Не знаешь своей ты дороги.
Сомненья рождаешь и сердце чернишь,Пьянея от смутной тревоги.
Желанье твоё через слезы твоиОгонь передал в наши руки.
И с мудростью предков тебе говоримОтвет на вопрос твоей муки.
Драконьему Дару не нужно причинОслабленной воли владельца.
Отступник, ты знай, что от силы своейТебе не сбежать и не деться.
Лишь кровью и болью ты можешь отнятьУ тела драконье обличье.
Обратно лишь с жертвой ты сможешь принятьДарованное всевеличье.
В соленой воде заточи ты кинжал,Обжарь его в пламени воли
И тысячу раз от утробы до плечПрорежь, ни звука не молвив.
Отрежь от предателя сердца кусок,Вложи в рот сосуду другому.
Глотков десять сотен пусть крови отпьёт,Желанием чистым ведомый.
Как тысячный раз твоя кровь обожжетУста, возжелавшие силу,
Предстань пред собой и скажи же в лицо,Чтоб Дар твоё тело покинул.
Тогда же сосуд, что заменою стал,Драконово примет обличье.
Но помни, что выбор имеет лишь Дар,К желаньям твоим безразличный.
***
Было адски больно, невыносимо больно. Раз за разом в голову Мирко вонзались тысячи острых иголок; раз за разом его плоть горела жгучим пламенем, сопротивляясь металлу, плюясь кровью, пузырясь, стремясь себя исцелить. Раз за разом Дракон чудовищных размеров ножом, раскалившимся докрасна от жара искрящихся слез, нещадно резал себя. Напротив Мирко сидел Анатолий и с ужасом созерцал, как грудь извозчика вздымается и опускается, а по рукояти ножа непрерывным потоком льётся кровь, все ещё бурлящая и горячая и скапливающаяся вокруг мученика в огромную кровавую лужу. Сквозь мутную пелену перед глазами Мирко посмотрел на лилию и встретил полный страха и желания убежать взгляд. Но нет, дорогой, ты не уйдёшь. Ты будешь сидеть на месте и покорно ждать, когда тебе в рот положат часть драконьего сердца. А иначе… А иначе Мирко найдёт другой сосуд для Дракона. Времени ждать не осталось. Анатолий, услышав про способ избавления от Дара, случайно проговорился, что уже завтра извозчику предстоит пройти клятву, чтобы скрепить Королевский Дар с Драконьим. И Мирко почувствовал, что если не отречься от силы сегодня ночью, то больше такого шанса ему никогда не представится. Нужно лишь перетерпеть эту боль, перестрадать ее, превзойти ее, и уже утром, О Прародитель, утром он будет свободен! Мирко не считал, сколько раз его кожа, словно воск, расходилась под напором лезвия, сколько крови пролилось на пол и расползлось в багровое озеро. Ему было плевать. Рана, страшная, разверстая, все заживала и заживала, и, не успев вовремя, извозчик по новой рассекал грудь по уже налившемуся бардовым шраму. — Блять, помоги мне, — прохрипел Мирко, пристально уставившись на Анатолия. — К-как? — прошелестел лилия одними губами. — Руками за края возьми и раздвинь. — Взгляд Дракона упал на кровоточащую рану, обнажающую пару рёбер, за которым билось, сопротивлялось упорству непокорное сердце. Анатолий подполз на коленях поближе к извозчику. Брюки его отсырели от крови и прилипли к телу, теплом своим напоминая вторую кожу. От этого осознания лилию чуть не вырвало. Дрожащими руками Анатолий взялся за края раны и, повинуясь приказу Дракона, раздвинул их, слыша, с каким отвратительным чавканьем мясо отходит от кости. — Не отпускай, — просипел Мирко, пытаясь справиться с исступлением от невозможной боли, и загнал нож под ребро, выламывая кости. В образовавшийся проем Дракон поскорее затолкнул два пальца, чтобы тело не имело возможности восстановиться. Сопротивляющаяся плоть сдавила пальцы, будто жгут, но ногтями извозчик уже достиг того, чего хотел. Вот оно, сердце, испуганно трепыхается в своей клетке, бьется о Миркины пальцы, боится, боится!.. Ногтями извозчик подцепил кусочек сердечной ткани. Острая боль россыпью искр сверкнула из глаз, оставляя на руках Анатолия да и на собственных руках Мирко крохотные ожоги. На секунду-две возница замер, заставляя себя вернуться в реальность, и что есть силы рванул на себя, вонзившись ногтями в горячую дрожащую мышцу. Сердце заскользило под пальцами, не желая выбираться наружу, и забилось в три раза быстрее прежнего, погружая своего хозяина в глубины собственного рёва, отбирая у того возможность даже дышать. Но Мирко был неумолим. Он, находясь на границе между сознанием и вечной тьмой, вытащил из груди руку и другой соскоблил из-под ногтей немного мясной мякоти — то единственное, что он смог оторвать от сердца. — Открой рот, — послышался властный приказ, и Анатолий, все ещё держа края раны, не давая той срастись, покорно выполнил его. Что-то невероятно