ID работы: 9519866

Sinful passion

Слэш
NC-17
Завершён
461
Размер:
276 страниц, 24 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
461 Нравится 246 Отзывы 275 В сборник Скачать

Vingt-deux

Настройки текста
Примечания:
Домой возвращается Юнги поздним вечером, решая не спешить сталкиваться в квартире с чередой ожидающих там неприятных разговоров. Он даже предположить не может, что случилось днём и по какой причине Чонгук отреагировал подобным образом. Что в вопросе про вес было вызывающего? Это какие-то комплексы, что ли? Да ну, такой эффект они не вызывают, ведь так? Чонгук… испугался. Действительно испугался. Хоть и пытался это скрыть, но вышло с натяжкой. Юнги, честно говоря, не удивлён: столько курить — ненормально; и когда же старший всё поймёт? Такое чувство, будто он специально себя травит; видит, как вредит здоровью, но не останавливается. Зачем? Какая с этого выгода? Юнги или слепой, или просто хочет таким быть: не заметить очевидного здесь трудно; от него скрывают страшные вещи, и, если собрать пазлы во едино, вырисовывается картина: у Чонгука серьёзные проблемы со здоровьем. Парню уже не хочется заводить такого рода мысли дальше: боится. Вдруг худшие предположения осуществятся? Юнги не выдержит. Он, напористо смаргивая наваждение, заходит в свою комнату, тут же опускаясь на край заправленной кровати. Чонгук отсутствует: в доме свежий воздух без примеси сигарет; свет выключен; стоит тишина. Юнги с шумом падает спиной на подушки. Интересно, с какого момента всё настолько изменилось? Ведь, действительно, месяцами ранее он категорически был против попыток Чонгука сблизиться. А были ли эти попытки вообще? Может, таким образом он тоже пытался оттолкнуть? Вполне возможно. Тогда… какой диагноз? С обычной потерей веса он бы давным-давно прекратил игру в противоположности и просто оставил мальчика себе; а так… Чонгук чему-то противится. Эта борьба наглядно отражается во всех его попытках посмотреть в глаза. Неужели всё настолько плохо? Было бы это так, старший перестал бы себя гробить; значит, что-то можно ещё исправить? Юнги очень хочет в это поверить. В таком темпе протекает следующие полчаса ожиданий, за которые парень успевает незаметно уснуть. Усталость берёт своё: прошлую ночь спать не давали, так что пора бы наверстать всё упущенное. Спустя ещё каких-то несколько часов Юнги становится плохо: тело бросает в жар, сны идут в противоположную сторону, чувствуется тяжесть на груди, дыхание за ухом, насыщенный запах дорогого алкоголя. Парень инстинктивно начинает ёрзать на кровати, пытаться скинуть с себя одежду, что лишь сильнее распаляет слегка вспотевшее тело. Чьи-то шершавые руки аккуратно скользят под рубашку, и Юнги, почти осознавший, что это не сон, резко распахивает уставшие глаза. Над ним нависает тёмный силуэт брата. Пьяного, кажется, брата, что со странным выражением неотрывно смотрит в ответ. Юнги весь покрывается мурашками, в то время как низ живота требовательно сжался. На Чонгуке расстёгнутая в три пуговицы чёрная рубашка, взъерошенные кудрявые волосы, мутный взгляд, играющие на щеках желваки. Юнги, кажется, к чёрту теряет трезвую мысль. — Гукки… — на выдохе хрипит, накрывая вспотевшими ладошками обнажённые части крепкой груди. Чонгук на подобный жест всего-то коротко ухмыляется, грубым