ласково проходится губами по ушной раковине парня, с садистическим удовольствием слушая тяжёлые прерывистые вздохи. Юнги так прекрасен, когда возбуждён. Действительно, от него рассудок возможно потерять. Эти хриплые просьбы, вспотевшие волосы, дрожащие руки на своей же спине. Так хорошо его чувствовать; так хорошо чувствовать его обнажённое страстное желание. Юнги тихо хнычет, прячет лицо подальше от тёмного взгляда и, пытаясь ровно дышать, не находит подходящих для ответа слов. Что он сейчас хочет? Сможет произнести вслух? Попытается. — Я… очень хочу, чтобы ты, — он непроизвольно прикусывает язык, крепко смыкая повлажневшие от слёз веки. Юнги реально собирается это сказать? — Просто… достань из меня эту штуку, — договаривает почти шёпотом, ни в какую не поддаваясь манипуляциям брата. Нет, он не скажет этого вслух. Ни за что. Пусть Чонгук даже не пытается. — Только достать? Да без проблем. Мне вот только интересно, каким образом ты собираешься избавляться от напряжения в белье. Ладошкой? — Чонгук широко улыбается, незаметно для младшего останавливаясь возле главного входа в здание. Парень недовольно морщится, отлично понимая, что услышанная перспектива совсем не радует: рукой не удастся избавиться от пронзившего тело возбуждения; только не после действий Чона в переулке. Юнги слишком запомнил каждое его будоражащее движение пальцами. Чонгук внезапно первый поднимается на ноги, в ту же секунду утягивая за собой разомлевшего мальчишку. Юнги, к слову, практически стоять на ногах не может, всё время хватаясь за татуированное предплечье. — Там… внутри люди, — сильно жмурит веки, утыкаясь побледневшим лицом в плечо. Чонгук реально издевается по-крупному. Мощность вибратора животно-большая; парень не контролирует уже своё истощённое тело. Мужчина незаметно приподнимает уголок губ, притягивая младшего к себе за талию. — Крыша всю ночь будет свободна, — подозрительно тихо начинает, пока у самого челюсть сводит в надежде остановить поток грязных глупостей. — Я, блять, мечтал тебя взять в особенном месте; думаю, ночной вид на Париж — лучший дополнительный фактор к твоим возбуждённым золотистым глазам, — в процессе разговора опускает руку к ягодицам, наклоняясь обветренными губами неприлично близко вперёд. — Я без ума от них. Юнги еле заметно дёргается, осторожно поднимая потяжелевшую голову вверх. Цепкий зрительный контакт длится около нескольких секунд, после чего Чонгук настойчиво потянул парня ко входу, тем самым заставляя последнего до скрежета сжать ровные зубы. Кажется, Юнги сейчас реально потеряет сознание. Хотя, если хорошенько подумать, Чонгук и этого не разрешит: на руках донесёт к предназначенному роковому месту. На улице уже во всю вечереет, что придаёт суетливому городу особенного романтического шарма и атмосферы наполняющего древнего уюта. Юнги, стараясь идти ровно, кое-как заходит в лифт, радуясь тому, что в кабинке они с Чонгуком едут одни. Скоростной лифт срывается вверх, а мальчишка, рвано выдохнув, опирается всем телом об холодную стенку, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за крепким телосложением брата. Сколько ещё ему на ум придёт слово «красив»? Кажется, бесконечно. Юнги никогда не прекратит восхищаться его невероятно мужественной и соблазнительной внешностью. — Как часто тебе делают комплименты? — чисто из интереса спрашивает, по-прежнему находясь в опьянённом, устало-расплывчатом состоянии. Чонгук лениво вскидывает бровь и, незаинтересованно наблюдая за светящимся таблом, коротко улыбается. — Ну… моделям я всегда нравился; а