Кровь на снегу

— Ну здравствуй, Николетт, — произнёс оборотень хорошо знакомым мне голосом. — Питер?.. Я не могла поверить. Всё это какой-то бред. — Прости, что солгал на суде. Мне было противно, — зверь недовольно рыкнул. — Я ненавижу решать проблемы посредством вранья, но другого выхода у меня не было. — О чём ты, чёрт возьми? — Позже поймёшь. Я осторожно подобралась ближе, чувствуя, что от него исходит крепкий запах угрозы. Шерсть его колким ворсом стояла дыбом на шкирке — либо он не доверял мне, либо он слишком охвачен волчьим инстинктом защищать своё личное пространство от малознакомого зверя. — Питер, послушай, как бы там ни было, в Даггерхорне сейчас другой оборотень — моя мать, Дебора, уж не знаю, помнишь ли ты её… Она та ещё штучка, но, что ещё хуже, она прямо сейчас разносит деревню, и мы должны поспешить… — Чего ради? Я остолбенела. Его голос звучал равнодушно и раздражённо. Я бы сказала, с нотками скуки — словно я донимаю его с чем-то, что не имеет для него ровным счётом никакого значения. — Тебе наплевать на Даггерхорн? — Тебе нет? Разговор всё верней заходил в тупик. Или всё-таки… — Питер, — я посмотрела на него с таким отчаянием, на которое только могли быть способны волчьи глаза. — Даже если тебе нет дела до жителей деревни, неужели ты не хочешь отомстить за Валери? Ведь это Дебора убила её — впрочем, ты догадался, ведь так? Ты поэтому знал, что я непричастна? — Нет, — голос Питера сделался тише и жёстче, почти утонув в рычании. — Я знал, что ты непричастна, потому что это я убил Валери. У меня на сердце похолодело. — Что?.. — в смятении проскулила я. — Но почему? Я не понимаю… — Я и сам до сих пор не могу понять. Я как будто бы потерял контроль над собой. Валери принимала меня. Она знала, кто я такой. Накануне той ночи мы оба узнали, что мать обещала её в жёны Генри Лазару. В свою очередь Валери тоже дала обещание — мне. Она поклялась, что сбежит со мной, но прежде разделит мою судьбу. В этом решении мы с ней были единодушны. Казалось бы. — Что-то пошло не по плану? — Всё. Я предупреждал, что, когда мы встретимся в полнолуние, я буду в волчьем обличии, но то был первый раз, когда она видела меня волком. Как я ни пытался её успокоить, она была слишком испугана. Глядя в глаза зверя, она усомнилась в том, что могла бы последовать моему примеру — просила дать ей подумать ещё, повторяла, что любит меня… Но я просто не мог упустить возможность, данную нам — в другую ночь Кровавой Луны она могла с перепугу и не явиться на встречу. Следующий шанс выдался бы нам только через тринадцать лет. И я сделал выбор за нас двоих. — Укусил её? — Да, в живот. Повалив на землю. Я слишком крепко прижал её горло к земле своей лапой. Я не контролировал свою силу — когда я пришёл в себя, она была уже мертва. Возможно, ты помнишь, что её тело было поедено… Это уже был не я. Может, голодные лисы или же крупные хищные птицы. Не знаю. И не хочу думать об этом. Я пыталась отдышаться и справиться с паникой, захлестнувшей меня с пониманием непоправимости, жестокости и ужасности произошедшего. А каково было бедной Валери? Отчаявшемуся Питеру?.. — Но почему?.. — собралась я с силами, чтобы задать единственный вопрос, на который была способна. — Почему ты оклеветал меня? Какой в этом был прок? Тебя всё равно никто не подозревал… — Он сделал это, потому что я его попросила, — раздался томный голос из-за моей спины. Чёрт, я так заволновалась, что не смогла распознать запах третьего волка. Матери. Она шла к нам из леса со стороны деревни. Шерсть на её оскаленной морде была в крови. — Какого дьявола?! Что