Кровь на снегу

Я направилась по лесной тропинке к опушке, туда, где сейчас работают лесорубы. Вечером у меня возник план, который мог выйти боком, а мог и сработать — как бы там ни было, я должна для начала поговорить с Сезаром. Должна попросить его быть осторожным. Не приведи Господь, я погибну, а ему некому будет помочь в трудный час. Или, что ещё хуже, вдруг это я способна в беспамятстве навредить ему? Чёрт бы побрал всё это дерьмо. Наконец-то я добралась, только вот Сезара нигде не видно. — Привет. Николетт, да? — послышался небрежный, но приветливый голос. Обернувшись, я увидела Питера — он сидел на пеньке свежесрубленного дерева и смотрел на меня с усмешкой. Похоже, он уже малость оправился после смерти Валери и теперь приходит в себя. — А ты, наверное, Питер, а то ведь могу ошибаться, — передразнила я, посмеиваясь. — Ладно, я помню имена всех своих знакомых, в отличие от… не стану показывать пальцем. — Ну прости. Моя слава меня испортила, — посетовал он, как я поняла, в шутку. На самом-то деле, неплохой парень, когда не погружён по уши в любовные похождения. — Что ж, безусловно величайший Питер, надеюсь, ты помнишь хотя бы Сезара, ведь я ищу его. — Он у реки. Вниз по склону. Не упади там. — Я постараюсь, спасибо. Я неторопливо, придерживая приподнятыми полы платья, спустились к воде. Блики солнца играли на глади реки, небо было безоблачным и, отражаясь в ней, делало её голубой. На берегу сидел мой давний друг и, вроде как, отмывал от чего-то руку. Сперва я решила, что от смолы — это липкая пакостная напасть нередко настигает тех, кто орудует топором. Подойдя ближе, я поняла — это кровь. — Николетт, — Сезар обернулся на звук хрустнувшей под моей ногой ветки. — Осторожнее. Этот склон куда круче, чем кажется. — Что с твоей рукой? — я действительно чуть было не споткнулась, но сумела-таки с грацией неуклюжей свиньи опуститься рядом. — Ничего серьёзного, — Сезар неохотно от смущения показал мне рубец у большого пальца. — Промахнулся, когда колол дрова. Он, наверное, снова пил и пошёл работать с похмелья. Чёртов оборотень — с учётом того, что Валери стала первой жертвой, Сезар обречён волноваться о нём как никто. Ничего не может поделать с этим — не может быть сколько-нибудь уверен, что убержёт второго ребёнка, вот и пьёт от бессилия. — Дай, пожалуйста, посмотреть, — попросила я и, взяв его руку в обе свои, протёрла и перевязала её платком. — Вот, другое дело. — Ты так много для меня делаешь, — Сезар оглядел повязку. — Я не успеваю отвечать тем же. — Всё ты успеваешь. Сезар, пожалуйста, береги себя. — Со мной не так часто это случается, Николетт, можешь мне не верить, но я своё дело знаю, — усмехнулся Сезар, глядя на меня так благодарно и ласково, что я не смогла не обнять его. Кажется, он растерялся, поскольку не сразу обнял меня в ответ. — Я не об этом. Просто береги себя, ладно? В целом. — Ты тоже. Какое-то время мы просто смотрели на реку, а после пошли к остальным лесорубам. Очень вовремя — все уже направлялись назад в деревню в сопровождении одного из солдат отца Соломона. Не знаю уж, для защиты или же слежки они следует за теми, кто выходит за огороженную территорию. *** Стоило нам пройти через ворота, как навстречу Сезару выбежала красавица-Люси. Я улыбнулась, заметив на ней накидку — цвет правда был ей к лицу. — Самое время пообедать, папуль, — защебетала она, взяв его за руку. — Ой, что это? Ты поранился? Обеспокоенная дочь повела растроганного такой заботой отца домой, я же, удостоверившись, что с ними всё хорошо, огляделась. Народ не толпился на главной площади, как бывало обычно — всех загоняли в дома ближе к вечеру, а днём было не продохнуть от патрульных. Я как раз протиснулась между двумя, когда вдруг увидела Роксану с её младшим братом — она вела его в