Долг жизни

»… В которой героиня залечивает раны, общается с принцем и принцессой и… остается у короля.»

»…Влюбляются не в лица, не в фигуры — Они всего лишь маски, миражи. Влюбляются надолго лишь в натуры, Влюбляются в мелодии души.» Шаркунова А.

— Красота неземная, глаза слепит. — Ворчливо приговаривала я, стараясь разглядеть свое мутное отражение на поверхности относительно чистого подноса, который я приспособила в качестве своего зеркала. Я обтирала влажной тряпкой синяки на шее и запястьях, заботливо оставленные мне Ги де Лузиньяном прошлой ночью. Холодная вода едва ли помогла свести их, но это все же было лучше, чем ничего. Чтобы не появляться такой разноцветной красавицей на людях и не давать повода для новой порции сплетен вокруг моей и так чудаковатой натуры, мне пришлось придумать себе маскировку. Белый платок, так кстати оказавшийся на дне объемного сундука, был повязан на шею, и чтобы не выглядеть слишком экзотично, мне пришлось обвязать его вокруг головы, как это делала Сибилла в фильме. За столом отсутствовал Тиберий с Балианом, и это пустота неприятно действовала на нервы. Зато Ги де Лузиньян вальяжно, почти небрежно развалился на своем месте, и судя по хмельному взгляду, уже с утра пораньше успел выпить. Видимо, в отсутствие Маршала он чувствовал себя комфортнее и свободнее. Ги поглядывал на Сибиллу, которая невидящим взором уставилась на тарелку перед собой, так и не притронувшись к еде. Заметив меня, Ги отсалютовал мне кубком, и по его губам скользнула насмешливо-надменная улыбка от которой у меня по позвоночнику пробежала дрожь брезгливости. — Доброго всем дня, — через силу проговорила я. Сибилла подняла на меня грустный взгляд светло-голубых озерных глаз, так похожих на теплую лазурь ее брата, и на ее тонких губах мелькнула вымученная улыбка. — Как-то вы неважно выглядите. Не выспались? Кажется, вы вчера вернулись от короля заполночь. — Вопрос Ги настиг меня, когда я подносила ложку ко рту. Мне с трудом удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но вот понять намек, легко читавшийся между строк, было гораздо проще. И не мне одной. Сибилла подняла на меня взгляд, в котором виднелось веселое удивление и недоверие к словам мужа. Ги, напротив, смотрел на меня с плохо скрываемым торжеством, а патриарх… Патриарх Иерусалимский тихо молился. Но это было его обычным состоянием в моем присутствии. С самой первой встречи мы прониклись к друг другу взаимной неприязнью. Я тряхнула головой. И с чего это Ги де Лузиньяна так сильно волнует личная жизнь короля? Не к добру это. И ладно если бы тень от подобного вопроса падала лишь на мою репутацию, но она так же задевала короля. А впутывать этого достойного и честного человека в мерзкие и непонятные игры Ги де Лузиньяна мне вовсе не хотелось. Медленно пережевав пищу и аккуратно отложив столовые приборы в сторону, я посмотрела на Ги. Этого времени мне хватило, чтобы придумать ответ. И я решила быть честной. — Да, это так. Мы играли в шахматы и говорили о литературе, потом к нему в покои пришли лекари, а я отправилась к себе. Было действительно поздно, и странно, что вы могли меня видеть. Я думала, что достопочтенные рыцари в это время почивают, а не ходят по дворцу как призраки и не следят за молодыми дамами. Мое лицо — святая наивность. И теперь все внимание было обращено к Ги. Я видела, как на его грубом лице ходили желваки, его темные глаза сурово глядели на меня из-под кустистых бровей. Еда вдруг резко стала прогорклой, безвкусной и остывшей. Весь аппетит испортил, сволочь. И я поспешила откланяться. Очень захотелось увидеть короля. Январь 1185-го почти подходил к концу, и время неумолимо, безжалостно и равнодушно приближалось к весне. А я знала, — и это знание не принесло мне ничего, кроме страдания, — что король не переживет эту весну. Неважно о чем мы будем говорить или просто будем молчать, разглядывая загадочные узоры на восточных коврах, мне просто хотелось находиться в его обществе. И с чего вдруг во мне проснулась такая жажда общения? Резко сменив курс на королевские покои, я задумалась о том, не слишком ли нагло я пользуюсь расположением короля и как он отреагирует на мое появление средь бела дня? Пребывая в задумчивости, я остановилась, и вскоре услышала оклик, на который отреагировала не сразу. Обернувшись, я заметила Сибиллу, которая стояла в окружении бесцветных теней-служанок. — Мой сын часто спрашивал о гостье из будущего. Сейчас я направляюсь к нему. Быть может, вы составите мне компанию? Отказывать сестре короля было идеей опасной и неблагоразумной, и я согласилась. Да и к тому же мне самой хотелось посмотреть на маленького принца. — С удовольствием, Ваше Высочество, — с готовностью ответила