горячее, будто раскалённый уголёк, обожгло юноше язык. Рот наполнился жаром и сухостью, и лилия с трудом заставил себя проглотить жгучую мякоть. Дышать стало невозможно — грудь будто сжимали огненные тиски. Мирко грубо схватил Анатолия за волосы и рванул к себе, приложив губами к своей сочащейся кровью ране. — Пей. Первые десять глотков обдали горло кипятком, так что Анатолию начало казаться, что он сейчас умрет от удушья, но каждая последующая порция драконьей крови заставляла все с большей и большей жадностью поглощать кипящую жидкость. Лилия впился губами в разверстые края ужасающего пореза, языком он слизывал самые мелкие капельки крови, вытягивая их из разорванных сосудов, руками притянул к себе обмякшее тело и пил, пил, пил, вбирал в себя силу, которую так долго жаждал. — Х-хватит, — сипло пробормотал извозчик и резко отцепил от себя присосавшиеся к ране губы. О Прародитель, лишь бы не лишиться сознания! Найдя своё отражение в луже вязкой и темной, как уголь, крови, Мирко выдохнул: — Вон из моего тела. И рухнул без сознания.***
Всю ночь Император провёл без сна. В груди переворачивалось что-то тяжелое и липкое, огромными иглами оно пронзало сердце, заставляя сворачиваться тело в клубок, словно мертвую муху. Император не мог поднять руки, не мог позвать на помощь, все его существо сковала слабость и боль, обращая в песок за ненужностью телесную оболочку. Что-то случилось! Этой ночью что-то случилось! Но сон пришёл неожиданно. Он навалился на монарха тяжестью медведя, придавил к кровати, и Императору не оставалось ничего другого, кроме как поддаться ему. Утром же, однако, государь ощутил в себе небывалые силы. Он чувствовал себя вновь родившимся младенцем, живым, здоровым, пышущим энергией. Император даже поднялся с кровати и размял ноги, покачался на пятках, потянулся и, если бы его лицо не сковывала вечная маска бесчувствия, улыбнулся бы. Ночная тревога не трогала больше его мысли. Император посчитал это за хороший знак. — Ваше Императорское Величество? — в покои заглянул Иосиф. Первый советник и стоявший за его спиной Почетный Лекарь очень удивились, застав правителя на ногах. — Со мной все отлично, — холодно бросил Император, обращаясь больше не к астре, а к лекарю. — Пока мне не нужны ваши услуги. Лекарь с почтением поклонился и скрылся из виду. — Ваше Императорское Величество, — начал первый советник, прикрыв за собой двери, — с вами все хорошо? — Я же сказал. — Пронзительный взор стальных глаз обратился к морщинистому лицу. — Со мной все отлично. Глава Дома Астр неверяще оглядел Императора, но затем, не найдя ничего, из-за бы можно было оставить правителя в постели, устало произнёс: — Церемониальное вино готово. Нам приглашать сюда Дракона? — Да-да, конечно, — махнул рукой монарх. — Ведите его скорее. Первый советник отдал кое-какие приказания за дверью и вновь вернулся в покои Императора. — Ваше Императорское Величество, вот то, что вы просили. — Иосиф достал из-за пазухи небольшую бархатную коробочку и открыл ее. Внутри лежали два тонких серебряных кольца, испуганно прижавшиеся друг к другу, будто через секунду им суждено было расстаться. — Как раз вовремя, — одобрительно кивнул правитель и, приняв коробочку с украшениями, поставил ту на прикроватный столик. Сердцем он почувствовал приближение Дракона. Сегодня Дракон его не мучал — напротив, наполнял радостью. Неужели его план по успокоению Дара сработал? Так резко? Что же было той ночью? А, неважно, главное, что сейчас Дракон споко… Мысли Императора прервались на полуслове. В дверях стоял вовсе не Дракон, не Мирко, а кто-то другой, определенно кто-то другой: высокий, благородный, несгибаемый, беловолосый — но в то же время это абсолютно точно был Дракон. Чутьё Королевского Дара не ошибалось. На такие вещи оно никогда не ошибалось. В дверях императорских покоев стоял улыбающийся Анатолий. И в его глазах распускался салют.***
Закрытая карета неслась по ухабистым дорогам в сторону дальнего побережья. Скрипящую повозку подбрасывало то вверх, то вниз, трясло во все стороны, словно лотерейный бочонок в руках коварного ведущего. На деревянных сидениях жались друг к другу, опасаясь больного падения, два маленьких тела. Одно из них, должно быть, девушка, обеими руками держалось за торс второго, обнимая и придерживая последнего. Второе же тело — чуть выше первого и шире его в плечах — цеплялось пальцами за подпрыгивающее сидение и тихо плакало обычными — человеческими — слезами, поминутно шепча: «Спасибо, спасибо…»