Поплачь где-нибудь ещё

      «Бён Бэкхён». Пятый год нахождения в психиатрической больнице – даже здоровый бы свихнулся.              Чанёль зажмуривает глаза, устало протирая переносицу. Отложив бумаги, он подходит к окну, за которым уже не первый час шёл самый настоящий ливень. Завтра он снова попытается всё исправить. Завтра он снова попытается искупить свою вину.              Новый день встретил тёплой и солнечной погодой: небольшие лужи поблескивали, отражая лучи майского солнца, наконец, после знойной жары воздух очистился. И на этом плюсы наступившего дня закончились.              - Подавись своими таблетками, - первое, что услышал Чанёль, только войдя в палату.              Бэкхён лежал, всё так же укрывшись полностью одеялом, будто он вообще не двигался со вчерашней ночи.              Конечно, Чанёль и не надеялся, что его радушно встретят с улыбкой и дружескими объятиями, на такой приём он тоже не рассчитывал. Хотя, всё вполне оправдано.              - Доброе утро, Бэкхён, - произносит Пак, пропуская мимо ушей адресованные ему секундами ранее слова.               В ответ лишь тишина и тело, которое все сильнее укутывается в одеяло, словно в попытках защититься от раздражителя.              Чанёль аккуратно ставит поднос на тумбочку и тихо подходит к кровати. Заглядывая через лежащее тело, он видит, как под сомкнутыми веками бегают зрачки, а ресницы, несвойственно для спящего, мелко дрожат.              - Тебе нужно позавтракать, - слишком близко приблизившись к пациенту, произносит Чанёль. Любой коллега отругал бы его за такие действия, сославшись на «от психов можно все, что угодно ожидать», но Чанёль знает, что Бэкхён не такой. По крайней мере, был.              Бёна на секунду передергивает от одной мысли, что ему принесли завтрак в палату, а не загоняли по часам как буйных животных в общую столовую, хотя в глазах персонала они ими и являлись.              - Сюсюкаешься как с ребенком, - в ответ, все еще с закрытыми глазами, - не боишься, что накинусь и вырву глаза? Хотя, было бы прекрасно, знаешь, может тогда меня перестанет выворачивать от твоего трусливого взгляда.              Чанёль уже перестал считать сколько раз за эти сутки у него земля уходила из-под ног. Снова это мерзкое чувство - ком в горле, от которого не хочется плакать, нет, хочется кричать, пока не сядет полностью голос; истерить как маленький ребенок, до последнего истошного хрипа. Но никто уже не услышит твои мольбы и извинения, и от этого становится ещё хуже.              - Не заставляй меня насильно пихать в тебя эту еду, - сквозь зубы, пытаясь сдержать нахлынувшую злость, проговаривает Пак, но выходит слишком резко.              Бэкхён распахивает глаза и поворачивается, утыкаясь взглядом в лицо доктора.              - Ты заставляешь меня скучать по господину Наму, доктор, - снова с ухмылкой, которой всегда сопровождал это обращение, произносит Бэкхён, - его наплевательское отношение меня устраивало намного больше, чем твоя лицемерная забота, граничащая с дотошностью.              Чанёль отходит на пару шагов, чтобы притянуть стул, стоящий в углу комнаты «на случай посетителей», и садится на него.              - Раз тебе так интересна моя компания, могу просидеть тут, пока ты не закончишь трапезничать.               Шумно выдохнув, Бэкхён скидывает с себя одеяло и присаживается на кровать. Весь его внешний вид сейчас казался таким невинным и чистым: растрёпанные волосы с торчащими в стороны прядями, почти невидимый след от подушки на правой щеке, только эта невинность разбивалась вдребезги только от одного взгляда и непокидающей губы ухмылки.              - Как скажешь, доктор. Чтобы не видеть твою унылую и мерзкую физиономию я готов хоть вылизать все тарелки в этой больнице.              Казалось, Бён так легко принял чужие условия и Чанёль уже успел в душе обрадоваться маленькой, но победе, пока в стену не полетел стакан и, разбившись, оставил там грязное пятно. Соскочив с места, пока очередная посуда не попала под горячую руку и стала жертвой не совсем адекватного поведения, Пак, скрутив руки мужчины, толкнул его, прижимая к постели.               - Смысла вырывать глаза нет, твой взгляд все равно останется в памяти до последней секунды моей жизни! - рычит Бэкхён, но половина слов просто утопают в подушке.              