Кровь на снегу

Деревня жила своей жизнью, и, кажется, эта жизнь давалась местным с каждой минутой всё легче — люди живо переговаривались, смеялись, зазывали друг друга на пироги и кашу, а также пироги с кашей, фу, хотя раньше, казалось, лишний раз нос высунуть за порог страшились даже в светлейшее время суток. Как мало нужно для веры в стабильность — лишь мёртвая голова на пике. Нет, я не цинична и, уж тем более, не тупа — понимаю, что это весомое доказательство смерти страшного зверя, но всё же есть в этом что-то забавное. В том, как у страха глаза велики, пока все трясутся, воображая себе неведомую злую силу, непобедимую, вечную, будто бы сама смерть. В том, как быстро уходит страх — человек без труда подчиняется власти внезапно сверкнувшей сквозь тучи удачи — неважно, как долго до этого приходилось жить в темноте. Я завидовала? Да, ведь постылая темнота не оставила бы меня так легко. Я всегда знала больше, и… И мне нет места рядом с людьми, что, узнав о моей звериной сущности, первые бы потребовали моей смерти. *** Итак, я неторопливо пошла к колодцу, чтобы набрать воды для старушки Гйолти, когда вдруг послышался шум, голоса у ворот — кажется, их спешили открыть. — Что там происходит, Роуз? — поинтересовалась я у пробегающей мимо девушки. Она обернулась из-за плеча. — Это тот самый отец Соломон… Ах, да. Чуть было не забыла — наш чересчур заботливый служитель Божий попросил о помощи у… кого? Я впервые слышала это имя. Забившись в толпу перешёптывающихся зевак, я решила ждать. Наконец по снегу прошествовали кони, запряжённые в экипаж. Вооружённые до зубов солдаты сопровождали его по обе стороны. Процессию завершал исполинских размеров железный слон, о загадочном предназначении коего можно было разве что гадать — вряд ли он был простым элементом декора. Поравнявшись с кучкой растерянных наблюдателей, экипаж соизволил остановиться. Два воина нездешней наружности, спешившись, распахнули дверь экипажа. — Его Высокопреосвященство отец Соломон, — объявилось во всеуслышание. Я спрятала смешок в зевке — ненамного более тактичном способе отреагировать. К счастью для меня, никто не заметил несвойственной моему образу наглости — все были слишком увлечены представлением. И ведь иначе это не назовёшь — фарс, демонстрация надутой величественности. Обычно то, что столь красочно, под обёрткой не представляет из себя ничего. Мгновение тишины, и вот — из кареты вышел отец Соломон, мужчина среднего роста в фиолетовом дорогом одеянии. В его русых, холодного оттенка, волосах и бороде угадывалась седина, а лицо, словно вопреки напыщенному наряду, было задумчивым и суровым. Следом за "высокопреосвященством" из экипажа выпорхнули две девчушки и обняли его, по всей видимости, не желая прощаться. — Папа, — всхлипнула одна из них. Вот тебе раз. Потомство? Неужто кровное? А священник, раз так, гулящий… Я подавила новый смешок, а отец Соломон тем временем опустился коленями в снег, чтобы видеть лица малышек. — Пожалуйста, не плачьте, — обратился он к ним так вкрадчиво, ласково, будто к маленьким, но в то же время настойчиво — это сочетание отчего-то заставляло почувствовать себя неуютно. — Вы видите этих детей? Видите, как им страшно? Где-то здесь большой страшный волк, и кто-то должен остановить его. — Тот волк, который убил нашу маму? — шмыгнула носом одна из девочек. Лицо отца Соломона не стало мрачнее, а выражение глаз — жёстче, но что-то переменилось в нём, будто он, напротив, на миг оказался вдали отсюда, в каких-то неведомых окружающим мыслях. — Вполне возможно. Пожилая служанка протянула девочкам руки, и те с явной неохотой скрылись в укромной полутьме снова. Отец Соломон попрощался с ними. — Я скоро вас догоню, — пообещал он напоследок, похоже, всецело в этом