движением притягивая мальчика к себе за бёдра. Последний пошло закатывает глаза, ягодицами чувствуя стойкое напряжение в паху Чона. Интересно, что он успел сделать, пока младший спал? В каких позах захотел увидеть? Юнги готов повторить каждую с особым рвением. Надо лишь его правильно попросить, Чонгук, старайся. — Где ты был? — шёпотом спрашивает, лихорадочно дрожа от каждого собственнического прикосновения брата. Ночью он и вправду такой чувствительный. Чонгук сполна наслаждается его постепенной отдачей. — Не спрашивай лишнее, — мужчина с не скрытым удовольствием поглаживает молочные бока парня, двигаясь ладонями всё больше и больше вперёд. Юнги доверчиво прижимается к нему телом, смотрит в глаза, расстёгивает последние пуговицы на пахнущей ветром рубашке. Чонгук не мешает, разрешает снять с себя одежду и оголить по-прежнему крепкий торс, пусть и с лёгким намёком на неестественно улетучивающийся вес. Ночь не даёт этого увидеть. Чонгук, находясь в алкогольном опьянении, забыл даже о дневных грёзах. — Ты пьян… — в полустоне говорит, чувствуя руки старшего в белье. По всей видимости, недавно случившийся конфликт никого не волнует; главное сейчас — возбуждённый человек напротив. Возможно, это их последняя мирная ночь. Мужчина, довольно улыбаясь, наклоняется к мальчику вперёд, сбито дыша в его влажные от слюны губы. — И что? Это не мешает мне хотеть тебя, маленький, — он с небывалой нежностью поглаживает большим пальцем плоский живот, постепенно стаскивая вниз мешающие прикоснуться брюки. Юнги с трудом ловит губами воздух, рассеянно смотрит на действия брата, приподнимается, давая возможность сильным рукам себя бестактно раздеть. Сердце в груди стучит, как умалишённое, сообщая хозяину о вредном влиянии тёмноглазого человека. Юнги не слушает. Он, бессознательно поддаваясь навстречу, трепетно соприкасается губами с чужими, алкогольно-горькими, поражённо смыкая густые влажные ресницы. Поцелуй выходит до неприличия глубоким, чувственным, страстным, жадным… каждый дышать под конец не мог, но не отрывался, вплетая трясущиеся от желания пальцы в волосы. Юнги наконец в слепую потянулся к ремню Чона, осторожно расстегнул, вместе с ним и пуговицу, приспуская плотные джинсы небрежно вниз. — И если ты ещё хоть раз подумаешь, что я сплю с тобой из-за какой-то выгоды, сверну шею, — Юнги, выдержав серьёзную паузу, снова обнимает старшего за торс, больно прикусывая красные губы. — Мой мужчина, слышишь? Мой. Я не просто так переспрашивал: давал тебе возможность запомнить, — парень самостоятельно, не давая Чону опомниться, наклоняется к паху и, невинно заглядывая в глаза, обильно смазывает языком твёрдо стоящий член. Чонгук, забывая вдохнуть, давится остатками воздуха, мгновенно прекращая мучить себя безостановочными мыслями. Разве хорошо то, в чём Юнги косвенно признался? Разве хорошо, что он принимает его как мужчину? Желает остаться рядом? Быть вместе? Что это всё может значить? Лишь одно: Чонгук пиздецки облажался. Влажный рот плавно движется вдоль члена, пока старший, так же усердно пытаясь держать себя в руках, неотрывно смотрит на эту захватывающую картину. Как Юнги угораздило поддаться? Как он сам посмел всё бесстыдно принять? Идиот. Конечный счёт будет на его совести. Игнорируя укор убеждений, Чонгук, за волосы оттягивая