Резко открывшаяся дверь впускает в палату персонал, который среагировал на шум и уже вооружившись успокоительным, приближался к кровати. Одним движением перевернув тело, двое мужчин сдерживали руки, а Бэкхён заметив в руках третьего шприц, начал вырываться с новой силой, ногами пиная воздух.              - Прошу, не надо, - как мантру судорожно повторяет он, качая головой в стороны. Жалкие попытки вырваться из рук, сжимающих, как показалось, нечеловеческой хваткой, словно цепями Гефеста, не дали никакого результата. Впрочем, как и короткий взгляд, наполненный мольбой и направленный на «Геракла», что, отойдя в сторону просто бездействовал, наблюдая за всем абсолютно мёртвыми и холодными глазами.              Наконец игла нашла вену, а успокоительное совсем скоро смешалось с кровью. Бэкхён все ещё пытался вырваться, как муха, попавшая в тонкую, но цепкую сеть паутины, избежать уготовленную ему неизбежную участь, но с каждым разом это давалось всё сложнее и попытки оказывались слабее и слабее, пока через пару минут тело окончательно не перестало слушать своего хозяина и, окаменев, провалилось в глубокий сон.              Чанёль, впервые за долгое время увидел в Бэкхёне то, что напоминало о его старом знакомом, хоть что-то живое во взгляде - страх.              Они снова остались одни в палате, Пак уже собирался потянуть за ручку двери, но резко развернувшись, он подошел к спящему Бэкхёну и накрыл его одеялом. Теплым одеялом. Потому что так любил Бён Бэкхён.              - На улице сорок градусов жары, ты лежишь тут после горячего секса и просишь у меня еще плед, потому что тебе холодно? –в шутку, но с толикой недовольства бубнит Чанёль, абсолютно голый в поисках покрывала, - если собрался умереть, давай решим - не в моей квартире?              - Видимо, не такой он был и горячий, раз прямо сейчас я лежу тут и дрожу, - пропустив мимо ушей последнюю фразу подал голос Бэкхён.              Наконец, достав нужную ему вещь, Пак залезает на кровать, покрывая вторым слоем распластавшееся на ней тело.              - Ты дрожишь от удовольствия, малыш, - подшучивая,Чанёль повис над Бэкхёном, рассматривая плоды своих работ в виде опухших губ и пятен на шее, которые темнели буквально на глазах.              Бэкхён, уловив взгляд, потянулся за новой порцией поцелуев, обнимая руками шею. Губы снова встретились, языки вновь переплелись, а холодные пальцы царапали шею и пробирались в пряди волос, оттягивая их.              - Хочешь ещё, малыш? - оторвавшись от губ, спросил Пак.              - Только если подставишь свой зад, - оттолкнув Чанеля, ответил Бэкхён, - и не называй меня так, ты не третьесортный актёр из дешевого ситкома.              - Не в этот раз, малыш, - смеясь, он развалился рядом, получая слабый толчок по ноге.              Ещё одну ночь они провели вместе. Ещё одну ночь Чанёль, улыбаясь как влюблённый дурак, наблюдал, как прижавшись к нему, засыпает любимый человек. Ещё одну ночь Бэкхён засыпал, утыкаясь в грудь человека, которому он смог, наконец, довериться.                            Прикрыв дверь, мужчина оставил по ту сторону «мирно спящего» Бэкхёна, пока по эту угрызения совести умножились в десятки раз, после произошедшего. Пройдя по коридору, Пак подошел к санитарам, что несколько минут назад находились с ним в одной палате.              - Вот и художнику талон пробили, – произнёс один из них.              - В каком смысле? – поинтересовался Чанёль, не до конца, а точнее совсем, не поняв выражение.              - В том, что он особо буйным то никогда не был. Сидел себе спокойно, куда позовёшь – туда и пойдет, как марионетка, непонятно только зачем его в одиночной до сих пор держали. Хотя, один раз, в первый его год было дело, но тут новость о смерти матери, сам понимаешь.              Нет, угрызения совести умножились теперь в сотни, тысячи раз. От одной мысли, что Бэкхёну «пробили талон» именно по вине Чанеля, из-за его упущения, хотелось прямо сейчас наложить на себя руки, полностью исчезнуть из этого мира. Как теперь смотреть в его глаза, если в памяти останется полный мольбы и беспомощности взгляд? Как помочь человеку, которому ты с каждым разом делаешь все хуже и хуже, причиняя больше боли?              