Долг жизни

»… В которой Тиберий вновь выручает путешественницу во времени, Эриде приходится доказывать свою невиновность, а еще, наконец, звучит признание в любви…» Стоило мне оказаться у своих комнат, как меня схватила стража и очень любезно, без объявления войны без объяснения ситуации, повела в темницу. Понятно, свято место пусто не бывает… На все мои возмущенные вопли в попытке прояснить происходящее и призвать доблестных стражников к благоразумию натыкались на стену глухого непонимания и заученной до зубного скрежета фразы «приказ короля». Я уже было смирилась со своей участью не то пленницы, не то гостьи, как вдруг в конце тоннеля появился луч света. Точнее, в конце коридора свое присутствие обозначил Тиберий. Заметив необычную процессию, он удивленно вскинул брови и поспешил к нам. — Что здесь происходит? — Леди Эрида арестована по приказу короля. — Почему не доложили мне? Сначала ее должны доставить ко мне прежде, чем вести в темницу. — Но… — Стражник явно намеревался что-то возразить. — Вы знаете порядок. Передайте ее мне. Живо. — Продолжал давить на них маршал. Он выглядел довольно убедительно и стражники, не найдясь, что противопоставить, передали меня Тиберию. Он рывком схватил меня за плечо и повел в кабинет. Как только мы оказались в его владениях, Тиберий хорошенько встряхнул меня за плечи. — Ну и что ты опять натворила, несносная девчонка? Тебя арестовывают по личному приказу короля! Ты хоть понимаешь, что это значит? — Не кричите на меня! Я и так не понимаю, что происходит! — Зло воскликнула я в ответ и едко поинтересовалась. — Может быть вы мне объясните, господин маршал? — Я не знаю, Эрида… — Растерянно и отпустил меня. — То есть, вы вступились за меня… — Да. — Кивнул он. — Хотя мне действительно показалось странным, что меня не поставили в известность. Почему они решили арестовать вас? — Я не знаю… Целый день была в покоях у принца, меня многие видели. — Я устало опустилась в стоящее рядом кресло. — Они не могли сделать это, ну, без королевского ведома? — Нет. Это личная стража Балдуина. Они подчиняются только ему и мне. Их не подкупить, не переманить и не обмануть. И если я не предупрежден, то приказ действительно исходит от короля. Хотя все это очень и очень странно. Ждите здесь и никуда, ради всего святого, не выходите, я попробую поговорить с королем. Вернулся Тиберий спустя несколько минут. — Эрида, когда вы успели стать шпионкой Саладина? — В его голосе было полно искреннего удивления. — Что? — Я подняла на него заплаканные глаза. Даже сама не заметила, как от перенапряжения начала плакать. Смысл сказанного доходил до меня с трудом. — Мне с трудом удалось поговорить с ним… Король, м-мм, сильно разгневан. Он говорит, что Лузиньян в походе поймал шпиона, а тот проговорился, что ты снабжаешь Султана ценными сведениями о короле. — Бред какой, господи… Я даже письменности вашей не знаю, не то, что арабской. — Простонала я, устало растирая лицо руками. — Что за испорченный телефон… — Испорченный… что? — Один услышал, второй пересказал, третьему послышалось… А на выходе получается несусветная чушь, полностью исказившая первоначальный смысл сказанного. — Пояснила я, а потом резко вскинула голову и в надежде уставилась на маршала. — Тиберий, пожалуйста, дайте мне возможность встретиться с королем, я должна поговорить с ним. — Я верю вам, Эрида. И постараюсь помочь.

