Ошибки прошлого

      Ливень снаружи и не думал утихать. Наоборот, он только набирал силу, остервенело барабанил крупными каплями по крыше и стеклам. Постепенно в его монотонное шипение вкрались отдаленные раскаты грома, а к тому моменту, как заяц был съеден, и вовсе гремел во всю мощь. Молнии освещали темное помещение настолько, что становилось светло как днем.       Горячая вода и плотный ужин значительно улучшили настроение Трины. Она больше не огрызалась, не бросалась колкими фразочками. На ее лице снова появилась улыбка, звонкий смех сопровождал рассказываемые им истории из долгой, полной воспоминаний жизни. В свою очередь Трина продолжала описывать некоторые реалии двадцать первого века, непонятные ему, непросвещенному чудовищу.       Сон все не шел, и даже уютная лежанка тому совершенно не способствовала. Регис молча смотрел в темноту, витая мыслями в уже совсем недалеком Туссенте.       При любом другом раскладе он бы и не подумал туда ехать. Ни за что. Любой бы на его месте не стал этого делать. Незачем тешить себя пустой надеждой на то, что за какие-то десять лет все забылось, его поняли и простили. Нет, в их культуре это так не работало. Конечно, ничто его там особо и не держало, разве что старый товарищ, к которому они и ехали вместе с ведьмой. Однако даже приглашение от Геральта не заставило бы его передумать.       Так какого же черта он все-таки теперь туда тащится? С чего сделал исключение? Ведь он всегда считал себя трусом и по возможности старался избегать конфликтных ситуаций. Горе-покровитель…       Очередной раскат грома сотряс воздух, да с такой силой, что задрожали стекла. Дремавшая в паре шагов Трина резко поднялась с тонким писком. Потом села на своей лежанке, прижимая одеяло к груди, замерла. Немного отдышавшись, она обхватила колени и ткнулась в них лбом. В наставшей тишине вампир слышал, как громко бьется ее сердце.  — С тобой все хорошо? — спросил он.  — Да, — глухо отозвалась Трина. — Нет… Чертова гроза.  — Боишься грома?  — Нет. Мне… неуютно.       Она посидела еще немного, покачалась вперед-назад. Легла снова, лицом к стене. Новый раскат сотряс окрестности, и женщина снова вздрогнула. Регис молча смотрел на ее мучения, гадая, что же она предпримет дальше. Наложит глушащее заклинание? Разгонит тучи? Наколдует восковые беруши?       Не угадал ни в чем. Вместо всех его догадок в темноте послышался ее непривычно тонкий голосок.  — Регис?  — Угу?  — Можно я подвинусь к тебе?  — О чем речь, дорогая, разумеется.       «Подвинуться» означало перетащить свою лежанку вплотную к нему, а потом, не спросив разрешения, прижаться всем телом и обнять. У нее были холодные руки и ноги, даже кончик аккуратного острого носика, что ткнулся ему в шею. Трина дрожала как осиновый лист, не то от нервов, не то от холода, хотя в доме было довольно тепло. Он почти бессознательно прижал ее к себе. Ведьма свернулась калачиком, словно маленький ребенок, глубоко вздохнула. Поток горячего воздуха обжег шею и грудь. Ощущая под пальцами жесткие кости ее корсета, Регис мысленно пожалел женщин за то, что им приходится носить настолько неудобные вещи ради красоты. Трине, на его взгляд, корсет нужен не был, но его отсутствие сделало бы положение еще более неловким.  — Регис? — раздался шепот где-то в районе кадыка.  — М?  — Ты считаешь меня неудачницей?       Он удивленно моргнул.  — Я ничего подобного не говорил. И даже не думал.  — Я знаю. Просто… То, что меня уже два раза пытались убить… Без тебя меня бы давно уже не было. Я не могу за себя постоять, я владею магией, но толку ноль. Я просто ходячее разочарование.  — Это лишь стечение обстоятельств, — он негромко кашлянул. — Очевидно, ты привыкла, что, демон опекал тебя, ты подстраивала мир под себя, а сейчас все идет своим чередом. Но это ни разу не неудачливость. У тебя еще будет шанс проявить себя, я уверен. И вообще, почему тебя волнует мое мнение?  — Просто… Просто мне не все равно. И прости за то, что вела себя как стерва.       За это он на нее зла не держал. Не держал, поскольку только слепой не смог бы разглядеть под этой маской небрежности, грубости и показной развязности желание выставить себя в лучшем свете, казаться сильной и независимой, спрятать смущение и даже стыд. Она не раз надевала на себя эти маски, но каждый раз можно было отследить момент, когда эти маски слетали. Под ними скрывалось ранимое и нежное существо со сломанной судьбой, ищущее защиты, но не желающее в этом признаться.  — Пустое, дорогая.       Он погладил ее по плечу, смахнул с лица выбившиеся волосы. Ведьма прижалась еще крепче.  — Ты правда не обижаешься?  — Как гласит одна людская поговорка, на обиженных воду возят. Спи, дитя. У нас долгая дорога завтра.       И тут же получил чувствительный тычок в ребра.  — Не называй меня так! — заворчала она. — А не то я покажу тебе, насколько я… взрослая.  — Но ты же зовешь меня булочкой, хотя я просил этого не делать. К тому же я намного тебя старше, так что имею полное право тебя так звать.  — Булочка! Злая сдоба! Булочка!       Теперь уже ему пришлось ткнуть ее в ребра, чтобы оборвать череду глупых обзывательств. Женщина ойкнула, по-девчачьи хихикнула и немного подвинулась вверх, оказавшись с ним лицом к лицу. Рубиновые глаза ведьмы смотрели весело и с интересом. В них не было ни следа сна.  — Регис?  — Ты ведь не дашь мне поспать сегодня, правда?  — Это как пойдет.  — Ну, что такое?  — А кто такая Лилит?       Прощай, спокойный и глубокий сон. Регис мысленно проклял гром, разбудивший неугомонную девицу.  — Лилит… — он вздохнул. — Это моя бывшая. Мы когда-то с ней сожительствовали.  — Она тоже была вампиром?  — Полагаю, что до сих пор им является. Бруксой, если быть точным.  — Ты сильно ее любил?  — Почему тебя вообще это интересует?       Она неопределенно пожала плечами.  — Сильно. Я любил ее до беспамятства. Долго не мог остыть после расставания.  — А почему вы расстались?  — Боги, Трина, ну зачем тебе это? Ладно… Из-за меня. Я был дураком, если вкратце. Не ценил того, что имел. Точнее, ценил, но недостаточно сильно. Мы поругались, она ушла. Я просил дать мне второй шанс, но она сочла, что я этого не достоин. И хватит о ней. Кстати, откуда ты вообще о ней узнала? Я тебе не называл ее имени.       Трина немного поерзала на подушке. Теперь их лица были настолько близко, что соприкасались кончиками носов.  — Ты не называл, — она поджала губы. — Но ты о ней думал. О ней и еще одной рыжей девушке, кажется, Ориане. Ты вспоминал прошлое, и вспоминал довольно… ярко. Поэтому некоторые образы долетели до меня.  — Так ты все-таки читаешь мысли? — вампир слегка нахмурился. — Нехорошо подслушивать, дорогая.  — Я уважаю твое личное пространство, — отпарировала она. — Это твои мысли были слишком громкими. К тому же я тогда была немного навеселе после твоего самогона, сознание расслаблено. Вот и услышала то, чего не должна была слышать. Ты сожалеешь о том, что вы расстались?  — Сожалею. И если бы была возможность, то извинился бы перед ней. Еще раз.  — А сейчас у тебя есть кто-нибудь?  — Женщина, — взмолился он. — Хватит вопросов!  — Не-а.  — Ты же и так видела, что никого нет. Зачем задавать вопросы, на которые ты знаешь ответы.  — Может, мне просто нравится с тобой разговаривать.       Сверкнула молния, а это означало, что вскоре должен был ударить новый раскат. Так и вышло. Гром прокатился по лесному массиву, словно адская кавалькада Дикой Охоты. Ведьма снова вся сжалась, прикрыла глаза, потом снова открыла. Только унявшаяся мелкая дрожь заново охватила ее тело.  — Эмиель, — она внезапно назвала его по имени. — А ты в теории смог бы полюбить женщину не… не из своих?  — Не вампира, ты хочешь сказать? Не знаю, дорогая. Никогда над этим не задумывался. Я из своих-то никого себе не нашел после Лилит, не ставил такой цели.  — Никогда не думал создать семью? Вас ведь так мало в этом мире.  — Боюсь, это не моя стезя. Возможно, необходимость этого я еще просто не осознал, не испытал потребности в продолжении рода. Если выбирать между вампиркой и человеком, я бы, наверно, выбрал вампирку, но… Ничего не могу тебе сказать, это слишком обширный и туманный вопрос. Любовь — предмет спора многих философов. Кто-то считает ее лишь биохимической реакцией в организме, кто-то — инстинктивным желанием продолжить род, а кто-то — психическим заболеванием. Поэтому относительно любви к существу не своего вида… Здесь явно должно быть нечто большее.  — Любовь — самое страшное чувство, на которое способен разум, — глаза ведьмы блеснули. — Это добровольный плен, из которого порой невозможно вырваться, даже если осознаешь, что все зашло слишком далеко. Что это причиняет тебе только вред.  — Отчасти я с тобой согласен. Из-за любви развязываются войны, гибнут невинные, утрачивается рассудок. Но взгляни с другой стороны — любовь может придать сил, стать лучом света, когда кажется, что вокруг лишь непроглядная тьма, согреть, если вокруг лишь холод и безразличие… Придать смелости робкому, смягчить самое черствое сердце.       На это она ничего не ответила. Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза. На своих губах он ощущал ее теплое дыхание, мерное биение ее сердца отзывалось в его грудной клетке. Они были слишком близко, но в то же время слишком далеко.       Все шло к большой ошибке. К большой глупости, о которой пожалеют потом оба. Она слишком близко, ее аномальные красные глаза, вербеновая чернота волос, теплые нежные руки и плавные изгибы тела.       Так не должно было быть.       Нужно держать себя в руках. Это лишь очередная жажда, пусть она не причиняет боли, но ее нужно просто перетерпеть. Ведь стоит лишь немного податься вперед…  — Ты зря думаешь о себе плохо, — снова заговорила Трина, и ее голос приобрел легкую хрипотцу.  — Ч-что?  — Ты очень часто думаешь, что противен мне, — она положила ладонь ему на затылок и взъерошила волосы. — Это неправда. Я не считаю тебя отвратительным, отталкивающим, не считаю тебя…как ты там выразился… старым. Так что перестань транслировать это в пространство. Мне не нравится.  — Но я… Трина, это…  — Тихо. Запомни — мне плевать на то, что могут думать окружающие. Мне плевать, кому что кажется. И я никогда бы не позволила тому, кто мне противен, смотреть на себя.       Он судорожно сглотнул.  — Я запомню, — голос начал предательски дрожать. Если бы только она перестала перебирать пальцами его волосы, потому как от этого по телу волнами расходилось томительное тепло.  — Я знаю, что тебе тогда снилось, — Трина перешла на шепот. — Я все видела, потому что ты не раз об этом думал.       Все нутро брыкалось и бунтовало от непозволительной близости к ее телу. Кто-то из них вот-вот должен был сорваться, немного податься головой вперед и тогда все, произойдет непоправимое. Потом будет неловкое молчание, попытка сделать вид, что ничего не было, и попросту стыд.  — Мне это льстит, — продолжала ведьма, глядя ему в глаза. — Серьезно. Я не испытала отвращения, когда увидела, о чем ты думаешь. Сон был полностью твоим, я не прикладывала к нему руку. И не вижу в этом ничего плохого, это вполне естественный ход вещей. Рано или поздно все к этому приходит. Только не понимаю, почему ты так меня боишься? Даже сейчас я чувствую, как ты дрожишь, как твое сознание забивается в угол, будто дикий зверь.       Ее голос — елейный сладкий яд, втекавший в уши. Ее пальцы жгли, хоть не оставляли ожогов. Ее тело — западня, оковы, которые останутся даже после ухода. Нельзя снова вгонять себя в эту клетку. Эти цепи слишком тяжелы. Для нее это, может быть, и просто игра, забава на один-два раза, а какие последствия будут для него, сказать невозможно.  — Не стоит делать того, о чем мы оба потом пожалеем, — эти слова дались ему с невероятным трудом. — Это неразумно.       За этими словами должно было последовать возмущенное фырканье, обиженная гримаса, множество колких слов. Обычно так реагировали женщины, которым по тем или иным причинам он отказывал в близости. Не обходилось и без весьма чувствительных оплеух.       Трина повела себя совсем иначе.  — Да будет так, — сказала ведьма, и глаза ее при этом вспыхнули. — Прости, если сказала что-то не так, я без злого умысла. Можешь выдохнуть, а то тебя всего трясет, как в горячке.  — Ты тоже меня извини. Я хотел избежать неловкости.  — Регис, твоя неловкость уже возникла, смирись. Спокойной ночи, булочка.       А вот это вряд ли, подумал он, не без сожаления глядя на то, как она сползает обратно. Уже через минуту ее дыхание стало ровным и глубоким, как у спящего человека. Раскаты грома становились все тише, шипение дождя за окном действовало гипнотически. Подавив желание поцеловать ведьму в бледный лоб, он закрыл глаза и попытался уснуть.       Что-то разбудило его среди ночи. Сколько ему удалось проспать, час, два? За окном все еще темень, а значит, до рассвета еще далеко.       Ощущение пробуждения было каким-то ненастоящим, зыбким. Тело как будто увязло в смоле и не слушалось, даже глаза получилось открыть не сразу.       Ее прикосновения были мягкими, горячими и настойчивыми. Мимолетная улыбка с едва заметным блеском острых клыков. Мерцание алых глаз. Текучая шелковость ее смоляно-черных волос. Липкий жар тела, призрачный, но до ужаса настоящий.       Она что-то шептала ему на ухо, слов различить было нельзя. Что-то было в этом шепоте, что-то гипнотическое, лукавое, успокаивающее и манящее.       Все же ведьма решила пойти ва-банк, довести свою мучительную игру до конца. Только если тогда у него хватило сил отказаться, то теперь же их не было.       Сначала плыли ее руки, дразнившие прикосновением бархатной кожи, затем был нахальный поцелуй, бесстыдный, глубокий настойчивый. Так целуют после долгой разлуки. Или же когда нарушают запрет.       Сказать бы ей хоть слово, остановить, воззвать к рассудку, но нет, не выйдет. Мысли не желали собраться во что-то единое, членораздельное, оставались беспомощными обрывками.       Хорошо ли выходит сопротивляться жажде крови? Это было чем-то близким.       Ведьма шла в наступление. Ее движения были кошачьими, гибкими, томительно размеренными. Нависая над ним, она улыбалась и двигалась, двигалась, двигалась… Знала, чего хотела, и добивалась этого.       Ее колени властно стиснули его бедра. Почему же так тяжело двигаться? Воздух как будто стал вязким. Последней преградой между телами оставалось лишь тонкое изящество черного батиста.       