Кровь на снегу

В пещере было холодно, но сухо, так что я без особого труда сообразила костёр в наскоро вырытой ямке — правда, за ним приходилось следить, чтобы он оставался маленьким, а значит, неприметным. Несмотря на то, что я очень давно не спала и не ела, сил у меня оставалось немало. Стало быть, это стресс так сказывается. Ну ещё бы. Что тут можно сказать? Всё дерьмово. Примирения с матерью не состоялось — а впрочем, я не смогла бы её простить. В то же время мне худо от её смерти, ведь, сколько бы раз я себе ни клялась, что убью её, я никогда не была к этому по-настоящему готова. И, честно, я не хотела быть. Теперь Питер — мой враг… Мне казалось, мы начали хорошо общаться, как вдруг такое. Ещё какое «такое»! И да, мне по-прежнему жаль его. Неужто придётся снова пойти на крайности? Пугала меня и проклятая неизвестность. Как обстоят дела в Даггерхорне? Живы ли те, кого я люблю?.. Что бы ни случилось, опускать руки — последнее дело, не так ли? Всё ещё может быть хорошо, надо лишь поспособствовать этому. Я бросила взгляд в укромный угол пещеры — туда, где полусидел, привалившись к стене, отец Соломон. Сперва он не подавал признаков пребывания в сознании, затем зашёлся кашлем, и тогда я поднесла к его губам флягу с водой, что недавно отстегнула от пояса одного из убитых солдат. Живым она, как-никак, нужнее. — Пей, — теряя терпение, велела я, когда он со всей грубостью, на которую был способен в таком состоянии, оттолкнул мою руку. Жажда всё-таки взяла верх над гордостью — когда он-таки припал к горлышку фляги, его было уже не остановить. — Что ж, посмотрим, насколько всё плохо… Говорила я скорее с самой собой, чем с ним — потому что нервничала. Сразу после первого в моей жизни убийства я ощущала себя одновременно пропащей и неуязвимой. Это помогало мне забыть о том, кто такой отец Соломон, и какую роль он играет в этой пока довольно-таки безрадостной истории. Жутковатую роль. Роль того, от кого мне бы лучше держаться подальше. Тем более, в человеческом виде я во стократ уступаю этому воину в силе. Я отстегнула часть доспеха на его плече и бесцеремонно раскроила рубаху-кольчугу кинжалом — тоже одним из посмертных трофеев. Рана выглядела под стать её обладателю — скверно. Несколько кровящих следов от клыков, крупных и, видимо, из-за того, что отец как мог рвался, довольно неровных. С тяжким вздохом посмотрев в лицо, покрытое испариной, я понимала, что влипла со самое не балуй. Раз уж спасать, то не только от кучки оборотней, ведь так? Вряд ли он вернёт этот долг, но и мне от него ничего не нужно. Я отрезала длинный лоскут ткани от подола своего и без того настрадавшегося платья и как смогла перевязала рану. Хуже не будет, ведь правда? — Будешь как новенький, — угрюмо пообещала я. — Во всех смыслах. Отец Соломон был так слаб, что даже не отреагировал на остроту. Он неотрывно смотрел на огонь и, кажется, наконец-то осознавал… — Я делал всё, чтобы защитить Даггерхорн от тьмы, — прошептал он спустя какое-то время. — Это не может быть правдой… — Нет, может, и ты это знаешь, — ответила я, грея у огня руки. — К тому же, ты ничего не делал для Даггерхорна — все твои поступки сводились лишь к одному. К тебе. Ты хотел залатать дыру в своём сердце. Тот страх, что ты испытал однажды — ты борешься с ним до сих пор, но пора взглянуть правде в глаза — ты не победишь, пока её не признаешь. Я не знала, чего добиваюсь. Просто говорила от души, как сторонний наблюдатель его жизни, временно позабыв про обиды. Хах, ничего не скажешь, «обиды» — это мягко говоря… — О чём ты болтаешь? — обратил на меня раздражённый взгляд отец Соломон. — О том, что тебе пришлось пережить, когда ты осознал, что твоя жена — не