***

В королевских покоях все было перевёрнуто вверх дном: создавалось впечатление, что здесь вихрем пронеслись сарацинские всадники. Но апогеем этого бедствия было опрокинутое зеркало: оно всегда стояло в самом неприметном углу, завешенное темно-синей бархатной тканью. Мутная зеркальная поверхность разбилась вдребезги: осколки разных размеров каплями росы рассыпались по ворсистому восточному ковру. Темная деревянная рама, слава богу, уцелела: изображённые на ней девушки с кувшинами и виноградная лоза получили только несколько маленьких трещин. Я не могла понять, у кого поднялась рука на такое произведение искусства. Посреди всего этого хаоса сидел король. Ткань с его головы была сорвана, и я видела, как светло-пшеничные, но такие же тусклые, как и глаза, и как будто потерявшие свой прежний яркий оттенок волосы закрывали шею и едва касались сутулых плеч. В единственном уцелевшем в оправе куске зеркала, я могла видеть его лицо сквозь мутную серебряную пелену — светлое пятно с темными тенями глаз. Его спина и плечи гнулись к земле, как стебли увядающих цветов. От волнения и страха меня сковала нервная дрожь и тошнота. У меня есть всего один шанс, чтобы оправдаться. Оправдаться в том, чего я не совершала. А потом, меня, возможно, казнят за предательство или если вступится Тиберий, то просто напросто вышлют из города и забудут как страшный сон. Не так важно, на самом деле. Единственное, чего я боялась, что не смогу опровергнуть клевету Ги и в глазах Балдуина навсегда останусь никогда не предавшей его предательницей. Будучи в шаге от короля, который даже не заметил меня, я наткнулась на серебряную маску, сорванную в порыве гнева и отчаяния. Я подняла ее и обнаружила, что внутренняя сторона была влажной. — Балдуин, — я опустилась рядом и тихо позвала его, чтобы не напугать, и мягко обняв со спины, вслепую протянула ему маску. Он вздрогнул не то от звука голоса, не то от прикосновения и растерянно провел рукой по ковру вокруг себя, в попытке найти утерянную маску. Справившись с волнением, он надел ее и поднялся с колен. Он кричал, задыхался и снова кричал, срываясь на сип. Говорил какие-то холодные, жестокие и обидные слова. А я смотрела в глаза, видневшиеся сквозь прорези маски, на слипшиеся стрелочками от слез длинные светлые ресницы, на пряди льняных волос, прилипших к маске. И думала о том, сколько гнева, боли, горечи и силы в этом умирающем хрупком человеке. Он умолк, тяжело выдохнул, и с его губ сорвался вопрос, что легче пуха. — За что ты так со мной, Эрида? Под конец его гневной, грустной, незаслуженно обвинительной речи я с трудом могла удержать остатки хладнокровия и хваленой выдержки. Но стоило только мне произнести свой вопрос, как горло словно сковали железными обручем, и звуки с трудом пробивались через глотку. — А ты? Ты слепо поверил Ги, зная, каким вздорным характером он обладает. А мог бы просто поговорить со мной. Я стянула ткань, скрывающую шею, и обнажила бледно-желтые уже почти незаметные синяки, оставшиеся после нападения Ги. — Лузиньян? — свистящим шепотом спросил король. Ответом ему послужил мой молчаливый кивок. — Почему ты не сказала мне раньше? — Потому что я сердобольная дура, Балдуин. Ги, наверное, важен для королевства раз ты, Сибилла и Тиберий все еще терпите его, и я пожалела его и не стала раздувать скандал. Да и к тому же, все книги учат нас тому, что если вы вдруг оказались путешественником во времени, настоятельно не рекомендуется вмешиваться в исторические события. Кто знает, к чему это может привести… А я все еще хочу вернуться в свое будущее, а не какое-нибудь альтернативное. — с губ слетел нервный смешок. — Лузиньян понесет ответ за свои злодеяния перед Высшей курией. — Как будто не замечая моих слов, продолжил говорить Балдуин. Его рука скользнула к моей шее и невесомо коснулась бледно-желтых отпечатков, как бы невзначай задевая большим пальцем овал подбородка. — Довольно с него моей милости, грехов у этого дьявола в человеческом обличье скопилось немало, перевешивая даже его немногочисленные достоинства. Он с сожалением отнял руку от моего лица и тихо спрятал ее в складках мантии. Если Ги запрут в темнице или казнят, то кто же тогда станет следующим королем? Случится ли битва при Хаттине? Балдуин принял решение, и я буквально ощущала как колесо истории начинает новый ход. Погрузившись в размышления относительно будущей судьбы Ги де Лузиньяна, своей собственной, да и всего королевства в целом, я села на ближайшее кресло и запустила руку в волосы… И застряла! — Балдуин! — Взмолилась я, даже не надеясь, что такой женский атрибут найдется у короля. — Полцарства за расческу! Он недоуменно моргнул, но довольно быстро справившись с удивлением, произнес. — Сейчас посмотрю, сиди здесь. Угу, сижу… Как будто стоит ему отвернуться, я тут же совершу побег в Китай. Спустя мгновенье перед моим взором появился гребень дивной красоты. Старинный, деревянный, усыпанный жемчугом, с выгравированной на темной поверхности буквой М. — Этот гребень принадлежал моей бабушке королеве Мелисенде. Она