Я Ниган

– Дуайт, Карсона ко мне, огнестрел, – в какой-то момент тихо и холодно сообщил главарь по рации. Диксон откатился от любовника и зашевелился поднимаясь, не желая встречать гостей в неглиже. Движения были рваными. Боль, которая его преследовала днем – оказалась легким дискомфортом. Подумаешь, колючки! Сейчас было похоже, как будто нутро нашпиговано битым стеклом, от любых движений сводило разные мышцы, так что ноги едва слушались, подкашиваясь. Весь низ живота адски ныл, нудная тяжелая тянущая боль растягивалась от поясницы до колен. Встать было сложнее всего. Стрелок всего пару раз оступился, продвигаясь к дивану, постепенно восстанавливая контроль над ногами. Со стола, из стопки с чистой одеждой он взял штаны и швырнул на кровать Нигану. Затем принялся одеваться сам. – Сука, блять, – процесс натягивания штанов оказался особенно адским. – Ебаный же в рот блять пидор, – раздосадованно бубнил арбалетчик сквозь зубы, морщась от боли. Ниган же бодро сел на краю кровати, прижимая к боку наволочку, которую он избавил от подушки. Зажал ткань локтем и вдел ноги в штанины. Сложнее всего было влезть целиком, но он справился. Затем, так же, совершенно бодро, он встал и, пошатываясь, направился к двери. – Ты блять куда? – вмешался арбалетчик, перехватывая того у дивана. Ниган оперся на стрелка. – В лазарет. Сейчас придет врач и я пойду с ним в лазарет. – Никуда ты не пойдешь! – Кажется ты забыл взять револьвер для того, чтобы отдавать мне приказы, – съязвил главарь, злой на свою боль. – А ты, кажется, забыл, кто только что чуть не лишил тебя жизни, – ответил Дэрил, «помогая» любовнику прижать ткань посильнее, сдавив ему рану. – Сука! – выругнулся пострадавший, во время белой вспышки в глазах. Боль прожгла аж до сердца, заставляя колени подкоситься. Ниган был вынужден обнять Диксона крепче, повиснув на нем, чтобы не упасть. – Моя жизнь, что хочу с ней то и делаю, – прорычал он, переведя дух и не обращая внимания на «подкол» любовника. – Уже нет. Устало выдохнув, спаситель поднял взгляд на арбалетчика, сердито сдвинув брови и собираясь выслушать аргументы. – Ты подарил ее мне. Ты помнишь? – пояснил Дэрил с совершенно ясным взглядом. – Я подарил тебе свою смерть! – поправил главарь. – А ты мой подарок не принял. Это, было одноразовое предложение, а теперь, раз уж ты сохранил мне жизнь, уж позволь мне самостоятельно ею распоря… Дэрил снова стиснул его рану, чтобы перебить эту занудную речь и показать свое превосходство в споре. – Бля! – дернулся раненный. Отдышавшись, он снова взглянул в нахальные глаза любовника, улыбаясь, хоть и замученной, но довольной улыбкой. Дэрил с ним игрался. Это было что-то. Уже пара дополнительных язвительных комментариев созрела в голове спасителя, забывшего обо всем в порыве продолжить эти забавы, как раздался стук в дверь. Карсон был приглашен, а вот Дуайту было велено возвращаться к делам. Обнаружив раненного (которым к изумлению врача, оказался главарь) на ногах, ему тут же было велено снова принять горизонтальное положение. Доктор указал обратно на кровать. Ну раз такое дело, Диксон, недолго думая, кивнул врачу подхватить спасителя с другой стороны, потому что вести его самостоятельно – было бы то еще испытание. Сам собирался остаться на диване, но раненный не выпустил его из объятий. – Будь рядом, – потребовал он. – Ты хочешь, чтобы я тебя за руку держал? –попытался было подъебать стрелок, но спаситель совсем не смутился. – Именно, Дэрил. Будешь держать меня за руку. Заодно пригляди за ним, – он кивнул на Карсона, а затем перевел свой взгляд к врачу, чтобы полюбоваться как он отреагирует. Тот был хмур и сосредоточен. Главарь эротично облизал его взглядом, издеваясь. – А то я ему не доверяю. Мало ли что он начнет мне колоть! Раненного уложили на кровать, он схватил Диксона за локоть: – Ложись рядом, – приказал он. Дэрил с трудом взобрался на ложе, подползая на прежнее место, невольно обращая на себя внимание врача. Теперь стало понятно, что пострадавший тут не только Ниган. По подкашивающимся ногам Диксона не сложно было догадаться о том, что с ним произошло. Осмотрев рану, убедившись, что нет внутреннего кровотечения, Карсон наполнил шприц антибиотиком, но был схвачен за руку. – Что там у него? – в самом деле недоверчиво спросил главарь. Дэрил подтянулся проверить, перегнувшись через раненного и хватая пузырек от жидкости. – Линко-мицин, – прочитал