другие девушки показывают свой интерес, вешаясь ко мне на шею, — безразлично молвит, с ухмылкой наблюдая за появившейся морщиной между бровей парня. Интересно, о чём он сейчас подумал? — Сколько у тебя было отношений? — тихо интересуется, всё ожидая, когда Чонгук, наконец, подойдёт. Но последний, будто специально, с места не сдвигается, неотрывно смотря в понравившиеся глаза. — Я лишь единожды состоял в отношениях; больше не хочу, — не меняясь в лице, спокойно отвечает, давно позабыв о первом болезненном опыте. Юнги, бедненький, к своему счастью, неверно поставил вопрос, из-за чего ответ получился более чем благоприятный. — Ты о ней ещё помнишь? — не подумав, говорит, к всеобщему благу чувствуя конечную остановку лифта. Чонгук, никак не отреагировав, пропускает младшего вперёд, непроизвольно поднимая равнодушный взгляд вверх. Помнит ли? Может, скучает? Любит? Нет, однозначно нет: появился человек в разы всего важнее. Юнги неспешно подходит ко входу на крышу; Чонгук становится сзади и, притягивая к себе за талию, не торопится открывать металлическую дверь. — Я кое с кем переговорил, и нам разрешили выйти за грань смотровой площадки. Заметь, этого было трудно добиться: людей дальше огромного забора не пускают, — мужчина, чувствуя ладони парня на своих, с ухмылкой проводит губами по шее, жарким дыханием щекоча тонкую кожу. Юнги инстинктивно отбрасывает голову назад и, прикрывая веки, с удовольствием разрешает Чонгуку себя снова влажно целовать. — Почему тебе разрешили? — шепчет куда-то Чону в висок, машинально вдыхая слишком невыносимый аромат ненавязчивых духов. Венистая рука, на огорчение младшего, отпускает талию и совершенно бестактно проскальзывает в брюки, не спеша выполнять заранее обещанное. Юнги негромко шипит, морщит лоб, ощущает грубые пальцы между разведённых ягодиц, в открытую издевающихся над его шатким состоянием. — Ты задаёшь слишком много ненужных вопросов: расслабься. Я не сделаю плохо, — говорит, попутно играя с вибрирующими шариками. Дыхание у Юнги в конец сбивается, и он еле стоит, постоянно хватаясь за удерживающую руку. Сил его больше нет; пусть прекратит издеваться, пожалуйста: Юнги уже всё готов сделать. — Чонгук… я не могу больше терпеть, — он, крепко вцепившись в чужое предплечье, поворачивает голову в бок и, встречаясь с помрачневшими глазами, безнадёжно выдыхает. — Тогда скажи: чего ты хочешь, сладкий? — мужчина коротко ухмыляется, отлично понимая, что в ближайшее время добьётся своего. Юнги, секунду помолчав, на великое удивление грубо хватает Чона за рубашку и, резко притягивая к себе, совершенно необдуманно выпаливает: — Да выполни ты уже, наконец, все свои угрозы: заставь меня, сука, содрать глотку; я… — он становится на носочки, предельно серьёзно заглядывая в помутневшие глаза, — хочу тебя, — шёпотом заканчивает, пошло облизав собственные искусанные губы. Задолбался терпеть; пусть уже всё произойдёт… не такая ведь плохая перспектива, верно? Точнее очень даже хорошая. Чонгук, впервые видя брата в таком состоянии, не в силах скрыть личное мерцающее восхищение. Значит, вот оно что. Проглотил вбиваемую обществом мораль? Славно. Давно пора было это, блин, сделать. — Ты не представляешь, как долго я ждал этих слов, — неопределённо говорит, стараясь не смотреть на влажные губы парня. Становится плохо. Находиться в такой недопустимой близости с разомлевшим Юнги — высшая степень мазохизма. Чонгук, кажется, в скором времени действительно свихнётся. Они, выдержав тяжёлый зрительный контакт, всё-таки выходят на крышу здания, чувствуя на лице