мальчика от себя, неосторожно бросает последнего спиной на кровать. «За что так грубо» хочется спросить, но старший не ответит, потому что слишком сильна сейчас вина, которую тот попусту пытается на ком-то выместить. Сложно держать всё в себе, верно? Надо же хоть часть кому-то выплеснуть. Станет легче, когда поймёшь, что не один в этом виновен. Но, Чонгук, нет: из-за тебя всё происходит. Смирись и иди дальше. Настоящего не изменишь: сам не захочешь. Юнги ведь так восхищённо на тебя смотрит, разве можно хотеть воплотить всё иначе? Смирись, прошу тебя. Ты уже сделал мальчику больно. Юнги, скрещивая лодыжки на пояснице Чона, инстинктивно кусает дрожащую губу, чувствуя влажную головку между сжатых сильными руками ягодиц. Чонгук нависает сверху, смотрит в повлажневшие янтарные глаза, осторожно целует в шею и, делая резкий толчок, сипло выдыхает. Слёзы в мгновение слетают с ресниц, а Юнги, ещё ближе прижимаясь к брату, слышит его загнанное сердце. Так удивительно понимать, что оно принадлежало ему все десять лет жизни; стучало для него, точнее, ради него. Наверное, Юнги бы на его месте не выдержал: не такой сильный. Но… Он заботливо накрывает холодной ладошкой левую часть груди Чона, пока в него входят с каким-то садистическим остервенением. Ну и пусть. Юнги главное знать, что его действительно любят. Эгоистично улыбаться тому факту, что он стал смыслом чьей-то жизни? Глупец. Только бы знал, какая же это адская мука: смотреть на человека и понимать лишь одно: «без него не выдержу». Страшное признание. Чонгук каждый день себе его надрывно повторяет. Кровать под грузом двух жарких тел неприятно скрипит, разбавляя эту пошлую атмосферу хоть чем-то приличным. Юнги стонет громко, плачет, кусает губы, неистово тянется к брату, обнимает жадно, целует каждый миллиметр его кожи, дышит алкогольным воздухом, зарывается носом в смоляные волосы, до отказа пропитанные сигаретным дымом и дорогими любимыми духами. — Я люблю тебя, — внезапно хрипит старший на ухо, не подтверждая значение слов грубыми толчками. Как же больно. Юнги не должен так отчаянно тянуться. Почему обнимает так, будто бы на грани обезуметь от потери? Что, если до конца не отпустит? Как Чонгуку его бросать с такой мыслью? — Я люблю тебя, — повторяет ещё раз, тем самым облегчая себе непосильную ношу. Пусть помнит эти слова до конца: в скором времени всё жутко изменится. — Я знаю, — Юнги старается мягко улыбнуться, но выходит криво, поскольку влажная головка достигает чувствительной зоны. Он надрывисто вскрикнул возле уха старшего, больно вонзаясь тому в смуглые плечи. О каком взаимном «я тебя тоже» может идти речь? Парень понятия не имеет о роде своего отношения к брату. Как оно называется? Симпатия? Интерес? Спасение? Он не разобрался. И вряд ли в ближайшее время захочет. Чонгук предельно сильно вдавливает мальчика в постель, неотрывно смотрит на его вспотевшие угольные волосы, небрежно свисающие над блестящими обворожительными глазами. Красив в своём пороке… Хочется унести этот нежный образ вместе с собой в могилу, чтобы никому больше не посчастливилось увидеть. Слишком собственнические замашки, не правда ли? Но по-другому, к сожалению, Чонгук не может. Смыслом не делятся — его к себе прибивают: до последнего, чёрт возьми, вдоха. Чонгук же выбирает… другую истину.