В кабинете Чанёль уже рефлекторно открыл дело. Снова мило улыбающаяся Миён - лицо, которое преследует его всю жизнь. Больше чем перед Бэкхёном, Чанёль, наверно, чувствовал вину перед ней. Хоть девушка и поступила на юридический факультет, под строгим приказом первый год слушать Чанёля, а тот в свою очередь должен был стать настоящим защитником и охраной молодой девушки, в самом же деле все было наоборот. Именно её слёзное лицо и просьба проводить до дома, спасли Пака от передряги, в которую в тот же день попали его однокурсники и наказание за которую они выполняли еще добрый месяц, а уговоры и красивые речи о том, что она попросила помощи Чанёля и по этой причине тот опоздал на пару, спасли от отстранения от экзамена. Миён правда было сложно отказать, особенно Чанелю, который догадывался, какие чувства девушка испытывает к нему. Любил ли Чанёль Миён? Несомненно, но как сестру. Любила ли Миён Чанёля? Безусловно, но как молодого человека.                     - Ты что, правда встречаешься с мальчиком из университета Чонина? – со слезами на глазах проговорила Миён, показывая экран своего телефона.              Чанеля не столько удивило, какого черта кому-то понадобилось выслеживать и оповестить об их отношениях чуть ли не два крупных учебных заведения, сколько осведомлённость подруги о биографии Бэкхёна. Понятия не имея, как остановить её истерику, Чанёль выдал первое, что ему пришло на тот момент в голову:              - Тебе после этого будет неприятно со мной общаться?              - Ты идиот, Пак, беспросветный идиот! Мне всё равно, целуешься ты с девушкой или мужчиной, мне обидно, что это не я! Неужели ты не замечаешь, что детская привязанность давно переросла во что-то больше? Каждый раз я просила о помощи, чтобы урвать хоть несколько минут с тобой, правда думаешь, что я не смогла бы достать эту дурацкую книгу с полки в библиотеке, или я настолько глупа, что не смогла бы разобрать элементарный текст по праву? Я пыталась окутать тебя заботой, надеясь на взаимность, и что в итоге получила кучу рассказов о том, как вы чуть ли не заглатываете друг друга с каким-то Бэкхёном? Я люблю тебя, Пак Чанёль, пойми ты это уже! – захлебываясь в слезах, уже прокричала Миён.              Конечно, Чанёль прекрасно знал, но не хотел признавать это до последней секунды. Строить из себя дурака было намного легче, нежели отказать Миён и причинять ей боль, а зная эмоциональность подруги, потом ещё и сидеть в неведении с мыслями «во что это может вылиться». Он не хотел терять близкое общение с ней, с её братом Чонином, да и их родителями, для которых Пак стал третьим ребенком. Но и ответить Миён было нечем. Её правда можно было назвать идеальной: отличное воспитание, манеры, красивая внешность и добрый характер, но в голове Чанёля въелся образ «Миён-сестра» и это было уже невозможно изменить.              - Прости.              Одно короткое слово и остатки надежды девушки рушатся вдребезги. Она падает в объятия своего «друга», оставляя на его рубашке мокрые следы от слез и пятна от макияжа.              Если бы Чанёль знал, чем все это кончится, он сотни раз ответил бы взаимностью признанию девушки. Несмотря на отсутствие чувств любви, только ради сохранения её жизни. Возможно тогда, все было бы иначе – они сейчас сидели вместе и он видел счастливую улыбку в настоящей жизни, а не на рисунках маньяка, слышал задорный смех и чувствовал тепло её тела. Но пару лет назад в его жизни был человек, который мог дать всё это Паку, и этот человек уже пятый год проходит «лечение» в тюремной психиатрической больнице. Человек, который был достоин такого же счастья, как и Миён, оказался изолирован от мира по обвинению в убийстве последней. А все только потому, что в их жизни однажды появился Пак Чанёль.              Спустя пару часов мужчина решает наведаться к Бэкхёну в надежде, что действие дозы уже закончилось. Смысла оттягивать момент очередной встречи нет – лучше увидеть его снова и получить в свой адрес кучу оскорблений, ненависти и проклятий, чем дальше продолжать сидеть и накручивать себя. В конце концов, может Бэкхён и осознает, что это произошло не просто так.              