холодный вечерний воздух. Где-то вдалеке, за горизонтом, исчезает кислотно-красное большое солнце, разукрашивая небеса над головой в цвет насыщенной крови. Выглядит настолько же красиво, насколько пугающе, пробуждая в душе зрителей невиданный доселе трепет. — Ты безумно смотришься под красным сиянием, — подойдя ближе, произносит Чонгук, спрятав в карман куртки свой недавний подарок. Юнги, вероятнее всего, даже не заметил пропажи, заколдованно глядя на идущего в его сторону серьёзного брата. Видимо, такой хладнокровный вид до одури возбуждает, потому что по-другому объяснить настигшую реакцию младшего совершенно не выходит. — Голый буду смотреться ещё лучше, — на удивление уверенно отвечает, блаженно выдохнув от ощущения потери практически ненавистной вибрации. Он расслабленно движется навстречу, запрокидывает голову назад, широко улыбается и, подойдя ближе, жадно притягивает Чонгука к себе за подбородок. — Холод уже не пугает? — нахально тянет уголок губ в улыбке, собственнически накрывая ладонями упругие бёдра мальчишки. Юнги неопределённо щурит глаза, подставляет лицо кровавым лучам и, прикрывая веки, чувствует лёгкий ветер на мраморной коже. — Мои мысли меня пугают, — он невесомо скользит пальцами от рубашки к кромке брюк, кончиками задевая чужой кожаный ремень. Чонгук с усмешкой следит за аккуратной рукой парня, пытаясь предугадать, кто же первый из них сорвётся. Слишком тонкая нить игры: исход давно известен; только вот предшествующий ему процесс… разжигает совсем не слабое внутри интимное влечение. Мужчина ладонью накрывает щёку младшего, скользит к шее, оттягивает ворот одежды, опускается ещё ниже и, не прерывая зрительный контакт, целует чувствительную кожу острого плеча. — Открой мне свои мысли, — жаром опаляя шею, произносит, медленно расстёгивая пуговицу юнгиевых брюк. Чонгук только сейчас замечает на брате свою футболку, которую тот так и не снял с сегодняшнего утра. Выглядит, если признаться честно, до невозможности волшебно; Чонгук даже успевает до крови прикусить нижнюю покрасневшую губу. — А ты правда выдержишь? — риторически спрашивает, неотрывно глядя на выступившую наружу капельку багровой крови. Мужчина демонстративно облизывается — Юнги переводит взгляд, принимая этот грязный жест за своего рода согласие. Парень, невинно хлопая глазами, опускает чужие ладони от бедренных косточек к ягодицам, совершенно бестактно наклоняясь головой вперёд. — В моих мыслях постоянно проигрывается один и тот же сценарий, чей исход заставляет меня почти что в голос стонать, — младший специально приоткрывает влажный рот и пошло толкает язык за щёку, красиво изогнув тёмные брови. Чонгук не моргая смотрит на открывшийся вид, бессознательно вспоминая, как сегодня утром за этой щекой было кое-что совершенно другое. — Я слушаю, — говорит вроде бы твёрдо, но взгляд предательски мрачнеет, выдавая с потрохами все возникшие только что желания. Юнги, довольствуясь результатом, наклоняет голову вбок и абсолютно бесцветным тоном произносит: — В моих мыслях ты, дорогой старший братик, трахаешь меня на краю крыши, держа за бёдра так, чтоб в пропасть свисала одна лишь голова. Я хочу тебя, Чонгук, хочу на чёртовой крыше проклятого города, над которым мы будем теперь всё время возвышаться, — парень долго смотрит в родные чёрные глаза и, видя подступающую реакцию, первый начинает снимать с мужчины тонкую рубашку. Последний успевает только рвано выдохнуть, как руки сами перекидывают мальчишку через плечо, а ноги неосознанно несут к неогороженному краю крыши. Юнги впервые так