Долг жизни

»… В которой расставляются все точки над i.» Все облачились в белые, траурные одежды. Замок погряз в своей скорбной тишине. Как это отвратительно и низко — ещё живого хоронить. Вопреки дворцовому этикету, я ходила в том же платье теплого канареечного оттенка. Я была убеждена, что Балдуин слишком сильно любит жизнь, чтобы позволить своим родственникам и друзьям проживать его последние дни в трауре и наигранной печали. Пятнадцатого марта ему было плохо, а шестнадцатого — ещё хуже, чем вчера. Балдуин таял буквально на глазах. Он почти все время спал, а если и бодрствовал, то никого не узнавал, смотрел большими печальными глазами куда-то вдаль и тихо звал своего отца. И я потеряла надежду что-либо изменить. Вместе с другими братьями-лазаритами я дежурила у постели короля, не отходя от него ни на шаг. Себя убеждала в том, что просто хочу быть рядом с ним, когда он уйдет, но в глубине своей души знала, эгоистично надеялась, что он узнает, вспомнит меня и позовет по имени… Где-то под вечер того же дня пришла принцесса Сибилла вместе с сыном и патриархом Ираклием. Балдуин IV должен был благословить на царствование Балдуина V, и хоть принц уже являлся соправителем умирающего молодого короля, это было стандартной церемонией, которую необходимо было соблюсти. Пока ждали прибытия Тиберия и Балиана, я наблюдала за маленьким Балдуином. Мальчик чувствовал себя неуютно рядом с умирающим, больным дядей и игрался со свечой, стараясь себя чем-нибудь занять. В один момент, поднеся палец слишком близко, так, что маленькое пламя коснулось его кончиком жёлтого языка. Мальчик тут же с шипением одернул руку. Никто не обратил внимания на эту маленькую шалость, а я была готова плакать от счастья, видя, как принц рассматривает покрасневший палец, и на его лице отражается гримаса боли. Неужели, хоть у кого-то в этой жизни все будет хорошо? Мне искренне хотелось верить, что мое появление здесь было не напрасным, и что хотя бы судьба Балдуина V сложится по-другому. Когда прибыл маршал и Ибелин, я отошла в сторону, чтобы не мешать проводить церемонию. Король находился в сознании, но его взгляд блуждал по покоям, не цепляясь ни за одно знакомое лицо. Он медленно повторял слова за патриархом Иерусалима и, кажется, не вникал в их смысл. Когда церемония подошла к концу, глаза Балдуина неожиданно широко распахнулись, и он пронзительно взглянул на Сибиллу. Балдуин ее узнал. Из покоев я вышла последней, чтобы не мешать брату и сестре прощаться. Они говорили совсем недолго, но эти минуты были для меня бесконечно мучительными. И я уже смирилась, что Сибилла будет той, которой он доверит свой последний вздох. Спустя некоторое время она выплыла из покоев и остановилась возле меня. В ее больших глазах, таких же красивых как у брата, отражалась невыносимая тоска, от которой холодело все внутри. — Иди, — по губам прочла я, — он зовёт тебя. Я посмотрела вдаль удаляющейся принцессе, которую так бережно придерживал Балиан. Когда я вошла, Балдуин снова был без сознания. Он спал, и его грудная клетка медленно поднималась в такт спокойному, мерному дыханию. Дыши, Балдуин, только дыши. Хочешь, я отдам тебе свое дыхание? Вокруг меня ходили слуги: они меняли благовония, зажигали больше свечей. Я сидела на низкой скамеечке возле постели Балдуина и смотрела на его маску, боясь потревожить сон. Нескончаемая суета вокруг начинала надоедать, и я с молчаливой мольбой обратилась к слугам. — Оставьте нас. И была благодарна им, когда они бесшумно вышли. Я встала со скамьи и опустилась на колени возле кровати короля. Взяв его руку в свои, я положила на нее голову, ощутив кожей грубую ткань повязки, пропахшей какими-то травами. Кажется, впервые в жизни я молилась. Совсем не зная слов молитвы, я просто надиктовывала строки, которые рождались в сердце и надеялась, что где-то там меня слышат. — К тебе обращается твоя покорная слуга Эрида. Все просят у тебя что-то для себя, но сегодня я бы хотела попросить