Ведьма взяла его руку, прошлась губами по запястью, слегка прихватила кожу острыми зубками. Положила себе на ключицу и повела вниз, к притягивающим взгляд округлостям.       Это было уже слишком. Этот морок нужно было развеять, остановить. Проснуться. Этого не могло быть. Руку все-таки удалось отдернуть, прежде чем ладонь преодолела самый выразительный изгиб.       Темнота скрывала почти все ее лицо, оставив лишь коварную улыбку идеальных розовых губ. Улыбка стала еще коварнее, когда женщина завела руки за спину и принялась расстегивать тугие крючки корсета.       Прекрати это. Уйди. Ты — всего лишь сон. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Что-то не так.       Почему он не может видеть ее лица? Что это за тьма, сквозь которую не видят глаза вампира?       Корсет, небрежно отброшенный в сторону, упал где-то слева. Ведьма игриво склонила голову, закрывая руками пару прелестных грудок…       Где-то ударил колокол, очень далеко. Звук был низким и гулким, словно отраженным от плотных каменных стен.Как муравьи шуршали шепотки, принадлежавшие неизвестным голосам.       И тогда Регис вспомнил это душащее ощущение вязкости. Эту невозможность двигаться. Эту тьму, сквозь которую не мог видеть.       Это была пустота. Пустота и страшный холод неизвестности. Ни жизнь, ни смерть. Только пустота.       Улыбка на губах ведьмы стала какой-то нарисованной, ненастоящей. Она все еще обнимала себя, пряча наготу…       … А из-под рук на ее живот стекали черные полосы густой крови, ярко выделявшиеся на белой нежной коже. Полосы сливались в поток, сильный и неудержимый. Трина убрала руки.       Между ее грудей виднелись рваные неровные раны, как от зазубренных лезвий. Кровь сочилась из них неестественно сильно. Из горла женщины донесся отвратительный захлебывающийся хрип, и черная вязкая субстанция потекла по ее подбородку.       Страх велел ему сопротивляться, приказывал сбросить с себя существо, что никак не могло быть красноглазой ведьмой. Все впустую.       То, что сидело на нем, хрипло засмеялось, булькало забитым горлом. Смех становился тоньше, сворачивался, как струна, пока не превратился в мерзкое, едкое хихиканье. Тварь подалась вперед. Лицо, что смотрело на него, не было человеческим.  — Я тебя нашла.       Пальцы, увенчанные пятью длинными когтями. Нет, это не когти. Это ржавые металлические пластины, вбитые в ногти, удерживаемые поперечными штырьками в ногтевых фалангах. Этот заточенный веер чудовище вонзило себе в грудь, вытащило лаково блестящее сердце, которое мерно билось в сгнивших пальцах, и сдавило. Черная густая кровь брызнула во все стороны, как из перезрелого помидора.       Оно смеялось. Черная жижа капала ему на грудь, холодная и жгучая.       Где-то снова ударил колокол.       Тварь смеялась. Смеялась над его беспомощностью. Упивалось безмолвным ужасом.       Поток черной, липкой, как нефть, мерзости становился все сильнее, заливал, затягивал в себя.       Хихиканье кислотой разъедало мысли.       Холод. Пустота. Безотчетный иррациональный страх.       Ничто.  — Эмиель! Проснись же! Просыпайся!       Пробуждение что прыжок в ледяную воду. Регис резко дернулся, поднялся, хватая ртом воздух. Он задыхался. Легкие словно все еще были наполнены ледяной липкой грязью.  — Посмотри на меня.       Трина сидела рядом с крайне встревоженным видом. Она держала его лицо в ладонях и утирала кончиком большого пальца выступившую на коже испарину.       Ощущение липкости все не исчезало. Отвратительная пленка сна не желала растворяться. Казалось, что сердце вот-вот выскочит из горла.       Женщина склонилась к его уху и еле слышно выдохнула:  — Amunahaim.       