дом. Клод был славным парнем. Своеобразным, но это его не портило — почти все любили его, хотя некоторые высмеивали за нескладную речь, слишком детские чудачества и неспособность понять, где истина, а где шутка. Я сказала «почти все», так как пример обратного произошёл на моих глазах — Мелисса, местная стерва, высокомерная дочурка торговца, как раз проходила мимо. Она намеренно толкнула Клода плечом. — Ты должна лучше следить за своим братцем-олухом, — огрызнулась дура набитая на Роксану. Зная кроткий нрав сестры Клода, я молчать не стала. — А ты не видишь, куда идёшь? На твоём месте я бы лучше следила за собственными глазами. Или за языком. Вдруг лишишься его ненароком… — Хочешь неприятностей, грязная пастушка?! — Мелисса подошла ко мне вплотную. — Вечно ведёшь себя так, будто самая умная. Вот бы оборотень поскорее тебя забрал. — Что ж, надейся, но, если он любит мясо с душком, ты скорее придёшься ему по вкусу. Она зарычала, как зверь, и накинулась на меня, вцепившись пальцами в волосы. Неужели это всё, на что она способна? Я старалась только отпихивать её от себя, сохранять достоинство, не вступая с тупицей в серьёзную схватку — Мелиссу это выбешивало. Потасовка привлекла внимание солдат во главе с отцом Соломоном, что как раз разговаривал с капитаном у церкви. Он бросил безразличный взгляд в нашу сторону, а затем рассмеялся. Слишком уж грубый смех для священника. Да и повод, откровенно говоря, не ахти. — Бабская драка, — насмешливо прокомментировал он. — Сцепились как кошки. Останови ту, которая начала. Капитан подошёл к нам — Мелисса попятилась от одного только его рослого грозного вида, но он всё равно взял её за шкирку и хорошенько тряхнул. Судя по новому приступу неприятного смеха, это развеселило отца Соломона ещё больше. — Соблюдать порядок! — прикрикнул на нас капитан. — Не хватало ещё, чтобы вы перебили друг друга до того, как мы расправимся с оборотнем. Стерва выскользнула из его рук и поспешила удалиться, чтобы не опозориться сильнее прежнего, а я поправила наконец причёску. — Спасибо за помощь, — пробормотала я, пытаясь казаться милой. Отец Соломон задержал на мне взгляд, уже не усмехаясь, но ничего не ответил. — Прости, Николетт, — полушёпотом обратилась ко мне покрасневшая ярче своих рыжих волос Роксана. — Я не хотела, чтобы у тебя были проблемы… — Не стоит извиняться, — я посмотрела на Клода. — Ты как, дружище? Клод поднял на меня свои большие глаза, похоже, уже позабыв об ушибленном плече. — Это тебе. Подарок, — доверительно сообщил он, протягивая мне крошечный железный прутик. — Какая прелесть. Спасибо, Клод. Когда они с Роксаной ушли к себе, я бросила взгляд в сторону отца Соломона. Он изучал карту местности, что-то объясняя своим ручным псам. Что ж, совсем скоро ему будет не до того и, тем более, не до смеха… *** Я не могла должным образом оценить себя со стороны, но одно знала точно — я самая сексуальная женщина в Даггерхорне. Мои белые, как снег, волосы всегда послушны и мягки, у меня роковой взгляд волчицы (какая ирония), и многие очень красивые мужчины из города (да и деревни тоже) пялятся на мою грудь, как на гору золота. Не только на неё, конечно же, но и вообще на меня. Короче говоря, я не сомневалась в том, что немыслимо горяча и по нраву многим. Что уж душой кривить, будь я сама мужчиной, без колебаний такой отдалась бы. Моим планом было бесшумное, изящное убийство с предварительным обольщением — только так я могла подобраться к столь бдительному человеку достаточно близко. Только так я могла убаюкать его подозрения. Я надеюсь, что и вправду могла бы. Есть пара загвоздок. Отец Соломон — священник. Ему, мягко говоря, не положено, но, достаточно долго за ним наблюдая, я поняла — каким бы званием ни наградил его Папа Римский, и как бы он ни искал