откровенно выразился; Чонгук, кажется, в конец потерял все существующие внутри тормоза. — Какой же ты несносный мальчик. Тебя только всю жизнь любить и беззастенчиво трахать; убивающий контраст, не правда ли? — парень лишь бесшумно усмехается и, ощутив грубый шлепок, назло до безобразия чувственно вскрикивает. Чонгук, дойдя до более-менее безопасного места, перекладывает Юнги на холодную поверхность и, нависая сверху, рукой обхватывает тонкое горло. Младший бесстыдно улыбается, толкается бёдрами вперёд, с наслаждением соприкасаясь выпирающей ширинкой с твёрдым прессом Чона. — Мой дорогой мужчина любит доминировать? Давай, сладкий, я готов лишь тебе подчиняться, — Юнги тянется пальцами к себе в брюки, мучительно закатывая глаза от первых болезненных ощущений. — Гукки… Дорогой, мне так надоело пользоваться руками после твоих перманентных хождений без футболки. Господи, какой же ты у меня невозможный, — говорит с таким восхищением на лице, что Чонгука чуть ли не перекосило в гримасе удивления. Ну что с этим мальчиком не так. Ну зачем говорить такое? Чон аккуратно, не выдавая бурлящих эмоций, достаёт ладонь парня из брюк и, резко прижимая обе над головой, наклоняется лицом вниз. Дыхание у двоих сбивается, смешивается во едино, пока глаза держат упорный накаляющий зрительный контакт. — Раздевайся, — низко говорит, накрывая губами холодную щёку. Юнги инстинктивно стискивает челюсти, в бессознательном состоянии пытаясь расстегнуть брюки, попутно давая старшему возможность неторопливо скользить губами ниже, неудовлетворённо отодвигая ворот большой футболки. Парень тяжело дышит, безуспешно пробует стянуть джинсы с бёдер, всё время ощущая влажные губы на коже. Чонгук, самодовольно усмехаясь, не без ликования помогает братику раздеться, боковым зрением видя, как тот безотчётно закатывает нереальные глаза. — Поцелуй меня, Гукки, не издевайся… — он жадно тянется к его соблазнительным губам никотинового вкуса, незамедлительно получая поощрительный ответ. Юнги доверчиво смыкает веки, безостановочно двигает устами в поцелуе, чувствуя, как и бельё покидает своё законное место нахождения. Чонгук нежно поглаживает большим пальцем щёку парня, скользит к подбородку, ненавязчиво размазывая выступающие капельки слюны по любимой светлой коже. — А говорил, что на брата возбудиться невозможно, — мужчина, прерываясь, коротко улыбается, неприлично разглядывая полуобнажённого разомлевшего мальчишку. — Ну что мне делать, если мой брат не понимает отказа? Может, дать желаемое, и он отстанет? — Зря надеешься, — достаточно резко, но вполне убедительно излагает, от чего на губах Юнги появляется лёгкая ухмылка. — Иди ко мне, — тянется руками к шее, периферическим зрением замечая в пальцах Чона смазку. Внутри творится что-то странное. Какое-то неистовое волнение и сладострастное предвкушение дальнейшего, что одновременно пугает и дико к себе влечёт. Юнги тут же накрывает губы старшего своими, пытаясь заглушить внутренний необъяснимый трепет. Действительно странные ощущения. Может, дело и правда в том, что над ним возвышается не кто иной, как любимый старший братик? Дикое произношение; оно застревает на языке приторно-сладким послевкусием. Чонгук, постоянно наблюдая за бегающими глазами парня, подсознательно чувствует свою вину, но — как это обычно бывает — остановиться уже не может. Эти нежные руки так отчаянно к нему ластятся, обнимают, прижимают к себе, не дают отдалиться, убежать, предотвратить чудовищную ошибку. Чем они сейчас думают? Думают ли вообще? Ответом однозначно послужит стойкое «нет». По пальцам густо стекает персиковая смазка, в то время как Чонгук терпеливо ждёт, пока с него снимут уже бесящую рубашку. Солнце почти село; голые тела освещают последние алые лучи, придавая начатому процессу особой пугающей эстетики. Мужчина уверенно скользит влажными пальцами от колена к бедру, оставляя на гладкой коже блестящие фруктовые дорожки. Юнги весь покрывается холодными мурашками, несдержанно поддаваясь размякшим телом вперёд. Пальцы скользят ещё дальше, пробуждая под кожей стойкие электрические разряды, что заставляют еле дышащего парня сорвано выдохнуть. Чонгук не в состоянии скрыть обжигающее пламя в глазах, размазывая вязкую холодную жидкость по внешней стенке чувствительных мест. — Милый мой Арте… — он грубо упирается пахом в ягодицы, еле удержав внутри ликующий рык. — Примешь меня целиком? Ты ведь так мило стонал, когда я тебя растягивал, солнышко. Я хочу услышать ещё, — Чонгук самостоятельно расстёгивает ремень, пуговицу, приспускает брюки и, видя поплывший взгляд парня, не может не насладиться. — Так заставь, — Юнги с долей жадности опускает резинку белья, призывно облизывая горячие губы. — Возьми меня, — уже шёпотом, зарываясь пальцами в угольный затылок. Чонгук, не заставляя своего мальчика ждать, обильно смазывает болезненно стоящий член, создавая между ними нездорово-долгий зрительный контакт. Парень из-под полуопущенных ресниц смотрит на возвышающегося старшего брата, не найдя разумного ответа, почему это так восхищает. Такой сильный, полон редкой красоты и величия; хочется взять себе навеки и ни одному паршивому существу не отдавать. Только его. Только Юнги принадлежит. Член требовательно упирается в колечко мышц и, прежде чем Юнги успевает вдохнуть, резко входит почти на всю длину. Из золотистых глаз внезапно брызгают маленькие слёзы, а чужой слух обволакивает протяжный надрывный вскрик. Младший до побеления смыкает дрожащие веки, чувствуя пульсирующую головку внутри себя. Тело пронзил раскат мгновенной боли, плотно смешанный с ощущением странного удовольствия. Юнги неосознанно отбрасывает голову назад и, пытаясь привыкнуть, хрипит неразборчивые грязные ругательства. — Ни с кем не смог спать, когда братик приехал? Какая же ты прелесть, малыш, всё-таки заставлю сегодня кричать, — возбуждающим тоном шепчет возле уха, накрывая широкими ладонями стройную талию. Юнги дар речи практически теряет, не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями. Это так чертовски грязно, но, блять, хорошо… Даже слишком. Голову кружит одно лишь осознание, что́ они только что сотворили. Парень обессиленно поворачивает голову вбок и со странным чувством понимает: ему такое нравится. Нравится быть в аморальных отношениях с родным человеком. Ещё сантиметр — и голова на половину свисает, открывая помутневшим глазам редчайший вид на город. Чонгук, начиная, наконец, движение, жизнью готов поклясться, что лучшего никогда не видел. Этот мальчик… блаженно закатывающий глаза, порочно стонущий его имя… блять. Кажется, кто-то и вправду лишается рассудка. — Хочу тебя оседлать, — на рваном выдохе выпаливает, не в силах прекратить самые пошлые низкие стоны. Только, по всей видимости, они реально сводят старшего с ума. Юнги непременно продолжит… Секунда — и младший без разрешения занимает желанную позицию, надавливая ладошкой на рвано вздымающуюся грудь. Чонгук, будто поехавший, неотрывно смотрит на любимого брата, за спиной которого простирается ночной светящийся город. Картина на миллион. А если точнее — миллион жизней. Такую красоту ни одной эпохе не удалось