Венок из осоки и маргариток

      Мирная жизнь — это еще и возможность вылечить старые раны, по крайней мере, сделать так, чтобы они не мешали жить.       Веллеена при поддержке Томаса все ж затолкала его к лекарям.       Все оказалось не так кошмарно — лечебница для тех, кто побывал на войне, понимающие и спокойные целители, хотя на многих… процедурах Веллеена была рядом или поблизости, просто чтобы он не запаниковал и не натворил дел.       Каждое действие четко проговаривалось зачем и для чего.       На него смотрели не как на монстра — как на того, кому нужна помощь.       Наверное, это лишь и спасало, хотя порой паника подступала едкой кислотой к горлу.       Последнее… испытание, и наконец ему скажут, что можно сделать.       Лечь на холодную поверхность, расслабиться, не шевелиться, пока странная лежанка плавно втягивается в какой-то белый же тоннель. — Просто лежите. Надеюсь, боязни замкнутых пространств нет? — Я в пещерах ночевал. С чего бы? — Тогда просто потерпите. — Зачем это? — Мы хотим увидеть, нет ли чего опасного в вашем мозгу. Иных… включений.       Он просто принял к сведению.       Процедура была не болезненной — просто… скучной. Неприятных ощущений не было.       Кажется, он даже задремал.       Веллеена потом смеялась, дескать, найден способ заставить бешеного эльфа отдохнуть.       А потом был непростой разговор с целителем — седым до белизны туатта с мудрым и всепонимающим взглядом многое видевших глаз.       Иссохшиеся пальцы бережно касаются лица, дотрагиваются до шрама, отслеживая его, чутко касаются глазницы.       Вздох. — Как я понимаю, там у вас шла война? — Войны. Кто-то постоянно с кем-то воевал… — Ага. Так… ну что ж… Нож, иструментарий палача, потом недостаточное лечение… потом… судя по снимкам, вам и перначом прилетало как-то… хотя сидхе крепкий народ… — Я не помню. — Зато вижу я. Головные боли, бессонница… Да? — Yea. — Понятно. Что я могу сказать. Есть два пути. — Какие?       Ему стало интересно. — Первый: мы прямо сейчас кладем вас, через день оперируем, и вы нормально проходите реабилитацию. Шрам останется, и новый глаза не вырастет, но проблемы доставлять они перестанут. — Шрам останется — какой? — Ну… он перестанет дергаться и болеть, и улыбаться девушкам станет проще. Это один путь. — А второй? — Выдаем препараты, а когда… решите проблемы, ляжете опять же в клинику. Но чем дальше откладывать, тем хуже. Что решаете, сьер Йорвет? — Первый путь. — Ну тогда… сейчас вас проводят. Дальнейшие события остались в памяти обрывками — новые обследования, какие-то вопросы и проверки…       А потом залитая ярким светом комната, все белое, и холод под спиной.       И темнота, поглотившая его.       Пробуждение было… не из приятных.       Он ничего не видел, в горле что-то мешало, он не мог пошевелиться.       Какой-то нарастающий писк, сердце колотилось чуть ли не в горле, грозя или выпрыгнуть из него, или проломить ребра.       Кто-то осторожно коснулся его уха, заставляя затаить дыхание. — Тише… дыши спокойно. Все закончилось. Успокойся. Теперь ты будешь только выздоравливать.       Он попробовал шевельнуть пальцами и вытолкнуть помеху из горла. — Тише, тише… Расслабься… Сейчас уберем. Дышишь ты уже похоже сам. Все, все… тише…       Достаточно бережные манипуляции, и он вдыхает воздух. Горло немного саднит. — Потерпи. Завтра будет легче. Попробуй поспать.       Он чуть шевелит пальцами — их касается рука. — Вот так, хорошо.       Он понемногу погружается в сон.       Целители оказались правы: силы возвращались к нему стремительно.       Уже через неделю он спокойно опирался на подушки, сидя в постели, и с интересом смотрел в принесенное зеркало.       Половину лица и голову скрывала повязка, под которой все зудело и чесалось, словно туда напихали муравьев.       Он непроизвольно дернулся рукой к зудящей части, и руку тут же перехватили. — Не надо трогать… Болит? — Neen. — Чешется — значит идет нормальное заживление. Просто немного терпения. — Тяжело… лежать… Скучно. — Понятно, но пока тоже придется потерпеть.       Он лишь досадливо вздохнул.       Растительное существование… бесило. Но приходилось терпеть.       Приходила Веллеена, приносила новости.       А когда повязки стали поменьше, его навестила сама Энид…       Не одна — в сопровождении деда и охраны, но навестила.       Вся стальная броня выдержки и хладнокровия начала крошиться ржавой трухой, стоило ему увидеть девушку.       Официальные слова, жесты, улыбки.       Спектакль.       А он видел по дрожанию уголка рта, по чуть более резкому сплетению пальцев, но дрожанию ресниц — ей не все равно, что с ним.       И от этого было и тепло, и горько.       В следующий раз она пришла перед его выпиской и ударила наотмашь. ***       Когда Энид узнала, что Йорвет в больнице — да еще и специальном госпитале — она принялась выяснять, что с ним и почему.       Оказалось, что все не так ужасно, как она едва не надумала себе.       Эльф наконец решился привести себя в нормальное состояние.       Но она все же добилась права на посещения.       И стояла как статуя, не смея показать истинных чувств.       Все это время ее не отпускали сны — равнина в снегу и пепле, страшные картины повешенных, распотрошенных тел, картины, как она находит эльфа, но он уходит за Снежной Тварью. Пустой взгляд подернутого льдом глаза. Направленная на нее стрела.       Ее охрану усилили, а она сама загружала себя все больше и больше.       Чтобы не думать.       Не помнить.       Не видеть снов, где снежное белое чудовище несет лишь смерть и погибель, отбирая все.       Отбирая его.       Уводя за собой в снежную пустоту. Смеясь над ее отчаянием и болью.       «Если я сделаю вид, что он мне безразличен, даже ненавистен, она ведь не тронет его? Они забирают лишь то, что дорого, что ценно…       Признай, Энид… он дорог тебе… Защитить… хоть так…»       Никакие фразы о самочувствии и дальнейших планах.       А потом…       Сильная даже теперь, рука — бережно, как хрупкую драгоценность, — рука берет ее ладонь в свою.       Горячие, обжигающие, как огонь, губы касаются запястья. Осторожно и трепетно. Чувственно и волнующе.       Поцелуй горит клеймом на коже. И не менее жаркий огонь горит в зелени глаза.       Мысленный крик, полный отчаяния и боли.       «Нет! Богиня, нет! Не надо! Я знаю… знаю, что ты хочешь показать… сказать без слов…       Прошу тебя… нет…»       Поздно.       Где-то за гранью слуха звучит холодный и хрустальный смех, полный торжества.       У нее есть лишь одна возможность, чтобы уберечь.       Словно вспарывая клинком грудь, она собирает волю в кулак. — Я не люблю и никогда не любила тебя. Тебе лишь показалось. Королева не может любить такого…как ты. Прощай…       Ранить, чтобы спасти.       Боль во благо.       Свистящий шепот сквозь зубы в ответ, полный гнева и боли.       А идти по углям легко…