Венок из осоки и маргариток

      По дорогам королевств летит, как стрела из лука, небольшой отряд.       На ветру полощется зеленый стяг, где золотом горит Великое Древо.       А по дорогам тянутся караваны с эльфами, более того, из лесов выходят бригады скоя’таэлей и присоединяются в сопровождение караванов.       Где раскрывалась Арка — туда и направляли.       Нелюди, в основном эльфы, покидали мир людей.       Без злорадства, без печали, но с надеждой.       И всюду звучало: «Ard Rhena! Ard Rhena!»       Протянутые руки к хрупкой фигурке в зеленом на золотистом коне.       Уходила часть краснолюдов и гномов — пустел Махакам, уходили низушки…       Брокилон пока размышлял, хотя через Арки с той стороны с посольской миссией прошли друиды — величественные мужчины в белых одеяниях и статные женщины с распущенными волосами и тоже в белых платьях.       С дриадами они общались с почтением и благоговением. Эитнэ раздумывала, даже была готова отпустить своих девочек.       Мир пустел: эльфов тут точно ничего не держало.       Когда Йорвет увидел пленных едва не сорвался, его удержали стражи королевы. — Не надо. Своим мы поможем — всем, кому только возможно. А эти… Небо само накажет их. У них был шанс — что ж, они сделали выбор. — Я ненавижу людей. — Тут мы с тобой солидарны. Но на той стороне принимают, размещают и лечат и оказывают иную помощь. Тебя слышат и слушают лесные братья, а значит, не будет больше смертей. — Я… благодарен… за вашу помощь.       Понимающий кивок.       Черные воины легко и быстро вытаскивали из любых застенков (сквозь стены они ходят, что ли? А может, и ходят…), из любых тюрем и борделей эльфов и эльфиек, оказывали первую помощь, отчего даже у умирающих появлялся шанс, и переправляли на другую сторону.       При любых попытках сопротивления в ход шел какой-то газ, от которого дхойне заходились в кашле и заливались слезами, и что-то вроде ручных молний.       Сопротивление ломалось на раз, и отвращения во взглядах «черных», обращенных на людей, становилось все больше.       И льда во взгляде Энид тоже.       «Да, моя королева… Замкни сердце в броню изо льда и стали, отринь милосердие к этому миру… И я буду верен тебе пока дышу.»       Вся ойкумена буквально бурлила: эльфы уходят!       Уходили даже те, кто жил в Синих горах.       Пустели поселения, пустели кварталы.       Уходили не только чистокровные вольные или оседлые, уходили даже полукровки и квартероны.       Спустя две недели после начала Исхода до людей начало что-то смутно доходить.       Но уже было слишком поздно.       Королева Энид не собиралась менять решение.       Девушка сидела статуей в седле, слушая слова благодарности на всех языках.       «Я поступила… правильно. Не будет кровавых следов по снегу и пеплу, не будет танца на осколках льда, будет жизнь.       Но если для этого мне придется разбить свое сердце — я сделаю это.       Во имя Народа и Долга.»       Наконец к исходу месяца после начала Исхода, он был завершен.       И снова зал.       Снова высокое собрание.       Двойное кольцо стражей.       Королева и ее Aen Seidhe плечом к плечу. — Вы забрали всех, кого пожелали. Леса… пусты… и безопасны… — Города опустели наполовину… даже больше… — Вы довольны?       Встревоженные, взволнованные голоса.       Энид смотрит спокойно и спокойно же отвечает: — Thóg mé mo pháistí go dtí baile nua. Áit a mbeidh siad a bheith fáilte roimh chách.[1]       Перевод, и непонимание, удивление и облегчение на лицах.       А потом девушка поднялась и обвела королей и королев, магов и магичек холодным взглядом: — Я взять свое. Я уходить. Вы жить сами. Одни.       Обратный путь показался… легче и труднее.       Мало пространства, мало возможностей отгородиться хоть стеной.       А еще очень внимательные и понимающие глаза стражи.       И ведьмак.       Который, едва они покинули Совет, на первой же стоянке попытался до нее докопаться.       И наткнулся на ледяной взгляд. — Что вы хотите от меня, сир… — Геральт из Ривии. Без сиров. — Геральт из Ривии, чего вы хотите? Я благодарна за вашу защиту во время похода. Йорвет выразил желание пойти с нами. — Кем он станет в вашем мире? — Он сможет стать кем угодно, стоит пожелать. У него будет мирная жизнь и принятие в обществе. — А кем он станет для вас, ваше величество? — Это решать ему, кем он захочет стать. Единственное, королем ему не быть. Но… я не в праве ломать ему жизнь.       Ведьмак посверлил ее нечитаемым взглядом, кивнул и ушел.       А Энид пыталась вырвать из сердца имя, что уже пускало корни в ее душе.       Йорвет.       Злой, грубый, ироничный до ехидства и язвительности, невыносимый.       От него пахнет табаком, а порой и вином.       Он ненавидит людей.       Он любит свой народ.       Одноглазое чудовище, способное лишь убивать и жечь.       Йорвет.       Горящий жаждой спасти свой народ.       Суровый воин.       Надежный и весьма харизматичный лидер.       Тот, за кем пойдут без колебаний.       Союзник и защитник.       Друг? Наверное.       Запрокинув лицо с дорожками слез к небу, юная королева шептала, не замечая никого вокруг. — Bandia máthair, cén fáth a dhéanann sé gortaítear an oiread sin? An Banríon ní féidir grá, mar gheall ar tá grá pian… An Banríon ach is breá léi daoine — agus na daoine grá di. Níl aon bhealach eile… Oh, conas a painful a bhfuil sé… Briseann mo chroí…[2]       Прижавшись щекой к стволу дерева, сжала пальцы в кулак и тихо прошептала: — Queens nach bhfuil déanta chun grá agus sonas. Tá brón orm, Jorvet. Tá tú saor in aisce chun dul.[3]       Смахнув с лица капли, девушка скрылась в палатке.       Единственным свидетелем этой сцены стал тот, чье имя прозвучало только что. [1]Я забрала моих детей в новый дом. Туда, где им будут рады. [2]Мать-Богиня, почему так больно? Королева не может любить, потому что любовь — это боль… Королева любит лишь свой народ, и народ любит ее. Иного не дано… Ах, как же больно… Сердце рвется… [3]Королевы не созданы для любви и счастья. Прости меня, Йорвет. Ты свободен.