та, за кого себя выдаёт. Но тут даже не это главное… — Что ты об этом знаешь? — перебил он меня грубым тоном. В его голосе шипели нотки угрозы. — Можешь не верить, но я… я знаю об этом многое. Помнишь серого оборотня? Это была моя мать. Это с ней я сцепилась — не правда ли смешная "бабская драка"? Такая несерьёзная, что аж насмерть… Я и сама запуталась во всех волках Даггерхорна, но одно поняла — убивали людей двое, она и тот чёрный оборотень, что тебя укусил, — я заметила, что при этих словах отец Соломон поморщился. — Я не была причастна к убийствам невинных, так как исконно выбрала иной путь, но неразбериха зародила в моём сердце сомнения… И пробудила в нём давний страх. Быть такой же, какой была она. Зверем. В дерьмовом смысле. Но я встретилась с этой правдой лицом к лицу, чтобы окончательно убедиться — я не такая. Мне помогло. Тебе тоже не помешает взглянуть в глаза своей правде. Отец Соломон слушал меня, не прерывая, чтобы затем усмехнуться — с отвращением и горечью. — Я смотрел правде в глаза с того самого момента, как умертвил первого в своей жизни оборотня. Я жил по правде, и правда эта гласила — среди нас чудовища. Такую правду не каждый захочет принять. Ты видела, как до последнего отпирались жители вашей деревни. — Когда мать обратила меня, я была малышкой, как твои дочери. Если бы твоя жена обратила их против воли, они бы тоже стали для тебя чудовищами? Кстати говоря, я спасла тебе жизнь… — Я не просил об этом, — голос отца Соломона звучал приглушённо и хрипло, как будто он был простужен. — Да, — подтвердила я, — так и есть, но ведь я не о том толкую… Ты хочешь жить, а иначе убил бы себя, как любое другое чудовище. Ты не трус и, к тому же, достаточно сильный, чтобы доводить начатое до конца. Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь не чувствуешь, что становишься монстром… — В чём ты пытаешься убедить меня? — Не убедить. Указать. На то, что, нравится тебе это или нет, мы с тобой не так уж и различны. Боже, я только сейчас осознала это… Отец Соломон отмахнулся, почти смеясь, словно я говорила что-то совсем нелепое. — Вздор… Верни мне мой меч, и я покажу тебе, как мы различны. — Я убила родную мать, чтобы сделать то, что считала правильным, ты — убил свою жену. И мы оба действовали в первую очередь ради защиты близких. Мы оба шли на жертвы. Твоя была даже больше моей — свою мать я, по крайней мере, не любила. Но оставим прошлое позади, — я подошла к нему так близко, как позволял его предостерегающий взгляд, и мой голос дрогнул. — Важнее всего то, что мы и сейчас можем сделать то, что считаем правильным. Даже если ты изменился, а я в таком отчаянии, что вынуждена просить врага о союзничестве — мы можем совершить выбор и взять ситуацию в свои руки. — К чему ты ведёшь? — Снаружи по-прежнему рыщет стая. По меньшей мере трое волков, один из которых — парень из Даггерхорна. Они ищут нас, чтобы отомстить за своего вожака — мою мать, Дебору, но главная цель их — деревня, оставшиеся охранять её солдаты и беззащитные люди. Как это ни иронично, мы двое — единственное препятствие между ними и этой целью. Ты всё ещё можешь уничтожать нечисть. Ты можешь закончить начатое. Ты можешь спасти деревню, как обещал, — я очень старалась, чтобы мог голос не задрожал от волнения вновь. — Они ищут нас и хотят найти до того, как взойдёт Луна — пока мы наиболее уязвимы перед их численным преимуществом. Мы должны первыми выследить их и застать врасплох. Помоги — не мне, а деревне. А потом уже делай, что хочешь. Отец Соломон посмотрел на меня долгим усталым взглядом, после чего сам взял из моей руки флягу, чтобы отпить воды. Кажется, он растерялся — по крайней мере, чем больше я говорила, тем