он, повертел баночку и уперся прищуренным взглядом в доктора, выпытывая «что за херь?» – Можно, – разрешил спаситель, опуская руку врача. Но, а вот Диксон продолжал угрожающе пялиться, намекая, что если что-то случится с его спасителем, то лекарю точно не поздоровится. Теперь он беспокоится за меня. Потому что, кроме него, никому нельзя причинять мне вред! – усмехнулся спаситель, в голове которого все еще каруселью крутились все последние события. Спаситель рукой успокаивал стрелка, упираясь ему в грудь: – Тихо, тихо, малыш. Карсон все понимает. Не волнуйся. Он знает, чем чревато предательство, вряд ли он станет причинять вред моему здоровью. Дэрил, все же проверил действия врача. И, схватив того за руку, отобрал у него следующую банку: – Лидокаин, – он вопросительно и сердито смотрел на главаря. – Это анестетик! – возмутился доктор. – Я должен зашить рану… – Зашивай! – жестко скомандовал Ниган, не отрывая взгляда от любовника. – Без анестезии? – Да, – спаситель потянулся рукой к Диксону и взял того за шею, притягивая к себе ближе. Тот сопротивлялся, создавая напряжение. Но аккуратно, и недовольно все же приблизился. Забрав баночку у Дэрила, главарь осторожно поставил ее на прикроватную тумбу. – Нехуй транжирить лекарства, – прокомментировал он свой отказ. Глядя в глаза любовнику и предвкушая боль, в спасителе закипала кровь. Когда игла протыкала кожу, задевая края открытой раны, сдвигая порванную плоть, спаситель жмурился от того, как дергаются в агонии нервные окончания, он часто моргал, его ресницы были похожи на крылья птицы, попавшей в силки. Сквозь приоткрытый рот горячее дыхание вырывалась навстречу лицу арбалетчика, которое было совсем близко, чтобы поглощать каждый его сдавленный приглушенный стон, не позволяя этому откровению распространиться дальше их объятий. Диксон чувствовал все напряжение партнера, переживая вместе с ним все эти ощущения. Взгляд охотника был горячим, он гипнотизировал, повелевая терпеть, и это было возбуждающе, помогало отвлечься от боли. Главарь крепко сжимал шею любовника, и тому пришлось схватить его руку, чтобы не так сильно тянуло за волосы. – Теперь надо перевернуться, – сообщил Карсон, отрезая длинную нить. Выходное отверстие должно было причинить больше боли. Ниган расположился на боку, Дэрил лег рядом. И спаситель тут же прижался к нему всем телом, наплевав на Карсона. – Будем делать анестезию? – на всякий случай поинтересовался врач, чтобы не оказаться виноватым и с воткнутой в глаз иглой. – Нет, – утвердительно заключил раненный. Теперь он мог совершенно безнаказанно позволить себе возбудиться по полной. Упираясь в бедро любовника эрегированным членом, вполне незаметно от врача. Дэрила на секунду отвлекло это обстоятельство, он посмотрел вниз, посмотрел на рану, на доктора, который был занят делом. Который оперативно втыкал иглу, мечтая быстрее покончить с этим всем. Но тут же, с первым проколом, главарь притянул стрелка к себе и неожиданно впился в него губами. Эрекция арбалетчика тоже не заставила себя долго ждать. Тепло растеклось по всему телу заглушая всю боль, испытываемую до этого. В штанах моментально стало так же тесно. Мозг просто отключился. Плевать на свидетеля. Это было только их чувство. Спаситель жадно впивался в губы стрелка, используя его в качестве обезболивающего. Дэрил не мог не повиноваться. Он был нужен своему спасителю, и он хотел испытать с ним все. Никогда Карсон не работал в таких «экстремальных» условиях. Мало того, что эти двое были стиснуты в объятьях, и жестко сосались, схватив друг друга за шею, так еще одна из рук Диксона лежала прямо на жопе спасителя, прижимая того плотнее и сковав его тело. Это, конечно, помогало не беспокоиться по поводу того, что главарь может дернуться и испортить работу. Но при этом и сильно отвлекало, ведь здоровенная пятерня выглядела очень хищно и находилась прямо перед глазами. Как только рана была заклеена, боль спасителя едва утихла, и Дэрил почувствовал, что напряжение спало, он оторвался от партнера, чтобы проверить работу врача и отдать дальнейшие распоряжения: – Събал к чертям! – злобно выдал он, тяжело дыша, едва взглянув на заклеенный бок. Тихо и доходчиво. И как бы поясняя, что спаситель больше не нуждается в услугах врача, а о перевязке они и сами смогут позаботиться. Прежде чем главарь смог опомниться, врач отпрял со своего места под испытывающим мутным взглядом