Заклинание на неизвестном языке легким бризом пронеслось по нему, разбило оковы кошмара, и Регис наконец-то смог нормально вздохнуть. Все просто исчезло, без следа. Стало спокойно и легко.  — Все хорошо, — ласково сказала ведьма. — Что бы ты ни видел, оно ушло. Дыши ровнее.       С ней все было хорошо. Сон еще не покинул ее лица, придавая очаровательную одутловатость, но глаза уже смотрели ясно. Никаких рваных ран на груди, ни хрипов, ни крови.       Словно желая убедиться в том, что находится в реальности, он обнял ведьму. Та, немного удивленная этим поступком, обняла его в ответ.  — Ну, что с тобой такое? — спросила она. — Что ты видел?  — Мерзость, — Регис не сумел подобрать иного слова. — Это была просто мерзость… Что это было за заклинание?  — Это вариация того заклятья, которым я хотела тебя привести в чувство, когда ты на меня напал. Только более мягкое. Как ты сейчас?  — Как будто по мне прошла вся кавалерия Наузикаа в полном вооружении. Благодарю, дорогая, сейчас намного лучше. Я тебя разбудил?  — Все равно пора вставать. Солнце уже взошло.       Регис взглянул в сторону окна. Серый рассвет уже озарил сумрачную лесистую местность. Изнурительный дождь закончился и уступил место дымке, что пахла смолой и хвоей. Пробудились птицы, принявшиеся выводить рулады, каждая на свой лад. Пора было собираться в дорогу.  — Слушай, — заговорила ведьма, закончив трепать лошадь по загривку. — Как-то вчера нехорошо получилось. Ты не подумай, что я из этих, слабых на передок. Мне казалось, ничего плохого не будет. Ты один, я тоже, тебе там снится всякое интересное…  — Что? — не сразу сообразил вампир. — А, нет, ничего страшного. Ничего такого я не думал.       Обсуждать произошедшее вовсе не хотелось, и Регис был очень благодарен Трине за то, что лаконичный ответ ее устроил. Что-то ему подсказывало, что решение пойти в отказ было несомненно верным.  — Что тебе снилось? — спросила Трина, нарушив мрачное молчание.       Они уже вышли из чащи и вернулись на тракт, что вел к перевалу, за которым уже лежало княжество Туссент.  — Ничего, — Регис дернул головой, отгоняя неприятные воспоминания. — Просто кошмар.  — Чудовища тоже видят кошмары?  — Тебя это удивляет? Думаешь, раз я склонен пить кровь, так кошмары для меня что-то приятное? Это вовсе не так, — ответил он, немного растянув губы в улыбке.       Трина хмыкнула.  — Ничего такого я не думала. Просто тот еще, наверно, был кошмар. Началось все вроде бы, ммм… неплохо, а потом началось что-то невообразимое. Я не видела, но чувствовала. Тебе было очень-очень страшно. В Башне я всякого навидалась, и я знаю, как стонут от невыносимой боли. С тобой было то же самое.       Ему почудилось эхо ехидного смеха, где-то далеко на задворках воспоминаний. Оно тут же кануло в Лету. Утонуло, как камушек в глубоком озере.  — Я думаю, тебя посетил ночной душитель, — Трина потрепала лошадь за холку. Животное довольно всхрапнуло и запрядало ушами.  — Это что еще такое?  — Паразит, пьющий энергию своей жертвы. Как вампиры пьют кровь, эти присасываются и паразитируют на снах. В общем, они не опасны, но сил потом нет и настроение плохое.       В этом Регис был полностью согласен, сил у него в самом деле было немного. Ко всему добавлялась и нещадная головная боль. К счастью, зеркала не могли его отразить, ибо увиденное ему бы вряд ли понравилось.       В одном его мнение расходилось с тем, что сказала ведьма. Паразит или нет, но кошмар казался ему чем-то вроде предостережения. Что-то ждало их в Туссенте, и это что-то не имело добрых намерений.       Вслух он так ничего и не сказал.