завещала мне, чтобы этот гребень и то зеркало я передал своим дочерям, когда они у меня появятся… Когда я понял, что из-за болезни не смогу создать семью и иметь детей, это показалось мне воистину… жестокой насмешкой. Впрочем, королева Мелисенда скончалась через несколько месяцев после моего рождения. Отец говорил, что она была удивительной и немного странной женщиной. Я была заворожена и гребнем, и коротким рассказом. И пропустила момент, когда гребень мягко коснулся моих волос. Я не стала возражать, лишь улыбнулась краешком губ. Какая женщина может похвастаться тем, что ее волосы расчесывал сам король? Я могу. Наслаждаясь самим процессом, я вдруг услышала тихий голос. Балдуин пел. О чем-то прекрасном, грустном и очень личном. Я не могла представить, что король обладает таким красивым, ангельским голосом. Меня всегда восхищали люди, обладающие музыкальным даром, которого я, увы, была лишена. И хоть дикция короля была немного нарушена из-за прогрессирующей болезни, я все равно узнала эту мелодию. Я не могла не узнать ее. Когда я была маленькой, родители часто оставляли меня в лавке старого араба-торговца лампами из цветного стекла. Он был близким другом нашей семьи. Его бронзовое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, казалось, светилось тем же таинственным светом, как и лампы, которые он продавал. Я приходила к нему, погружаясь в это царство загадочно мерцающих разноцветных ламп, добродушный и мудрый старик заваривал холодный чай в прозрачных маленьких, похожих на розу стаканах, и пел мне старинные арабские баллады. Моей любимой песней была старинная арабо-андалузская баллада о любви поэта к прекрасной девушке.* Его сердце сгорало от любви и он просил милосердия и пощады у красавицы. И именно эту песню пел для меня Балдуин. Только для меня одной. Что-то тронуло мое черствое сердце. На глазах отчего-то вновь выступили слезы и я быстро смахнула их тыльной стороной ладони. Этот жест не остался незамеченным для короля. — Почему ты плачешь? Я сделал тебе больно? — Он прекратил петь и отложил гребень в сторону. Почему я плачу? Черт его знает… Меня тронула его искренность и чувства, о которых я подозревала, но боялась говорить открыто. — Мы женщины существа слабые, коварные и чувствительные, нам особо не нужен повод. — Попыталась отшутиться я. Вышло скверно, если не сказать, что совсем плохо. Балдуин не удовлетворился таким ответом. Он позволил себе смелость и опустил свои руки мне на плечи. — Эрида, я вырос с двумя сестрами. Поверь мне, ваши женские слезы всегда-то что-то да значат. Я хмыкнула и накрыла своей ладонью его руку, покоящуюся на моем плече, в задумчивости, почти бессознательно, ласково погладив ее. — Я знаю эту балладу, Балдуин. И это самое прекрасное, что я когда-либо слышала. У тебя удивительный голос. — А я в тайне надеялся, что ты узнаешь ее… — Смущенно пробормотал он, и вдруг оказался рядом со мной, присев напротив меня и взяв мои руки в свои большие и узкие ладони. — Эрида, я не знаю, какие бесы руководили мной, когда я так слепо поверил Ги и обвинил тебя черт знает в чем… Поэтому я искренне прошу у тебя прощения. — Балдуин, мы все совершаем ошибки, и я просто рада, что все прояснилось. — Эрида, я не знаю, сколько мне еще отмерено, но хочу провести все эти дни с тобой. Потому что без тебя моя жизнь кажется мне совершенно безрадостной. Ты такая удивительная, Эрида, и если бы я был здоров, все могло бы сложиться иначе. — Знаешь, — принимая эстафету откровений, я погладила его руки, — когда я училась на факультете археологии, нас отправили на недавно обнаруженные руины замка у брода Иакова. Разгар лета, было душно, жарко, а мы сидели и копались в этих камнях, — я улыбнулась воспоминаниям, — и наш старший товарищ, чтобы вдохновить нас, начал рассказывать о хозяине этого замка, о тебе… И тогда я так впечатлилась его рассказами о храбром юном короле, что, кажется, без памяти влюбилась в человека, который старше меня всего-то на восемь веков. Всегда мечтала увидеть тебя вживую и никогда бы не подумала, что это действительно произойдет. После этого начинаешь верить в чудеса. — Я весело фыркнула и подняла взгляд на Балдуина. В его глазах стояли слезы. Ну что же это такое! Сидим и ревем тут в три ручья как в плохом фанфике! Я коснулась его маски, безмолвно спрашивая разрешения. Он кивнул. Его лицо… Да, проказа оставила на нем страшный отпечаток, но это по-прежнему было лицо близкого человека, изъянов которого я перестала замечать. Балдуин опустил глаза. — Балдуин, посмотри на меня, — шепнула я, — ты прекрасен. Он поднял взгляд, и в этом взгляде было все: неверие, испуг, робость и надежда. Пока он не успел опомниться, я невесомо коснулась его нижней губы, почти не тронутой ужасной болезнью, запечатлев легкий поцелуй. Он медленно отодвинулся. — Ты не боишься заразиться? — Балдуин, — с улыбкой ответила я, — мне лень сейчас читать тебе лекцию про пути передачи проказы, но нет, не боюсь. И я вновь оказалась в цепком кольце теплых объятий. — Ты не представляешь, как многое для меня это значит.