ты вообще задумала? — Моя милая девочка, разве так встречают родную мать? — волчица медленно подошла ко мне и, к моему отвращению, лизнула в нос. Из её пасти разило свежей кровью, а я и боялась, и жаждала узнать, чьей. — Питер сказал, что ты убила юную Валери по той же причине, по которой прикончил всех тех сельчан и солдат на праздновании, где тебя никто не видел. По той же причине, по которой я загрызла ту девку, Мелиссу. Всё должно было выглядеть так, будто ты причастна к смертям. Чтобы в это поверили все, включая тебя. — Но зачем? — теперь всё становилось ясным, помимо главного. — Для чего весь этот спектакль? Чтобы подставить меня? Но ведь вот она я, живая и невредимая. Если вам двоим по какой-то причине хотелось меня убить, можно было найти куда более простой способ. — Не убить, Николетт, — покачала головой мать, как будто бы сокрушалась над моей недогадливостью. — Не убить, а сделать из тебя волка. Тут я совсем потеряла и без того куцую нить логики. — Но я волк. — Нет. Вернее, ты никогда не умела им быть. Я следила за тобой, пока ты росла в одиночестве. Я ждала, что такой образ жизни сделает тебя жёстче, и ты возрадуешься своему истинному предназначению — быть выше их всех, быть сильной. Но я в тебе ошибалась. По правде сказать, моя девочка, я разочарована и восхищена одновременно — твоё упорство не знает границ. Даже теперь, когда тебя подтолкнули к самому краю, указав тебе на всю суть этих жалких людей, ты по-прежнему жаждешь помочь им. Мне казалось, мысль о причастности к их невзгодам заставит тебя смириться с тем, кто ты есть, а то и вовсе обрадует. Казалось, ты наконец-то покажешь им всем, из какого ты теста, и всё же ты слишком мягка для этого. Вот твой брат — он всегда был готов. — Мой… брат? — я переводила лихорадочный взгляд с Питера на мать и обратно. — Ты лжёшь. Питер младше меня на какие-то пару лет. Я не помню тебя беременной. — Ха-ха-ха, нет, такое бы даже я не смогла провернуть, признаю… — её смех неприятно рокотал в ушах. — Он твой брат — не по крови, но более крепкими узами. Я обратила его тогда же, когда и тебя. Перед глазами всё будто бы смазалось. Слёзы злости и боли? У оборотня? Ну и грязная же она сука. Я знала, что Питер с рождения рос сиротой. А Дебора, выходит, этим воспользовалась? Вот, чем она занималась, когда так часто уходила из дома, оставляя меня на попечение деду? Под благовидным предлогом поддержки маленького сироты забивала ему грязью голову. Верстала его под себя день за днём, так как знала — его легко воспитать. — Ты обрекла меня на проклятие, — зарычала я. — И ты сделала то же самое с ним. Я тебя ненавижу. — Это не проклятие, Николетт, — возразил Питер, и по его твёрдому уверенному тону я поняла, что он верит в это всем сердцем. — Это дар. Это то, что делает тебя лучше других. — Питер прав. Он умён и силён. Настолько, что его не отличить по силе от моего прямого потомка. До какой прелестной истерики он довёл сельчан в Ночь Волка! Жаль, ты не могла видеть этого… Вот, что бывает, когда ты верен своей природе и матери. Впрочем, как и ты, Николетт, до поры он бездействовал, не выдавая себя. До Валери. А затем я вернулась и подала ему знак. Помогла обрести новый смысл, иную борьбу — ту, что не прекращалась в нём, лишь дремала… — Что же ты делала всё это время? — Искала силы. Вы были слишком малы, чтоб пойти со мной — пока вы росли, я собрала стаю. Они тоже скоро придут сюда, — мать прищурила глаза, будто усмехаясь. — Всё это для нас, моя радость. Счастливый час воссоединения. Я вижу, ты воодушевлена не меньше, чем мы — наконец-то у тебя будет