новых сил у Всевышнего, движет им далеко не одна лишь вера. Его высокомерие, его резкость, его ледяная, сокрушительная злость — всё это безошибочно свидетельствует о том, что он в первую очередь воин, а не священник. В нём осталась и деревенская грубость, и бесцеремонность, свойственная сельчанам — тому конкретному, что как-то раз спьяну пошёл на оборотня, не зная, что его ждёт. В отличие от подавляющего большинства священников, ему была ведома страсть. Он уже вкушал этот плод, он знал прелести женской ласки, и это множило мои шансы на победу. Впрочем, как бы там ни было, я готова рискнуть. И рискну. *** Отец Соломон расположился в здании церкви — разумное решение, ведь с высоты колокольни открывается широкий и всесторонний обзор на деревню. Я поднялась к жилым помещениям, заговорив недоверчивым солдатам зубы — якобы принесла Его Высокопреосвященству пирог в благодарность от жителей за защиту. На самом деле, и вправду несла, только вот не от жителей, а просто для убедительности. Мне нужно было управиться быстро — до того, как взойдёт ночное светило, а иначе мой волчий зад прожарится на освящённой земле. Только этого не хватало. Соблазнение священника в церкви — неправда ли безобразие? А впрочем, всё в жизни бывает впервые. Я поднялась по знакомой мне лестнице — там, наверху, я когда-то сидела с отцом Августом и училась писать и читать. Не хочу даже представлять, как бы он отнёсся к тому, что я запланировала. Мне так стыдно перед ним, но в то же время я понимаю — он, как и любой другой житель этой деревни, не вправе судить меня. Ему повезло не жить в моей шкуре, причём даже шкуре — буквально. Завидую всякому, кому не приходится для сохранения своей жизни идти на подобные крайние меры. Убедившись в том, что кинжал при мне (подвязан к чулку под платьем), я постучалась в дверь. — Заходи, — послышался голос отца Соломона, и почему-то мурашки пошли по спине. Тем лучше. Чем более робко и испуганно я веду себя, тем беззащитнее выгляжу со стороны, ведь так? Сколько бы отец Соломон ни повторял, что оборотнем может быть кто угодно, от предрассудков всё равно никуда не денешься. Когда я зашла, он неспешно отодвинул от себя книгу, которую только что читал. Кажется, моё появление удивило его — он скорее ждал одного из своих людей, чем какую-то там сельчанку. Однако ж он ожидал, что я заговорю, а не гнал меня прямо с порога. И я решила не заставлять его долго ждать: — Добрый вечер, Ваше Высокопреосвященство. — Что ты здесь делаешь? Значит, так? Сразу в наступление? Я облизнула губы, стараясь выглядеть одновременно нервно, невинно и соблазнительно. Свет свечей делал лицо отца Соломона более угрюмым и тёплым одновременно. Странное сочетание — эти глубокие тени от волос и мягкое свечение в них же. Только сейчас, в этом странном освещении, я смогла понять, что его черты благородны, строги и печальны, как у величественных королей на фресках. — Простите за беспокойство. Я принесла Вам пирог в благодарность за то, что Вы защищаете нашу деревню. Это самое малое, что я могла сделать. — Доставай, — не особо впечатлённый таким подношением, отец Соломон, тем не менее, смотрел на меня крайне пристально, и я не была уверена в том, что это хороший знак. Я сделала так, как он мне велел — аккуратно достала пирог, завёрнутый в чистую белую ткань, из корзинки и положила на стол. — А теперь попробуй его. На секунду я оторопела. Одно радует — все мои реакции неподдельны, а значит, реалистичны. Сперва я подумала, что отец Соломон шутит, но он посмотрел на меня выжидающе и кивнул на пирог. — Я… Спасибо, но это для Вас, Ваше Высокопреосвященство. К тому же, мне не хотелось бы портить его внешний вид… — Я сказал — попробуй. Ты плохо меня расслышала? Мне пришлось подчиниться снова. Я отломила кусочек у самого края