я, и Сибилла улыбнулась. Покои принцессы и маленького принца находились в другом крыле — противоположном королевским комнатам. Было ли это связано с желанием Сибиллы видеть брата как можно реже, я так и не догадалась. Пройдя внутрь, мы застали маленького принца за интересным занятием: под присмотром нянек он лепил из глины, остатки которой лежали на небольших блюдцах, завернутые во влажные тряпицы. На широком каменном подоконнике сушились маленькие светло-серые фигурки, отдаленно напоминающие дам, рыцарей, лошадей и деревья. Каждая фигурка, пускай и неказистая, была сделана с большой любовью и особой тщательностью маленькими детскими руками. Заметив нас, Балдуин радостно улыбнулся матери и смутился появлению незнакомца в моем лице. Я приветливо улыбнулась мальчику и под одобрительный кивок Сибиллы подошла ближе. — Что вы делаете? — поинтересовалась я у него. — Леплю из глины… мадам. — пробормотал он себе под нос, разглядывая собственные руки, перепачканные застывшей серой массой. — Зовите меня просто Эридой, Ваше Высочество, — отмахнулась я от всяких формальностей. — А я Балдуин, — он широко улыбнулся, демонстрируя искреннюю детскую радость от нового знакомства и отсутствие выпавшего молочного зуба. — Приятно с тобой познакомиться! А что ты лепишь? Стоило только найти интересную для ребенка тему, как застенчивую и скромную натуру принца сменила бойкая и деятельная личность. Балдуин подвел меня к подоконнику, и, поочередно указывая пальцем на серые фигурки с непропорционально большими головами, руками или ногами, называл каждую по именам, которые он для них придумал. Потом мне были показаны рисунки и внушительная коллекция игрушек. Сибилла, сидя в кресле, с ласковой улыбкой наблюдала за сыном. И мне было весело от того, каким светлым и счастливым было детство маленького принца, еще не познавшего ни горечи, ни боли. И грустно от того, что он так навсегда и останется ребенком. «Отрок-король, Балдуин, в сем гробе лежит погребенный, Бывший по счету седьмым, от царственной крови рожденный, Смерть унесла короля, на детство его невзирая, Дабы владел он вовек уделами райского края.» * Хорошее настроение стремительно катилось в пропасть, как заходящее солнце — за горизонт. Заметив, что на улице смеркалось, я поспешила покинуть Сибиллу и принца, который взял с меня обещание заглянуть к нему вновь. Но принцесса настигла меня у самых дверей и, отведя немного в сторону, тихо поинтересовалась. — Я знаю, о таком спрашивать нельзя, но, прошу вас, как мать, успокойте мою душу. Мой сын проживет счастливую жизнь? Я никогда не питала добрых чувств к Сибилле, но и неприязни между нами тоже не было. И глядя в эти большие грустные глаза женщины, которая совершенно запуталась в собственной жизни и отчаянно нуждалась в помощи и поддержке, я не нашла в себе силы ответить правду. — Он будет хорошим королем. — твердо проговорила я и покинула ее покои. Кажется, я навралась на всю оставшуюся жизнь. Солнце садилось, погода за окном менялась, люди во дворце перемещались, а королевские покои и их обитатель по-прежнему оставались вне времени. Меня приняли радушно и любезно, что успокоило все мои сомнения и бунтующую с утра совесть. На этот раз король вышел поприветствовать меня, и я видела, как тяжело ему это дается и с каким мужеством он борется за каждый пройденный шаг. Я была так сильно вымотана духовно и физически, что сил на разговоры просто не осталось. Король понял это, и в покоях воцарилась уютная тишина. Я подошла к Балдуину. — Можно я обниму вас? — это нарушало всякие существующие рамки приличия, я понимала это и была готова к тому, что мне ответят отказом и укажут на дверь. Была уверена… Но не могла поступить иначе. — Меня? — глухо переспросил король и недоуменно моргнул, словно вопрос был адресован вовсе не ему. А в светлых глазах, прикрытых тонкой пергаментной кожицей век, окаймленной нездоровым красноватым оттенком, отражалось недоверие, страх и робкая надежда. Я медленно-медленно запрокинула голову. — Вас. — тихо ответила я и раскрыла руки для объятий, и Балдуин повторил этот жест. Король был высоким, что я лишь едва коснулась макушкой его подбородка, удивляясь, почему не замечала этого раньше, и слишком худым для своего возраста: я ощущала ровную линию позвоночника и кости плеча, на которое опустила голову. Я гладила белую ткань одеяний, расшитую на груди серебряной нитью. Под моей рукой она слегка колыхалась. Там, под рубахой и туникой, под гниющей заживо плотью, билось большое, храброе и живое сердце. И я не могла перестать думать об нем. Последний бронзовый луч скользнул по комнате, и солнце скрылось за горизонтом. Впереди была долгая ночь. И, видит бог, нам предстоял такой же долгий разговор.