семья, принимающая тебя такой, какая ты есть. Присоединяйся к нам, Николетт, тебя, как и Питера, здесь ничего не держит. Однако ж сперва ты должна доказать, что достойна этого. Ты должна помочь нам уничтожить Даггерхорн, что все эти годы тонул в невежестве и страхе, не позволяя нам быть собой. Я приняла боевую стойку. Нет уж, этому не бывать, отбитая ты стерва. Что самое дикое — где-то поблизости рыщет ещё часть её сраной стаи. Никогда бы не подумала, что погибну в бою, однако ж… Не дав мне додумать мысль, из темноты ночного леса показался отряд — отец Соломон со всеми его оставшимися людьми бросился преследовать оборотня. Насколько нелепо было изумление на их лицах, когда оборотней оказалось трое, я не успела прочесть — моя мать и Питер, не сговариваясь, кинулись на отряд. Лошади, лишившиеся всадников, убегали в страхе, и именно мне, как назло, достался отец Соломон. Я сделала ловкую подсечку его коню, а его самого, бесцеремонно схватив за латы, откинула в снег. От греха подальше, святой отец. Как же он надоел мне. После этого я ринулась было с боем на свою недосемью, но увидела, что эта битва завершена — они всех убили. Снег был истыкан серебряными арбалетными стрелами и усеян телами. Пугающее зрелище. — Этот — твой, — мотнул Питер головой в сторону отца Соломона, который не мог понять, о чём мы толкуем, и всё пытался встать на ноги — похоже, я хорошо так его приложила. — Давай же, Николетт, — Дебора бесшумной поступью приближалась ко мне. В её шерсти купался призрачный свет Луны. — Убей священника, что причинил тебе столько бед. — Я упрощу для тебя задачу, — небрежно сообщил Питер и, в один изящный прыжок оказавшись возле отца Соломона, вновь припечатал его к земле, наступив на грудь лапой. Себе на беду отец Соломон потянулся было к своему мечу — потерявший терпение Питер зарычал и впился зубами ему в плечо, угодив в место, где ремнём скреплены латные пластины. Судя по тому, как вскрикнул отец Соломон, ему опять здорово досталось. Я тяжким взглядом смотрела на мать. — Ты должна отомстить за себя, Николетт, — прошептала она, и я поняла — ну хоть в чём-то она права. — И я наконец отомщу, — прорычала я, после чего на глазах у оторопевшего Питера и еле находящегося в сознании отца Соломона набросилась на неё. За всё то, что она со мной сделала, за все ночи без сна, все слёзы, сомнения, боль, за всех тех, кто погиб и страдал по её вине. Все лишения, все невзгоды. Я была вне себя от ярости, так что никак не могла проиграть — на один её укус приходилось по два моих, пока я не додумалась сделать то, что, по сути, должна была сделать. Прикончить её, выудив зубами из снега одну из стрел и всадив её прямо ей в горло. Мать захрипела, падая в снег, мою пасть же как будто огнём прожгло. Всё случилось так быстро, что к тому моменту, как Питер подскочил к нам, дело уже было сделано. Он посмотрел на меня — его взгляд выражал боль и злобу, как, стало быть, и мой собственный. Вдруг из леса послышался вой. Волчий вой. Он молил о помощи. Видимо, кто-то из стаи Деборы… Питер взглянул на меня опять, после чего бросился прочь, на звук. Я осталась отходить от пережитого посреди неприветливого бескрайнего леса. *** Первые лучи рассвета коснулись верхушек деревьев, и я упала, вновь становясь собой. На снегу, со стрелой, пронзившей бледное горло, лежала моя мёртвая мать. Я окрасила, как она некогда попросила меня, белый снег алой кровью. — Довольна? — прохрипела я, невольно касаясь её волос. Они поседели с тех пор, как я видела их в последний раз. — Я не хотела этого, никогда не хотела, ты, безумная сволочь… И я