и, осторожно взяв его в рот, медленно пережевала. Всё это время отец Соломон глаз с меня не сводил. Только когда его взгляд перестал быть колючим, я догадалась, в чём дело. И вправду — что бы помешало отчаявшемуся оборотню самолично или же через кого-то, кто посвящён в его тайну, передать злейшему врагу отравленное угощение? О, бедняга отец Соломон даже не представляет, как всё серьёзно — так я хотела бы думать, но вместо этого начинала паниковать. Он заранее подозревает меня. Ох и дорого я поплачусь за ошибку. — Вы, как всегда, не только бесстрашны, но и осторожны, — со смущённой улыбкой промямлила я. — Не каждому под силу жить, подозревая всякого — даже слабую женщину вроде меня. — Среди женщин немало ведьм, — отец Соломон потерял ко мне интерес, ведь теперь он смотрел на пирог. Или сделал вид, что пока потерял. До поры до времени. Я с трудом воздержалась от дерзкого, но уж больно уместного замечания: «А как же Ваши любимые дочери? Они тоже ведьмы? Прямые потомки оборотня… Разве не их, по Вашей извращённой логике, следует первыми предать огню?» Это было бы идеальным способом уязвить его. И с треском провалить свой план. Я смотрела на то, как отец Соломон пробует пирог. Он (отец Соломон, не пирог) был облачён в уже привычное всей деревне пурпурное одеяние, но сейчас оно было расстёгнуто, и под ним виднелась белая камиза — расшнурованная, а следовательно, с нехилым таким вырезом на груди. Несмотря на не совсем типичный для него вид, отец Соломон производил всё то же впечатление — сильного и гордого человека. И недоступного мужика. Ну и как мне к нему подступиться? — Ты сама испекла пирог? — поинтересовался он. Я, цепляясь за эту ниточку, оживлённо кивнула. — Да. Надеюсь, Вам нравится… — Не особо, — тем не менее, он его ел. Так голоден, что ли? Хотя я не удивлюсь, если после отъезда этих удальцов нам придётся тяжёлым трудом возмещать убытки — едят они как не в себя. Если бы я и вправду хотела его угостить от чистого сердца, мне бы стало сейчас чрезвычайно обидно и неприятно. Тем не менее, мне было всё равно, а отец Соломон продолжал говорить, тем самым давая мне знать, что я верно нащупала почву: — Моим дочерям бы понравилось. Они любят сладкое. — У Вас славные детки, — пролепетала я, мысленно раздражаясь на то, что как будто хожу по тонкому льду — неизвестно, соизволит ли он мне ответить хоть что-то в очередной раз или молча укажет на дверь. По крайней мере, сейчас он улыбался — не глядя на меня, каким-то своим мыслям, скорее всего, о дочках. Я понимала, что он не настроен поддерживать эту беседу — я не учёный муж, способный вести разговоры о вере, истории и войне, и уж точно не бабка-сплетница, что расскажет по собственной воле, кто оборотень, кто ведьма, а кто шлюха в этой дыре под названием Даггерхорн. Я не могу заинтересовать его как личность, а значит, пора играть на иных струнах… — Святой отец, — прошептала я и, подойдя к нему, встала перед ним на колени, после чего опустила глаза. — Прошу, удостойте меня Вашей милости. Выслушайте меня. Он смотрел на меня сверху вниз, ничего мне не говоря. Ничего пока не предпринимая. Он явно не был священником в привычном мне смысле — скорее уж рыцарем Господа. Священник бы опустил ладонь мне на голову и обращался не иначе как «дитя», но это, как и выслушивать исповеди, было не в духе отца Соломона. Я трепетно поцеловала край одеяния, лежащий на его колене — жест одновременно невинный и очень интимный. — У Вас на всё есть ответ, Ваше Высокопреосвященство. Не знаю, тьма искушает меня или свет ведёт по тернистому пути, но я бессильна перед любовью, что завладела мной столь беспощадно. Я никогда не чувствовала такого, но с того дня, как увидела Вас… с того дня я горю огнём. Не могу понять, дьявольским или Божьим, — о, тут я не преувеличивала. Я