арбалетчика, указал растерянно на тумбу, где будут лежать бинты, покидал что-то на поднос, и скоропостижно вышел вон. Обессиленный измотанный Ниган никак не мог отойти от головокружения, в том числе и от осознания, что Диксон теперь распоряжается его людьми за него. Он, конечно, догадался, что Дэрил едва бы согласился светить еще и своим стояком перед посторонним человеком, и так слишком откровенны были их действия, главарь знал, что арбалетчик не любит личное выносить на всеобщее обозрение. Он был замкнутый и скрытный, но его слишком во многом разоблачали за последнее время. Ниган засмеялся. Нежно хватая и возвращая назад к себе своего смущенного любовника. В отсутствии врача оба уже не так горели желанием снова погружаться в крепкие объятья: все это было чревато тем, что швы на ране разойдутся и будет совсем не круто сразу же звать Карсона назад. Дэрил едва прижался к телу партнера, расслабленно, уже ласково придерживая того за шею для устойчивости. Отвечая на его игривые усталые чмоки и слушая его расслабленный смех, хоть сам при этом и хмурился. Постепенно эмоции обоих приходили в норму, истерика, сопутствующая эмоциональному потрясению вечера, стихала, оставляя обоих в распоряжении осознания произошедшего. А осознать предстояло слишком многое. После перевязки оба посерьезнели и обессилили. По всему телу Дэрила начала гулять нервная дрожь, она схватывала его руки и колени, периодически возникал навязчивый нервный тик, дергающий бровь. Арбалетчик отодвинулся на другой край кровати. Нигану тоже было совершенно неспокойно. Ему хотелось встать и сбросить с себя все, что сковывало его. Хотелось взбодриться, раз уж он жив, то – ожить. Но он мог лишь лежать и радоваться хотя бы тому, что тревога и боль позади. – Не уходи от меня, Дэрил, – позвал спаситель, заметив, как отдаляется стрелок. Главарь догадывался, что тот может испытывать после всего этого потрясения. Примерно то же, что он сам испытал, когда чуть не подстрелил Диксона в Александрии. Теперь было уже не узнать, смог бы арбалетчик сам решиться и застрелить любовника. Это страшно было представить, но оба полагали, что «да», хоть наверняка им неоткуда было это знать. В голове Дэрила не было однозначных ответов: хочу или не хочу, смогу или не смогу, хорошо это или плохо. Однозначно плохо было бы – разлучиться, это понимали оба. Поэтому стрелок не мог отпустить руку спасителя, несмотря на то, что хотел побыть один. Как он мог отпустить его теперь? Он чуть было не отпустил его насовсем, в безвозвратный отпуск, чуть было не выдал ему билет в один конец. Он и злился на него, и злился на себя. – Дэрил. Иди сюда, – внезапно снова жестко и холодно приказал бандит. Диксон дернулся в его сторону, бросив на него сердитый грозный взгляд. Мышцы схватывала дрожь все сильней, сковывая тело. У арбалетчика не было никакого желания показывать свою слабость. Тем более ТОМУ Нигану, которого он так и не смог убить, а значит – так или иначе принял. Но этот суровый взгляд снова пленил, этой непонятной силой убеждения, какой Ниган обладал в полной мере. Что за власть он имел над ним? Дэрил не мог понять. Он так же и не мог понять, как можно снова повиноваться этому тону, этому человеку, который заставляет подчиниться и затем терпеть расправу и боль. Но отчего-то он просто не мог ослушаться. Не хотел. Он подполз ближе, растеряв попутно всю свою сердитость, повинуясь главарю, подлез под его руку, которой тот приглашал его в свои объятья и уткнулся лбом в его плечо. Любовник властно накрыл его, скользнув рукой вдоль согнутой в дугу спины, почувствовав, как того одолевает дрожь. Внутри арбалетчика все переворачивалось от тревоги и сожалений, он пытался вспомнить все, что сказал и сделал в порыве гнева, но голова от этого шла кругом. Рука Нигана держала его так крепко, что страх пропадал. Страх, что Ниган увидит его жалким. И что станет его жалеть. Стрелок привык сам переживать свои трудности, наедине с собой. Но теперь есть Ниган. И он не позволит переживать все самому. Это и бесило, и пленило одновременно. Арбалетчик вызывающе посмотрел ему в лицо, снизу вверх. Ниган смотрел строго и сурово. Весь его вид был невероятно гордый и повелительный. Он снова, как будто проникал в голову, совсем без слов. Он запрещал любовнику в чем-либо винить себя. Просто запрещал. Сожалеть о содеянных поступках. Запрещал. Расклеиваться и распускать нюни – тоже запрещал, это