знала, что это только полдела и полбеды. Вожак этой стаи убит, но они не оступятся. Мне придётся убивать снова. До последнего. Кстати, об убийствах… Я услышала, как за моей спиной шуршит снег, и вздохнула с досадой. Совсем забыла об отце Соломоне, упрямом глупце, чья ненависть, кажется, могла бы тягаться с полчищем оборотней. Я обернулась и, когда он приблизился, что есть силы толкнула его — ослабевший от раны, он вновь повалился в снег. Лицо его раскраснелось, волосы липли ко лбу — очевидно, волчья лихорадка уже начала себя проявлять. Голубые глаза были влажными, мутными от слёз боли, но я различала в них прежний огонь — он всё так же цеплялся за то, кем он был. Глупый маленький рыцарь Божий. Я подобрала его меч вместе с ножнами и, играясь им, прицепила его на пояс — такое себе украшение к платью. Больно тяжёлое. Очевидно, гнев, вызванный тем, что я, нечестивая, смею прикасаться к его благословлённому оружию, побудил отца Соломона биться до последней капли крови — он вновь попытался подняться, чтобы наброситься на меня, и я, теряя всякое терпение, ударила его по ногам с разворота. Как только он свалился на землю, застонав от боли в плече, я наступила ему на грудь, чтобы он уж наверняка не встал. Его сила обескураживала меня. Злила, будто бы иссушая. Я готова была покончить с ним, но меня вдруг остановило отчаяние, что никак не могла сокрыть ненависть в его взгляде. Не уверена, что он ищет доблестной смерти — едва ли он вообще до конца сознаёт, что с ним произошло. Может человек вроде него поверить в это? В то, что Бог поворачивается спиной ко всем, от самых безбожных до самых двинутых не праведности? Хочет он того или нет — придётся. Пускай захлебнётся правдой. — Ты укушен. Чувствуешь, да? — с мрачным торжеством процедила я. — Ну и как тебе, нравится быть укушенным? Думаешь, мне это нравилось? Я ведь не выбирала такое существование, ровно как и ты. Теперь твой черёд познать, каково это. Живи с этим. Посмотрим, как тебя примут твои солдаты и родные дети. Отплевалась накопленной желчью, и стало полегче. Как бы отец Соломон мне ни насолил, жизнь его наказала сполна. Но не время было расслабляться — откуда-то из-за деревьев послышались голоса. Лесное эхо вводило в заблуждение — пока было не понять, где источник. — Могла и не звать по такой ерунде, — это точно был Питер. — Я собирался расправиться с Николетт за смерть Деборы, а ты со своим капканом… Я зажала отцу Соломону рот, несмотря на то, что он был в предобморочном состоянии. Признаюсь, соблазн придушить его был немал. — Прости… Я просто перепугалась от неожиданности, — второй голос, ответивший Питеру, принадлежал незнакомке. — Что уж теперь, — вторил ей какой-то мужчина. — Мы продолжим то, чему Дебора положила начало, и начнём с её неблагодарной дочурки. — Кстати, надо найти священника, — угрюмо добавил Питер. — Если он ещё жив. Голоса затихали. Я посмотрела на отца Соломона, гадая, стоит ли мне бросить его здесь на произвол судьбы. А что, всё по-честному — я ведь и без того сохранила ему жизнь. Но сердце моё, вопреки здравому смыслу, не позволяло мне множить горе — и в данном случае горе его дочерей. Мать была совершенно права — я совсем из другого теста. Похоже, из золотого. — Я спасу тебя, — сказала я и, взвалив тяжёлую руку отца Соломона себе на плечо, помогла ему встать. На его лице, что теперь было бледным и изнурённым, я прочитала немой вопрос. — Потому что я не такая, как ты. Я знала сухую, хорошую пещеру к юго-востоку отсюда. Там можно было перевести дух, временно укрывшись от последователей и, что важнее, спокойно обдумать план.