увидеть; Чонгук же смог; с этим образом в голове не страшно и вечным сном уснуть: всё повидал; покойся теперь с миром… Юнги, заметив на себе нездоровый взгляд, лишь мило улыбается, возобновляя на члене далеко не робкие движения. Господи, да где случился чёртов сбой? Почему от подобного грязного секса хочется орать в голос? Причём орать одно единственное сладострастное имя. Чонгук, прижимая к груди парня, и, поддерживая за бёдра, помогает удобнее двигаться. На фоне всё тот же ночной Париж; высота около двухсот метров; яркое переливистое небо и обожаемое наблюдателем тело, что в кровавых лучах выглядит по-особенному искушающе. Всё-таки сделали это. Просто взяли и сотворили избегаемое. Обоюдно? Это ещё предстоит разведать. Юнги коротко улыбается, притягивает старшего за затылок к себе и, не дав вдохнуть воздух, напористо впивается в полюбившиеся губы. Чонгук сразу же перенимает инициативу на себя, продолжая грубо трахать невыносимое существо. Мальчишка пошло постанывает в поцелуе, глубже вплетает пальцы в угольные волосы, сжимает, целует жадно, ненасытно, оголтело, давится вскриками, воздухом, стонами, лихорадочно произносит полухриплое «мой Гукки». Чонгук буквально задыхается от всего впервые увиденного. — Теперь ты мой мужчина…? — жарко молвит в губы, зажмуривая веки от слишком приятных телу ощущений. — Всегда им был, — не задумываясь, отвечает, толкая парня спиной назад. Последний падает на холодную поверхность крыши, в то время как его бока крепко сжимают, снова восстанавливая безумный ритм. Голова теперь полностью свисает вниз, добавляя процессу острых ощущений. Юнги, глубоко закатывая глаза, поддаётся бёдрами навстречу, продолжая со всем вкусом надрывисто стонать. Слишком хорошо для ожидающих последствий. Может, в этот раз пронесёт? Неужели у них появился жалкий шанс на счастье? Не угадаешь: теперь всё возможно. Юнги вдруг громко прохрипел, выгнулся вперёд, встречаясь глазами с чужими, утонувшими в безумии, и, насаживаясь до упора, тут же кончает. Его губы приоткрыты, брови заломлены, глаза на мокром месте, и лишь Чонгук в этом видит неистовое искушение. Как же хорош собой. С ума сойти ради него не страшно. Может, он давно так и поступил? Спустя ещё минут десять изливается уже Чонгук, обессиленно опуская голову на вспотевшую бледную грудь. Пара секунд передышки; лёгкие снова наполняет изначально потерянный воздух. Холодный ветер безжалостно обволакивает влажные тела, пуская по коже россыпь мурашек. Юнги тут же жмётся к Чонгуку, всеми конечностями его обнимая. Мужчина, не удержав короткой улыбки, плотнее вжимает мальчика в себя, вслепую накрывая его большой кожаной курткой. Взгляд двоих устремляется на город, ярко мерцающий жёлтыми огнями фонарей. Эйфелева башня также вся засветилась, наверняка привлекая к себе внимание сотни туристов. Юнги незаинтересованно поворачивает голову, холодным носом утыкаясь в крепкую, тяжело дышащую грудь. На душе нет липких чувств стыда и сожаления; им просто хорошо. Ничего эту атмосферу больше не испортит. — Всё-таки мы и вправду красивая пара, — внезапно шепчет Юнги, увидев в губах брата тлеющую сигарету. Последний лишь бесцветно улыбается, долго смотря в звёздное ночное небо. Парню показалось, или теперь от Чонгука повеял холод? Да ну, быть такого не может. Случайность? Он надеется. Сигаретный дым неприятно поглаживает лицо, заставляя медовые глаза слезиться. Юнги со вздохом прикрывает веки, ближе прижимаясь к родному статному телу. Сердце-то по-прежнему внутри трепещет… Трепещет в неистовой безответной любви. Показалось…