более явно менялось его лицо. Как-то раз мне уже посчастливилось видеть это отчуждённое выражение — когда дочери спросили у него о волке, который убил их мать. — Я согласен, — сказал отец Соломон вполголоса. Я была не в силах поверить в свою победу и вдруг решилась… Терять всё равно было нечего. — Рада слышать. Теперь скажи самое главное. Ради себя. Отец Соломон устремил взгляд на рваные языки костра. Пламя выглядело ещё более завораживающе, дрожа отблесками в его голубых глазах. — Не прошло и дня, когда я не скучал по своей жене. … И эти слова, произнесённые с такой воинской угрюмой простотой, с затаённой печалью и силой, заставили меня вздрогнуть. *** Отогревшись и набравшись сил в полной тишине, мы двинулись в путь — отец Соломон с его мечом и я, вооружённая лишь кинжалом. Приходилось быть очень осторожными, ведь следы в глубоком снегу остаются явнее некуда, а это значит, что и замести их непросто. Мы и сами искали следы, с этой целью вернулись туда, где всё началось — впадины от волчьих лап за эти несколько часов хорошенько так припорошило, и всё же нам удалось распознать цепь следов, уходящих от тела Деборы прочь, в чащу леса. То были следы Питера — очень скоро они из широких волчьих сделались неприметными человеческими. Наконец-то вдали средь деревьев показался какой-то просвет. Что это? Неужели опушка? Мело уже так, что и перед собой ни черта видно не было. Упс, простите за чёртиков — я ж со священником, как-никак. Но я оказалась права — скрываясь в тени деревьев, мы различили что-то вроде полянки, где у небольшого костра в сухом шатре из еловых веток грелись четверо — двое мужчин и две женщины. Никого из них я не знала в лицо, но в том, что они из стаи Деборы, сомнений и быть не могло. Только Питера среди них не что-то не видать. — Похоже на хитро спланированную ловушку, — подметила я, но отец Соломон не особенно впечатлился. Как я поняла это? Скажем так, его взгляд был очень красноречив. В тот же миг мы услышали хруст за спиной. С замиранием сердца я обернулась через плечо — к моему облегчению, это был просто зайчик, спешащий куда-то по своим заячьим делам. — Что за милашка, — размякла я. Услышав раздражённый вздох отца Соломона, не смогла не добавить под нос: — Не ты. … Но, на самом-то деле, отец Соломон был мил — чем-то он походил на какую-то серенькую зверюшку с гордыми глазками, но мягкими щёчками. Утю-тю. Это смертельная опасность меня так размазала, что ли? Пора собираться в цельную Николетт, а то ведь размажут по-настоящему. Вопреки подозрениям и к облегчению, Питер не прятался позади нас — он показался из другой части леса, держа внушительную стопку хвороста. — До чего же противный капкан, — ныла женщина, уже знакомая мне по голосу. На вид ей было примерно столько же лет, сколько мне, у неё были каштановые красивые волосы и пугающе бледная кожа. — Я так взвыла, что теперь горло сушит. — Спустись вниз по склону к ручью, — тусклым тоном посоветовал Питер, — и набери побольше, — с этими словами он протянул союзнице несколько фляг — она нехотя пристегнула их к поясу. — Только примкнул к стае, и уже командуешь, — продолжила она сетовать, словно старуха, но резко попятилась, когда Питер по-волчьи зарычал ей в лицо. — Да шучу я, шучу… Скоро буду. Тайком закатывая глаза, девушка направилась в нашу сторону — мы еле успели отступить вниз по тому самому склону, поскальзываясь и цепляясь за корни деревьев, пока не укрылись среди высоких камней. Хорошо, что проклятая Луна ещё не взошла — чуткий звериный нюх обнаружил бы нас на раз-два, и пиши пропало. Хотя в нынешнюю пору Кровавой Луны оборотни и в человеческом виде сильны. Надо быть осторожными. Рука отца Соломона в нетерпении