уверенный. После того, как карета скрылась из виду, отец Август бросился гостю навстречу. Глаза его сияли, руки подрагивали. Кажется, он увидел кумира — ещё бы, нечасто встретишь священника-рыцаря. — Ваше Высокопреосвященство, это большая честь, — выдохнул отец Август в восхищении, после чего припал пламенным поцелуем к руке отца Соломона — тот неопределённо хмыкнул, то ли тем самым выказав далеко не самую страстную попытку поздороваться с ним в ответ, то ли вовсе недовольство. — Вы как раз подоспели к празднованию, — вмешался местный глава деревни, лысый мужчина среднего возраста. Он с торжествующей улыбкой продемонстрировал голову убитого волка. — Мы справились сами! До того напряжённые и притихшие, сельчане радостно загалдели — как оно и водится, бесцеремонность одного придала уверенности всем и сразу. О, как засияли они ухмылками — очевидно, им было приятно осознавать, что они оставили в дураках этого невесть что о себе возомнившего охотника на оборотней. Пусть отец Соломон не вызывал у меня ни тёплых чувств, ни доверия, их злорадство тоже выглядело не ахти. Я прекрасно знала, как они мыслили — окрысившиеся на что-то чуждое и непонятное им изначально, они защитились естественным, самым удобным для них оружием — насмешкой. Не можешь понять — подними на смех, да? Мне было жаль отца Августа — он смотрел на новоприбывших таким извиняющимся взглядом… Ещё бы — самолично позвал их от имени всей деревни, чтобы помочь своим прихожанам, а те даже в ус не дули. Позор да и только. Отца Соломона происходящее не смутило. Скорее всего, ему не впервой спорить с больно упрямыми победителями волков. — Это не оборотень, — заявил он, толком не посмотрев на голову. — Не сочтите за неуважение, — возразил глава поселения, кривя губы в далеко не самой уважительной усмешке, — но мы уживались с этим оборотнем уже два поколения и знаем, с чем мы имеем дело. — Что ж, не сочтите за неуважение, но вы не имеете ни малейшего представления о том, с чем имеете дело, — отец Соломон в долгу не остался и, бесстрастно оглядев присутствующих, что уже начали неодобрительно перешёптываться, всё-таки удостоил нас пояснения. — Когда-то и я был таким же, как вы. Мою жену звали Пенелопа, она подарила мне двух прекрасных дочерей. Мы жили в деревне, похожей на эту, вдали отсюда, и, как в Даггерхорне, нас донимал один оборотень. Однажды я и мои друзья напились. Мы решили поохотиться на него, хотя не были наверняка уверены в том, что сможем его найти. И всё же мы его нашли. Он разорвал моего друга пополам и набросился на меня. Я рубил и рубил топором почти наугад, пока оборотень вдруг не пропал, и тогда я понял, что отсёк ему переднюю лапу. Я решил забрать её домой как сувенир. Когда я вернулся, моя жена была дома, и я не мог не заметить, что её кисть обмотана окровавленным лоскутом ткани. Волчья лапа исчезла — на месте неё было это, — один из солдат подошёл к застывшему люду с большой шкатулкой, которую распахнул перед всеми желающими и нежелающими — кто-то сам в порыве любопытства тянулся навстречу, но в ужасе и смятении отворачивался, только увидев то, что она хранила. То была человеческая рука — хорошо сохранившаяся, что вводило в недоумение. Её что, в основном хранят замороженной, среди снега и льда? Хотя, скорее всего, её попросту забальзамировали. Замечательный способ управиться с горем — так недалеко распрощаться с родным-любимым рассудком. Отец Соломон тем временем помрачнел, его голос стал глубже и тише. — Я сказал дочерям, что их мать убил волк, но это не так. Я убил её. Про рассудок я рано заговорила… Что ж, зато теперь ясно, откуда у пресвятого отца взялись дети — своё церковное звание он получил уже после смерти жены. Скорее всего, за заслуги пред Господом, ведь убийства чудовищ наверняка