действительно горела — то волнением, то злостью, от которой чуть зад мой не воспылал, когда я поняла, что придётся пойти на такие вот грязные меры. Я решилась поднять глаза, полные слёз — отец Соломон смотрел на меня застывшим тяжёлым взглядом. Я слышала, как он дышит. Мне нужно было быть убедительной. Подбирать убедительные комплименты. — Вы не просто надежда и свет для нашей деревни — Вы самый сильный, ослепительный, умный мужчина из всех, кого я встречала. Когда я смотрю в Ваши прекрасные, но в то же время такие холодные глаза, я не помню ничего, даже собственного имени. За одну лишь возможность коснуться Вас я готова поплатиться жизнью, — в качестве доказательства я дрожащей рукой взяла его за руку и коротко, но горячо её поцеловала. — Грех ли это — любить Вас? Жить Вашими случайными взглядами, мечтать о тепле Вашей кожи под моими руками… Я сознавала — меня заносило всё пуще. Я, честно, уже и сама не могла понять, что несу. В порыве решимости и отчаяния, страха и обречённости того, кто уже прыгнул с высоты, я была охвачена пламенем. Воодушевлена. Будто даже возбуждена — от опасности, исходящей от отца Соломона, от близости его сильного и, что уж таить, подкупающего меня суровой, но в то же время изящной красотой тела, от предвкушения — его шумного выдоха ли, выдающего, что он сдался? Его тёплой пьянящей крови? Возможности сорвать последний вздох с его губ вместе с поцелуем? Каким бы он был, его поцелуй? Наверное, грубым и беспощадным. А его тело в моих объятиях? Напряжённым и в то же время невольно сдающимся моим прикосновениям? Какой бы была его кровь на вкус?.. Я не желала его до того, даже думать не могла о подобным, но вот я, искусно обманывая, уже и сама готова была себе верить — так, видимо, напекло мне голову от своей храбрости перед лицом достойного противника. От всей абсурдности ситуации. Всей угрозы, как грозовые тучи сгустившейся над моей головой. Я впервые была в такой явной опасности и понимала, что мне это нравится. У меня при себе есть кинжал. Я должна. Я должна в ближайшее время. И я хочу… Рука отца Соломона, та, которую я только что поцеловала, больно и крепко сжала мои волосы, заставив меня запрокинуть голову. Боль отрезвила меня, ровно как и его острый, будто бы стальной взгляд. — Убирайся, — прошептал он отчего-то охрипшим голосом, будто горло его пересохло — от злости? Невольного возбуждения? На последнее уповать было самонадеянно, особенно с учётом того, как небрежно он отпихнул меня — я чуть было не упала на пол. Разве что он любит по-жёсткому. Хах. Я могла бы это устроить. Сейчас — или будет поздно. Но я уже не могла. Не могла, потому что была потрясена тем, что чувствовала и думала какие-то жалкие мгновения назад. Неожиданно испугавшись, не тем опьяняющим страхом, что делал меня всесильной, а скользким, холодным, удушливым и убийственным, я подобрала подол платья и ушла прочь, не оглядываясь, почти бегом, пока не оказалась снаружи, на спасительном вечернем холоде. Чувства и мысли мои возвращались в обычное русло. Что это, чёрт возьми, было? Накатившее на меня, как туман, наваждение, желание то ли убить отца Соломона, то ли обладать им. Нет, не так исполняют невольный долг. Это что-то… чуждое, хищное, то, что я отрицала в себе, ненавидя всю жизнь. Теперь я всё больше боялась того, что, впадая в подобное состояние, делаю то, о чём забываю. Делаю страшные вещи. Могла ли я сделать больно Сезару, убив его дочь? Убить Хлоку и остальных?.. Но оставалась во мне и надежда на обратное. То, что вызывало досаду в моём уме и облегчение на сердце — я не сумела убить отца Соломона, хотя и подобралась достаточно близко. Не потому ли, что по своей природе я не убийца? Я долго стояла у дома, глядя на снег. Он был чистым и тихим, но не приносил мне покоя.