* * *

— Ты как себя чувствуешь? — мимо прочих тем беседы интересуется Джин, неудобно придерживая телефон правым плечом. Чонгук демонстративно закатывает глаза, хоть и понимает, что собеседник его не увидит, но даже по затянувшейся многословной паузе можно понять, как подобные вопросы мужчину задолбали. — Ты спрашиваешь это каждый день. — Ты никогда не отвечаешь, — тут же напоминает, ожидаемо услышав тяжёлый нервный вздох. — Значит, я не хочу об этом говорить, — достаточно резко отвечает, принимая вертикальное положение на кровати брата. С недавних пор он всё своё свободное время проводит здесь, иногда перелистывая внушительную библиотеку классической литературы. Всегда хотелось узнать, от кого ему досталась такая любовь к чтению? Родители, кажись, не были сторонниками подобного интеллектуального развития. Тогда… откуда взялось? Попытки избегать реальность? — Эй, Чонгук, ты меня вообще слушаешь? — недовольно шипит Джин, мгновенно догадываясь, кем так настойчиво заняты все мысли друга. — О нём думаешь, верно? — слегка понизив голос, молвит, вновь натыкаясь на неблагоприятную тишину. Чонгук молча отводит взгляд в окно, на секунду задумываясь, как бы вернее ответить, чтобы в дальнейшем не последовали нежелательные личные вопросы. Он не выносит разговаривать с кем-то о Юнги; максимально непреклонно избегает любой, связанный с мальчишкой диалог. Но сейчас… Сейчас это им необходимо. — Позаботься о нём, хорошо? — внезапно шёпотом начинает, заставляя собеседника настороженно остановиться. — Что? Почему ты мне это говоришь? — без желания узнать ответ спрашивает, надеясь услышать далеко не то, что приходит на ум. Чонгук давит безобразно сломанную ухмылку, приближая губы ближе к телефону. — Ему будет очень больно, — на выдохе заканчивает, инстинктивно сглатывая остановившийся поперёк горла ком. Да, самому безумно трудно произносить такое, но, хочется спросить, когда вселенная интересовалась чужим мнением? Когда поворачивала события так, как её просят? Чонгук очень хотел бы прижать своего мальчика к себе, спрятать от глаз человеческих подальше, защитить от той боли страшной, что нетерпеливо ожидает в ближайшем бессолнечном будущем. Хочется, но мы редко утоляем истинную жажду — всего лишь временно заменяем другой. Джин совершенно встревоженно округляет глаза, намереваясь разузнать подробнее смысл сказанного, как получает вместо объяснения короткие гудки в динамике. Страшно представить, что задумал Чонгук. Мужчина даже предположить не может, какую глупость тот сейчас сотворить: ведь… …если человеку нечего терять, он на многое способен; особенно, когда личные действия тянут за собой кромешные последние потери. Чонгук сам уничтожит свою жизнь; второстепенные факторы лишь дополнят уже случившееся.

* * *

После окончания пар, Юнги с Тэхёном, держа в руках пакеты вредной еды, неторопливо двигаются по лестничной площадке к знакомому этажу, тихо открывая незапертую дверь. Юнги, понимая, что брат дома, решает того не тревожить, утягивая друга сразу в свою комнату. Наконец учебная неделя подошла к концу, и теперь с чистой совестью можно сесть, хорошенько выпить, заказать огромную сытную пиццу и весь вечер залипать на все части «Форсажа». Кажется, лучшего и быть не может, когда во все остальные дни только и делаешь, что усердно стараешься не забыть выученные наизусть бессмысленные вещи. Господи, ну реально, что может быть лучше пятницы? Юнги, улыбаясь своим мыслям, бежит на кухню по вместительные бокалы, в то время как Тэхён нетерпеливо пытается открыть бутылку недорогого алкоголя. Отдых отдыхом, но деньги экономить-то надо, тем более когда третий предатель, по имени Чимин, бесстыдно слился далеко за город. Ну и не надо, подумал тогда Юнги, взглядом наталкиваясь на многословную улыбку Тэхёна, что сегодня в магазине больно ударил руку парня, когда тот