относятся к таковым. От его рассказа меня без преувеличений бросило в дрожь. Страшнее всего для меня было то, что я понимала его — этот ужас от осознания того, что ты делишь кров с монстром. Я тоже жила с этим, как и он. Только знала об этом всю жизнь. Но вообще… Была ли монстром его жена? Нападала она или защищалась? Раз вернулась домой, не сбежав, то, быть может, надеялась объясниться? Была она больше похожа на мою мать или на меня? Вот от этого история и становилась страшней — я не знала, вместе с кем и кого мне бояться: вместе с отцом Соломоном оборотня? Или же вместе с оборотнем — его?.. — Перед смертью оборотень принимает своё человеческое обличие, а это, — отец Соломон пренебрежительно указал на трофей главы деревни и чуть замешкался, будто бы сразу не смог понять, как бы назвать что-то столь незначительное, смехотворно превознесённое куда выше, чем следовало, — просто обыкновенный серый волк. Жаль вас огорчать, но ваш оборотень живее всех живых. *** Что ж, оказалось, что наши гости — всё-таки знатоки по части оборотней. Следует быть осторожнее, чтобы меня не вывели на чистую воду. В таверне отец Соломон и его люди ознакомили нас с самодельной планетарной системой, чтобы наглядно показать, что бывает, когда раз в тринадцать лет Луна и Марс становятся друг напротив друга — это явление называется Кровавая Луна. Опасная пора, неделя, когда укус оборотня не смертелен, как в обыкновенное полнолуние — всё страшнее. Он может сделать человека зверем. Я, чёрт возьми, знала это. Сама через это прошла, пусть и не была осведомлена о таких изысках. Тринадцать лет назад моя безумная мать укусила меня, чтобы бросить, оставив в отчаянии наедине с новообретённым проклятием. И теперь — снова время Кровавой Луны. Прячась за спинами более прытких людей, дабы не обращать на себя лишнего внимания, я исподтишка наблюдала и за отцом Соломоном. Кто он? Одевается и держится как священнослужитель, но разговаривает по-воински резко и жёстко. Пока он рассказывал нам о том, как мы все заблуждаемся, ни в его тоне, ни во взгляде ни разу не промелькнуло и намёка на сопереживание, участие или заботу — не сказать, чтобы эта деревня и её жители сколько-нибудь волновали его, но он точно заинтересован в том, чтобы отправить оборотня в преисподнюю. Наш глава поселения недолго слушал наглядные пояснения. Этого важного мужика по имени Густав вообще ничего не интересовало, помимо фигуристых баб и хмельного пойла. — Хватит этих бредней, отец. Мы убили волка в его же пещере, и сегодня мы это отпразднуем! — он потряс палкой с несчастной волчьей башкой, что уже истрепалась, как пакля, и люди, которым хорошо бы упрекнуть его за небрежное отношение к их драгоценным жизням и жизням их детей, возликовали, подхватывая его клич. — Что ж, празднуйте, — отец Соломон прожёг взглядом лицо Густава, проходя мимо. Только теперь я, поскольку стояла за спиной главы поселения, поняла, что глаза охотника на оборотней светлые и холодные, как зимнее небо. — Посмотрим, кто окажется прав. Обозлённый, отец Соломон первым вышел из таверны. Он представлял нешуточную опасность для моей скромной персоны, так что я надеялась, что он просто махнёт рукой на нас и уедет вслед за своими детками, но не тут-то было — он раздавал указания своим часовым, чтобы те охраняли ворота и занимали посты на дозорных башнях. — Вот бы мне выпить с лихвой, окунуться в мужскую страсть с головой, — под ухом заухала старушка Гйолти — она была странной бабкой и говорила стихами. Как правило, непристойного содержания. — Что думаешь, деточка? — Совершенно согласна, — пробормотала невпопад я, наблюдая за тем, как отец Соломон пересекает деревню от края до края, пока отец Август следует за ним по пятам, извиняясь за недальновидность местных.