за него. Боже, я не буду спрашивать «за что?», я спрошу «как можно облегчить его страдания?» Если бы я могла, я бы все для него сделала. Этот человек достаточно страдал в своей жизни, и за что бы ты его не наказывал такой страшной болезнью, я уверена, он давно раскаялся. Так прости же его наконец, забери его боль и отдай ее мне. Ведь тот, кто любит, должен разделить участь того, кого он любит, не так ли? Не знаю, что заставило меня поднять голову, но именно в этот момент я столкнулась с осмысленным и необычайно ясным взглядом Балдуина. — Что это было? — Молитва. — Такая необычная и красивая. Чьи это строки? — Мои. Честно, я не знаю ни одной молитвы. — Ты просила. За меня. Я молча кивнула, и тут он взорвался. — Господи, да за что же, Эрида, за что?! Зачем я тебе такой? Почему? Я же… … «Прокаженный» — это слово так и не слетело с его губ. Подставив кулак под подборок, я молча смотрела на него. Слез не было. Все они остались в тех бесконечных, бессоных мартовских ночах. Что я могла ему сказать? Клясться в любви на смертном одре казалось таким мелочным и ничтожным. Моя любовь к нему была куда глубже. Балдуин вдруг замолчал и испуганно взглянул за мою спину. Я обернулась. В нескольких шагах от меня стоял древний, седой старик. Сморгнув наваждение, я увидела перед собой маленького ребенка. — Кто ты? — Я тот, что есть и что не существует, чего не обратить и не умолить. Я то, что неописуемо и неотвратимо. — Бог? Незнакомец рассмеялся. — Нет. — Смерть? — Нет, — кажется, его это веселило. — Так ли встречают старых друзей, Эрида? — Я тебя не знаю. — Отрезала я. — Знаешь, — послышался вкрадчивый шепот со всех сторон, — ты знаешь, знаешь, знаешь… Это я спас тебя от Лузиньяна… Я… Незванный гость менял облики: от морщинистого старика до маленького ребенка, от юной девушки до зрелой женщины. — Прекрати! — Как вам будет угодно, — послушно мурлыкнул незнакомец и отобразил мой собственный облик. — Так кто ты, наконец? — Я же тебе сказал… — Это был не ответ. — Не любите вы, смертные, загадок, хотя сами порой — сплошная тайна. Ну, хорошо. Я — Время. И сегодня я выделил для вас мгновение, потому что вы отчаянно хотели меня видеть. — Зачем ты пришел? — Потому что ты хочешь повернуть время вспять, а он, — незнакомец с моими чертами лица кивнул в сторону Балдуина, — желает его остановить. Вот ведь дилемма… И чье же желание я должен исполнить? — А что попросишь взамен? — Лукавство в бездонных глазах Времени мне не нравилось. — Хороший вопрос! — Воскликнул он. — В том то и дело, что ничего мне не надо. Я видел рождение целых наций и империй и их гибель тоже, меня ничем не испугаешь, не удивишь и не обрадуешь. Но твоё появление здесь, Эрида, нарушает ход времени. Я пришел сюда, чтобы немного развеять свою скуку. — Пожалуйста, — я поднялась с колен, чтобы кем бы он ни был, разговаривать с ним на равных, — если ты можешь спасти его, сделай это. — А он не хочет, чтобы ты его спасала ценой собственной жизни. — Незнакомец кивнул в сторону Балдуина, не произнесшего ни слова. — Я прочел это в его мыслях. А в твоих я вижу, что желание твое искреннее, но не в этом ли твой эгоизм, Эрида? Ты лишаешь человека выбора. Я рассердилась. — Мой эгоизм был бы в том, если бы я желала остаться с ним. А я готова раствориться во времени, навсегда исчезнуть из его памяти, лишь бы он жил, а не существовал. — Хорошо, будь по-твоему, Эрида. Только помни о своих словах. Если во вторую вашу встречу он тебя не вспомнит, ты исчезнешь из этого времени. Незнакомец пропал, а время вокруг меня замедлилось и начало растягиваться, искажая все вокруг. Я последний раз взглянула в глаза Балдуина: в них стояла горькая обида. Не таким я хотела запомнить его взгляд… Наконец, все перед моим лицом растворилось, сливаясь в одну сплошную тьму. Первое, что я ощутила, это ужасную ноющую боль в шее. А когда открыла глаза, увидела перед собой давно не ремонтированный потолок своей маленькой квартиры на окраине Иерусалима.