потянулся за вином. Ну какое вино, если есть трёхзвёздочный коньяк по акции? Выбор был сразу очевиден. Спустя несколько минут накладывания жирных снеков на тарелки, парни наконец уселись и, включая на полную громкость первую часть фильма, с интересом пялятся на спортивные машины. Тэхён, постоянно съезжая взглядом к шее друга, не удержав любопытства, выпаливает: — Нет, я, конечно, понимаю, что личное остаётся в личном, но, чувак, кто у тебя появился? Потому что, кажется, обновку уже весь универ заметил, — с прищуром спрашивает Ким, вынуждая недовольного товарища громко захлопнуть крышку ноутбука. — Так ты поэтому увязался со мной пить? Чувствуешь? Воняет предательством, — Юнги демонстративно цокает, стараясь перевести разговор в неуместную шутку. Вот что-что, но рассказывать кому-то о своей связи с братом он уж точно не собирается: стыдно даже подумать, что за стеной человек, который его буквально ранее имел; да ещё и с таким вкусом нашептывая роковых три слова, что Юнги прямо-таки изливался от одного лишь невыносимого голоса. Кажется, с появлением старшего парень напрочь лишился рассудка, откуда-то отыскивая гору возникших фетишей. Он, как бы усердно ни пытался, не может припомнить, чтобы возбуждался на чей-то низкий голос, жилистые руки, нахальную ухмылку, грязные слова, произнесённые в момент бестактного проникновение. Не то чтобы Юнги теряет дар речи и способность дышать рядом с таким братом, но… по всей видимости, именно этим он и занимается. «Я люблю тебя», — гремит по-прежнему в ушах, а младший всё так же не может ему взаимностью ответить: не получается выразиться искренне. «Мой мужчина», — единственная правильная мысль. Тэхён, наблюдая за умолкшим другом, подозрительно щурит хитрые глаза, перебирая в голове все возможные варианты таинственного ухажёра. — Это кто-то из тех мужчин, что тебя после пар забирают? — озвучивает первое и достаточно очевидное предположение, наблюдая, как бровь парня незамедлительно движется вверх. — Да какая тебе разница? — хмыкает Юнги, машинально накрывая рукой оставленные Чоном отпечатки. Пусть и осознание их наличия пробуждает неконтролируемую внутреннюю дрожь, младший не собирается делиться интимными подробностями с кем бы то ни было: он себе еле признался в содеянном, что уж говорить об окружающих. — Ну я же твой друг с паранормальной пытливостью, — ноет Ким, наливая в бокал новую порцию алкоголя. Юнги отчаянно закатывает глаза и, ничего не ответив, устало движется на кухню за более приличным в употреблении спиртным веществом. Пусть и виски брата достаточно крепкий, зато в разы лучше этой дешёвой бурды. Вот что-что, но на алкоголе экономить не стоит: печень в любом случае спасибо не скажет, зато нагрузка будет поменьше. Забота о здоровье — главное; именно поэтому Юнги достаёт из холодильника пятидесятиградусный виски. Что там говорилось о нагрузке на печень? Довольствуясь находкой, парень быстро разворачивается на пятках и, ступая в сторону комнаты, внезапно слышит до боли знакомый полухриплый голос. Он, останавливаясь возле дверного проёма, прислоняется плечом к стене, внимательно вслушивается в контекст разговора. Это что, Чонгук контактирует с его друзьями? Но… зачем? Раньше ведь не был на это падок, так почему сейчас решил? Юнги бессознательно напрягается, с беспокойным лицом слушая неоднозначный диалог. — Сколько вы выпили? — звучит голос Чонгука, который, кажется, сидит рядом с Тэхёном на кровати. Последний ему широко улыбается, играет поплывшими глазами, параллельно преподнося к губам отвратительную жидкость. Юнги почему-то уже не нравится их взаимодействие; наверное, собственнический инстинкт просыпается, или осколки ревности ранят мозг. Неважно. Он пока не готов официально признаться. — А что? Не нравится моя безрассудность в настигший момент? Я многое могу сейчас сделать, — бархатным голосом