стиснула рукоять меча, его лицо словно окаменело в напряжённом ожидании, но он не сдвинулся с места, пока несчастная, подобравшись к воде, не присела на корточки. Я хотела смешно пошутить про то, что она тут посрать надумала, но, во-первых, это поставило бы нас двоих под угрозу, а во-вторых… скажем так, моё остроумие далеко не всем близко, и у меня бы, скорее всего, стало на одного актуального соперника больше. Жертва пискнуть не успела, как отец Соломон схватил её за волосы и, запрокинув ей голову, перерезал горло. Тело, упав лицом вниз, в холодную реку, окрасило прибрежную воду розовым. — Одна есть, — пробормотала я. Да уж, война заставляет быть чёрствой циничной сукой вроде отца Соломона. Теперь я больше его понимаю. Даже с учётом того, что мой дух восстаёт мятежом на такой цинизм. — Скажи, — попросила я, сглотнув, чтобы хоть как-то умерить сухость в горле, — как быстро тебе удалось управляться с протестами сердца? Нести смерть твёрдой рукой, с уверенностью, без сомнений?.. Отец Соломон помрачнел. Я заметила. — Я никогда не сомневался в том, что делаю, — ответил он наконец, и то, что его голос прозвучал тише и неувереннее обычного, я заметила тоже. Расспросы были пустой тратой времени. Мы ведь оба знали о том, в чём он сам мне недавно открылся. На этот раз я не стала бередить рану — пускай уж будет как есть. Сейчас важно другое… — Ну надо же, какая встреча, — раздался насмешливый голос, и из-за деревьев показались четыре фигуры. Они проворно спускались по склону — то были, конечно же, Питер и трое других. Неужели это ловушка?.. — Чёрт, не успели! — досадливо и удивлённо воскликнул седой мужчина с глубоким шрамом на лице — он был первым, чьё внимание привлекло тело девушки. Они явно знали, что я последую за ней, если увижу её одну, но, вероятно, решили не предупреждать её, ведь иначе она могла побояться идти за водой. Они знали, что я найду их, поэтому и решили не тратить время и силы на поиски. Застали врасплох, подловили на приманку… Конечно, не просто «они», а сам Питер, что и придумал план. Он ведь знает меня как облупленную. Он догадывается, что я скорее в говне искупаюсь, чем брошу своих в деревне. И сколь велик этот соблазн — устранить одного из врагов, когда он отбился от стаи. Она — в данном случае. Однако ж не всё Питер мог так вот просто предугадать. Лицо его резко переменилось, когда он увидел отца Соломона — с торжествующего на удивлённо-брезгливое. — А этот что здесь делает? Мне казалось, что даже для тебя, Николетт, очевидно, что людям вроде него лучше не топтать землю. Замечая, что нас окружают, я встала перед отцом Соломоном, готовая защищать его, если вдруг потребуется. Он внезапно пошатнулся, но вовремя ухватился за моё плечо. Позади нас текла река, с четырёх сторон подступала стая — такое себе положение. Надо придумать что-то. Потянуть время… — Тебе ли об этом судить, — огрызнулась я, понимая, что с точки зрения здравого смысла он прав. Во многом. Но не во всём… — Ну уж точно не тебе, сучка, — скривилась грудастая сексуальная тётка. — Вы с дружком прирезали Генриетту, как трусы. Этот поступок недостоин волка. Он недостоин даже собаки. Уж не знаю, что больше позлило отца Соломона, «дружок» или же оспаривание его методов, но он стиснул моё плечо слишком сильно. Настолько, что мне стало больно. — Этот человек держал тебя взаперти, Николетт. А может, тебе это нравится? — голос Питера становился всё более тихим и угрожающим по мере его приближения ко мне. — Может, ты любишь, когда люди помыкают тобой и сажают на цепь? Я ведь прав? — «Люди»! — фыркнула я в возмущении. — Только послушай себя… Ты и сам был одним из этих людей. Ты жил с ними, работал с ними, был частью