подтверждалось крепкими объятьями, когда и вторая рука подлезла под шею стрелка, заставляя того выпрямляться из этой жалкой позы эмбриона, в которую он пытался свернуться скованный своим гребанным сожаленьем и ненавистью к себе. Ненавидеть себя Ниган ему тоже запрещал. Это успокаивало. И придавало уверенности. Арбалетчик вытянул ноги, не смотря на боль, и прильнул вплотную к любовнику. Осторожно приобнял его в ответ. И все смотрел и смотрел ему в глаза. Моргая, опуская глаза и поднимая снова, закрывая надолго и снова возвращаясь к нему за его поддержкой. Ниган видел, что в нем идет борьба, что он слаб. Он был готов делиться своей силой до тех пор, пока не поможет. Пока любовник не напитается сполна, пока не залечит свои раны. Уверенности в спасителе теперь снова было хоть отбавляй. Он то долго сожалеть ни о чем не собирался. Да, психанул. Да, рискнул здоровьем. Да, сделал больно любимому. Но это было ничто по сравнению с той болью, которую, как видел теперь спаситель, Диксон может причинять себе сам. За что он винил себя в этой жизни? Да такое было впечатление, что за все подряд! За то, что совершает необдуманные поступки? За то, что теряет порой самообладание? За то, что причиняет людям боль? А еще за то, что не знает, что ему делать со своим чувством долга. За то, что вечно чувствует себя кому-то обязанным. А всего этого, пожалуй, по нему и не видно со стороны. Оттого, что нелюдим. Потому и нелюдим. Диксон был не из тех, кто сильно много задумывается о жизни. Поэтому он и не знал, что можно снять с себя этот груз. Привык жить с ним, нести его. Подавлять в себе все то жалкое и беспомощное, что он в себе обнаруживал. Считая себя отбросом, мусором. Недостойным ничего. Лишним на этой земле. Он же винил себя за то, что был жив. Да он, казалось, даже винил себя за то, что был рожден! Этого всего дерьма спаситель не мог больше ему позволить. Конечно, сам главарь не был всемогущим и не был настолько уж силен, чтобы и с собой-то справиться. Даже ему требовалась поддержка, которую он получал от своей волшебной биты, служившей ему источником жизненной силы. Люсиль, дай мне силу, – произнес в голове он свое заклинание. Теперь ему просто надо набираться силой вдвойне, чтобы питать и Диксона, вот и все. Хотя Дэрил и сам был источником силы. Вот только осталось избавить его от этого, отравляющего кровь, пакостного самобичевания. Очистить, освободить. Взгляд Дэрила, тем временем прояснялся. Парень успокаивался, расслаблял голову, тушил пожар негодования и паники, отпускал обиды, страхи, сомнения. Уверенность снова появлялась в нем, и это даже пугало. Его глаза становились чистыми, ясными, совсем как тогда, когда он был готов стрелять, бесстрашно. Именно такими их и запомнил главарь. Глубокими, как море, как бездна, как космос, разве что теперь они не были холодными, а, совсем наоборот, грели своей синевой. Теперь в них не было ненависти или печали. Было приятие. Это мой мальчик, – гордо произнес спаситель в своей голове и улыбнулся одними только глазами. Его вид по-прежнему был покровительственным и спокойным, тяжелые ресницы иногда опускались вниз как опахала, и снова поднимались, обнажая томный уверенный взгляд. Наконец, обоих охватила усталость, это был прожитый день, пройденный этап, нужно было оставить его позади и жить дальше. Тело требовало отдыха и мозг, волей не волей, подчинялся. Диксон, окончательно успокоивший разум, мотнул головой потираясь лицом о подбородок любовника, совсем как кот, и прижался щекой к его плечу, показывая, что он собирается спать. Это вызвало улыбку. После закопошился, приподнимая аккуратно торс главаря, вытянул из-под его ног одеяло, так же высвобождая ткань и из-под своего тела, поморщился глядя на огромное пятно крови, показавшееся перед глазами, но недолго думая, развернул его к ногам, и укрылся вместе со своим чудом уцелевшим в этот день повелителем, собираясь уже после разобраться со всеми возникшими вопросами. Он снова нырнул в открытые объятья любимого, был принят и прижат обратно к груди. Размеренный стук сердца успокаивал, как ничто другое. Только сейчас стрелок понял, что никогда не спал с ним в обнимку, вот так, лицом к лицу, только сейчас стрелок понял, что он никогда не спал в обнимку ни с кем. Чтобы слушать этот самый важный звук - биение живого сердца, чтобы синхронизировать свое дыхание с чужим, и заставить оба сердца биться в унисон.

***