произносит, не вызывая на лице Чона ни тени эмоций. Юнги готов было уже выдохнуть и убедить себя, что показалось, как вдруг рука старшего уверенно ложится на бедро Кима в безобразном расстоянии от паха. Младший удивлённо распахивает уставшие глаза, чуть ли не роняя дорогую бутылку виски на пол. Нет, уже не кажется… — Юнги вот-вот вернётся, убери руку, — похабно облизываясь, шепчет Тэхён, в то время как Юнги еле находит силы держать себя на месте. Что ещё может произойти вне его присутствия? Как далеко зайдёт Чонгук? Зачем он вообще такое делает? И делает ли впервые? Много вопросов, а ответ лишь один: кончится всё очень плохо. — И что? Меня должно остановить наличие брата? — всё так же спокойно молвит, чувствуя на плече чужие тонкие ладони. Юнги готов сквозь землю провалиться, только бы не слышать после вчерашнего «я люблю тебя» вот эти вот слова. Что за чушь он несёт? К чему клонит? Нет, парень однозначно не хочет слышать ответ. Он, только собираясь выходить из ненадёжного убежища, как прямо у него на глазах любимый брат скоропостижно притягивает к себе разомлевшего Кима и так же жадно впивается в его алкогольные покрасневшие губы. Не сказать, что в этот момент Юнги многое запомнил, всего лишь неестественно подвис ровно посреди входа в комнату. Сердце почему-то, глупое, начинает с такой силой биться, будто бы секунда — и взорвётся. Не сказать, что младший против… просто прикроватное зеркало в глаз попало, откуда на него пристально смотрит равнодушный Чонгук. Так вот оно что. Демонстративное унижение? Нравится разбивать чьи-то дурацкие надежды? Наказание за десять лет страданий? «За что?» — единственный, болезненно звенящий в голове вопрос. Тэхён, слегка теряясь от столь неожиданной инициативы, секунду медлит, но после сразу же обвивает шею Чонгука руками, с улыбкой на губах продолжая разрушающий судьбы поцелуй. Интересно, как бы Ким поступил, зная, кому ещё утром принадлежал этот неприступный мужчина? Так же бы потянулся целовать? Юнги не чувствует себя преданным; он чувствует себя безвозвратно жесточайше сломанным. Младший долго смотрит Чону в глаза, не двигается, слёзы самостоятельно срываются с длинных ресниц, пока последний упорно продолжает крушить всё лично ранее созданное. Где хоть доля сожаления?! Откуда наглость находит в глаза смотреть и безнравственно лапать одурманенного алкоголем парня? Куда так жестоко, Чонгук? Юнги не выдержит ещё одного предательства… …только не от своего мужчины. Чонгук, стараясь держать эмоции в узде, неопределённым взглядом провожает спину уходящего брата, чувствуя противную горечь от выполнения заранее просчитанного детального плана. Да, мальчику в ненависти определённо будет лучше. Пусть сейчас двоим невыносимо, но всё в скором времени наладится: Юнги отпустит Чонгука. Чонгук же Юнги — никогда. Печальное осознание, верно? Мужчина знал цену минуты счастья и всё равно навстречу отзывчиво тянулся. Эгоист, идиот, дурак… Зачем было привязывать к себе младшего? Мог бы упорно сдерживаться, терпеть, не давать подойти ближе, но… …сломался: принял любимого братика в объятия. И что теперь? Теперь Юнги со слезами на глазах выбегает из дома, громко хлопая входной дверью. Тэхён дёргается; Чонгук отстраняет его от себя, внезапно поднимаясь на дрожащие ноги. Представление окончено. Юнги убежал, значит можно болезненно выдохнуть и вновь замкнуться в себе. Да, Чонгук сделал выбор; и он пойдёт парню на пользу. Область груди нездорово побаливает от осознания мысли, что это конец: он попытался отпустить любимого сердцем человека — не вышло. На губах расцветает широкая фальшивая ухмылка. Чонгук уничтожил самое ценное в своей жизни: он уничтожил любовь.

«Иногда самая большая жертва, которую должен понести человек — это отпустить тех, кто больше всего ему дорог».

Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.