их жизни — неужели они тебе настолько противны, все до единого? — Не противны, а безразличны, — Питер стоял так близко, что я могла видеть, как сужены зрачки его тёмных бездонных глаз. — Ты не видишь разницы, потому что привыкла мыслить крайностями. У меня не было близких людей, кроме Валери, но никто в Даггерхорне не хотел нашего счастья, особенно её родители — мать Валери делала всё, чтобы я держался подальше, и Генри стоял костью в горле. Он похож на меня, чёрт возьми… Ту, которой я могла стать, если бы потонула в неприязни к деревне и одиночестве. — Это правда печально, Питер, но неужели они заслуживают смерти? — Заслуживают или нет — не имеет значения. Дебора хотела их смерти, и наши желания совпадают. Мне станет лучше, если я уничтожу всё, что напоминает мне о Валери. Когда волк хочет чего-то, он получает это. Тебе не понять. Его слова вызвали во мне пугающее чувство — я вспомнила, как хотела то ли убить, то ли трахнуть отца Соломона. Два желания становились одним. Неистовая, нечеловеческая сила, которую мне с трудом удалось обуздать… И всё-таки это было неправильно. А то, о чём говорит сейчас Питер, и того хуже — слепая жажда разрушить множество жизни для временного облегчения. Отец Соломон за моей спиной молчал, хотя я ощущала его неспокойное дыхание. Неужели его так очаровала наша дискуссия? Очень вряд ли. И тут меня осенило… — Эй. А с этим что? — укоренил моё беспокойство молчаливый хмурый типчик необычайно высокого роста и внушительного телосложения. У него на груди был выбит штурвал — морской волк во всех смыслах, хах. Я обернулась, чтобы увидеть отца Соломона — он был очень бледен и еле держался на двух своих. Очевидно, резкая смена моего положения стала для него неприятным сюрпризом — лишённый опоры, он почти тут же упал коленями в снег. Меч упал с ним рядом, лязгнув о камни. Я и забыла, чёрт… Новообращённые в первую свою волчью ночь подвержены воздействию Луны больше, чем остальные. Проще говоря, Луна ещё не взошла, а отец Соломон уже начинал обращаться. Долго, мучительно. Мне нужно было предпринять что-то. И я решилась… — Питер! — воскликнула я. — Я требую равного боя. Ты против меня. Если я не выстою, делайте что хотите. В глазах Питера сверкнула почти незаметная заинтересованность. — Ты считаешь, что выстоишь? — спросил он с усмешкой. О, да. Я ведь тоже знаю его. И то, как ему мил азарт в желании доказать своё превосходство. — Нет, — сказал как отрезал высокий мрачный мужчина. — Эта шлюха не заслужила смерти в бою. Не после того, как расправилась с Генриеттой. Я рассмеялась. — Сочувствую вашей утрате, но вам ли судить меня за подлость? Убитая в засаде далеко не беззащитная волчица ни в какое сравнение не идёт с тем, что вы задумали сделать. Перебить целую деревню беспомощных людей по прихоти Деборы? Серьёзно? — Она права, — неожиданно согласился седой мужчина со шрамом. — Я побывал во многих битвах, как в человеческих, так и в волчьих, но это… просто бессмысленное побоище. — В тебе проснулась сентиментальность, Дэвид? — осклабилась фигуристая баба. — Или трусость? После всего, что Дебора для тебя сделала… — Заткнитесь, вы двое, — бросил Питер, не скрывая своего раздражения, и вдруг из-за туч показался красный чарующий диск… Я не стану описывать то, как всех нас переломало, и как мы, рычащие и ощерившиеся, вмиг позабыли о спорах и сомнениях. Лишь одно освещу, особенно меня изумившее — за моей спиной, угрожающе рыча, поднялся на ноги большой белый волк. Белый — будто отец Соломон в этом преображении нашёл очищение. Стоя подле него, вдвоём против четверых, я вдруг почувствовала себя вдвое сильнее. Что ж, последняя ночь этой Кровавой Луны для кого-то станет последней.