КуниЧу звучит как "Нахуй Дазая"

Пальцы жмут на клавиши, одна за другой. Шляпа покоится на подставке для нот, ноги интуитивно жмут на сломанные педали фортепиано. В этом захолустном складе был найден сей инструмент. Не налажен, но и не сильно расстроен. От бетонных плит ноты отскакивали глухим стуком. Подщелкивания в такт с другой стороны капали водой с потолка в одну лужу крови, сейчас находившуюся под стулом, на котором сидел человек, так неудачно живший с ними в одно время. Боялись ли они, что их услышат? Снесло ли им крышу так, что уже все равно? Нет и нет. Что-то среднее. Но пока тепло музыки будоражит кровь они ближе всего к потере разума. Прямо как Дазай, потерявший сознание в очередной раз, себя доведя до немой истерики. Что-то теплое-нежное в музыке, как скользящие по спине в шрамах осторожные пальцы. На высоких нотках такое колючее, как отколупывание от плеч воска и мазки заживляющей мазью. Наверное настроение хорошее, раз ему дают поблажку, наверное это затишье перед бурей. Шатен не знал и подумать не мог, что его бывший напарник так вдохновенно может играть на клавишных. Эта музыка вселяет такую глупую и бессмысленную надежду, но от нее текут слезы и дальше добивать будут морально. Осторожные касания пальцев к кончику клавиш. Как кончик иглы, за собой ведущий неприятную до дрожи атласную ленту под кожей. Все новые и новые швы, но на душе так спокойно. "Нарисуй мне крылья." Тихая просьба и, почему-то, Накахара ее выполняет, белоснежной лентой вышивая на чужой спине крылья ангела. Жаль, от колотых ранок кровь течет по ленте, придавая зловещий цвет. Но от отмоет, он поможет. Он хочет видеть Дазая таким. Беспомощным ангелом, у которого закончились силы на хитрости, ум и скорость. Листая свои три странички, с трепетом блондин наблюдал за действиями в паре метрах от него. Такие нежные, аккуратные. На лице Дазая такая умиротворённость и детективу кажется что, вот, все, больше не будет... Он сделал что хотел, ему хватило, честно... Но он молчит, он приходит, а от этой аккуратности мафиози к его напарнику блевать хочется. Куникида не был бы против, только за, если бы с таким же трепетом кололи спину ему. Но за два дня они не обменялись ни словом. Они приходят сюда просто потому что, а Дазай их просто потому что ждёт. Куникида о касаниях даже в перчатках мечтает. Работа ни к черту, а вопросы " не заболел ли " и рассеянный ответ выбивают из колеи. Нормально все с ним, просто он хочет касаться-касаться-касаться, дышать им, как бы абсурдно это не было. Он все думает о тех словах, что идеала нет, но кусает губы, понимая, что он есть, просто не тот, который себе выдумал. Почти ласково зарываются в волосы шатена пальцы Накахары. Он пьян, а Куникида трезв, как стёклышко, и ему тошно. Дазаю тоже. Правда, скорее обидно. – Знаешь, Чу... – упомянутый даже не стал того ругать за прозвище. Просто слушал этот с хрипотцой голос. – Все не пойму... Ты обчитался историй про Стокгольмский синдром, или ты действительно такой тупой... В ответ приглушённый смех и слабая улыбка. Ему хочется его касаться-касаться, но не может. Точнее. Он может. И хочет. Но не тут, не при Дазае. А где ещё? А это вопрос... Доппо мафиози к себе манит и сажает на стульчик, поднимая с тихим тостом "за нас", бутылку вина. Никаких "их" ещё не было, но никто не возражал вроде. Конечно, кроме Осаму. В молчании слышны хлопанья крылышек мотыльков возле керосиновых ламп, расставленных по относительно небольшой комнате. На фортепиано, рядом с Дазаем, но чтоб не мешало и не дотянуться можно было... На какой-то тумбочке у стены и у ног этих двоих... В какой-то момент стало холодно и они даже уже спящее тело на стуле к себе подтянули – греться. Как вы думаете, Осаму заболеет? Простудится? Наверняка. Обморожение? Ну, вряд-ли пока, но и вышеперечисленного бы не хотелось. Но и прекрасно зная, как тот может умудряться сбежать, его куда-то перемещать было опасно. Сложно, очень сложно. Его и в штаб мафии не привести – будет объявление войны, и отпускать так просто не хочется. Профилактическая работа, да, но хочется ее подольше бы. А пока, тело в лентах скрывают под свитером. На конечностях все так же кольца без замочных скважен, к которым крепятся цепи и груз. Как снять? Разве что распилить, забавно, правда? Цепь не особо длинная, но хватит, чтоб размять на пять шагов ноги, чтоб сделать зарядку, чтоб сходить туда, где должен был быть туалет. Его располагают на деревянных четырех-пяти коробках, на ком положили одеяло, а в качестве подушки – его пальто. Было и второе одеяло, чтоб укрываться. И все. Ну нет, ещё пачка сухариков под "подушкой". Они садисты, но не изверги же. Нет. Это как отель, но время от времени тебя будут бить, трахать, обливать ледяной водой или почти кипятком, зато скудно, но кормят, дают спать, тепло ( хотя бетон... Прохладно, но разминка даёт согреться), никакой работы, есть книга. Одна, уже прочитанная и даже не про самоубийства. Какой-то роман. Будет глупо сказать, что он был не против. Нет, конечно нет, напротив, его это убивало. Эта жалость, снисходительность. И когда понял, что лить абсолютно не зачем, вдруг захотел. Забавно. Обкусанные губы целуют пальцы их пьяного обладателя. Они расходятся по домам, Дазай осторожно шевелит порезанным пальцем. Весело? Очень. Но Безнадёга у всех троих.