Палата встречает тишиной. Бэкхён поменял свое положение – значит проснулся. Чанёль чувствует дежавю сегодняшнего утра. Он снова тихо подкрадывается к укутанному телу, но внезапный грохот заставляет кровь в жилах стынуть и застыть на пару секунд.              - Он такое каждый день вытворяет, - тихо слышится со стороны кровати.              Ровно сутки назад в такое же время, когда в соседней палате началась очередная песнь Господу Богу, пока в этой палате разрушилась жизнь Бэкхёна и все его старания забыть прошлое утратили смысл.              Облегчение, которое сейчас почувствовал Пак невозможно сравнить ни с чем. Бэкхён не кричал, не язвил и даже не воспользовался своим ехидным «доктор». Вторая фраза за сутки, которая была сказана обычным человеческим голосом: без ухмылки и угроз.              - Как ты себя чувствуешь?              - Мне холодно.              Сердце пропускает удар.              Слова, которые навевают только самые теплые воспоминания из прошлого. Слова, которые Чанёль, наверно, слышал чаще других во время отношений с Бэкхёном. Сколько бы он отдал, чтобы они прозвучали вновь, но при других обстоятельствах: не в тусклой палате психиатрической больницы, а в своей комнате, на своей кровати, во время прогулки. Где угодно, но от счастливого Бэкхёна, который непременно обнял бы его в поисках источника тепла.              - Дай мне минуту, я принесу еще одно одеяло.              Чанёль уже подходит к двери, но до его слуха доносится тихое: «Обними меня, Чанёль».              «Чанёль» - он не слышал такое обращение от самого любимого человека уже шесть лет.              «Чанёль», и все инстинкты самосохранения просто-напросто отключаются, давая волю только чувствам, выбивающим весь воздух из легких.              Он ложится рядом с Бэкхёном на узкую кровать, положа руку на несуразную кучу из одеяла и обнимая со спины. Чанёль слышит немного сбитое дыхание, запах своего любимого человека, который не смогли сбить за много лет ни одни препараты, а самое главное – снова чувствует тепло - тепло, которое может дарить только Бэкхён. Мысли, пробравшиеся в голову совсем недавно, испарились, потому что сейчас было плевать на место, молитвы из соседней палаты и обстоятельства. Были лишь Бэкхён, Чанёль и неуловимая мечта, чтобы этот момент длился вечно.              По руке прошлась мелкая дрожь, когда тело под одеялом задвигалось. Бэкхён, перевернувшись смотрел прямо на лицо Чанеля, будто заново изучая уже давно знакомые черты: все та же родинка на носу, те же пухлые губы и уши, которые Бэкхён просто не оставлял в покое то кусая их, то потягивая за них в любой удобный момент. Появились только мелкие морщинки у тёмных карих глаз, которые прямо сейчас смотрели с таким трепетом, что, казалось, можно было прощупать кончиками пальцев.              Рука вышла из плена одеяла, и потянулась с желанием прикоснуться к любимому лицу. Пальцы нежно огладили скулы, медленно спускаясь к щеке, а затем и к подбородку. Большая теплая ладонь накрывает холодную, не отрывая взгляда от карамельных глаз, обрамленных подрагивающими ресницами. Время для них замерло, все жизненные процессы просто остановились и не имели абсолютно никакого смысла. Мгновение, которое хотелось растянуть до последнего вздоха, до последнего биения сердца. Вот так – глаза в глаза. Бэкхён сильнее прижимается к родному телу, утыкаясь головой в чужую грудь и вдыхает забытый за столько лет запах, глубоко, долго, чтобы запомнить его, дабы потом память вновь и вновь терзала душу и сердце,напоминая и подкидывая в сознание моменты, связанные с ним.              - Чанёль, - подает голос Бэкхён, шёпотом, едва уловимо для человеческого слуха.              Это было намного интимнее, чем все, чем они занимались много лет назад: легкое прикосновение вместо грузных объятий, тихий шёпот вместо громких стонов, страх, что это может прекратиться в любую минуту вместо уверенности, что будущее готовит для них долгую и счастливую совместную жизнь.              - Могу я кое о чём попросить у тебя? - горячий воздух согревает чувствительную кожу на ключицах.              Чанёль сейчас согласился бы на что угодно, то ли из-за эйфории, которой окутан момент, то ли для искупления вины, что тянулась за ним тяжелой ношей столько лет, а сегодня вовсе поставила его на колени. Это его шанс. Маленький шаг на пути к искуплению, и он непременно его сделает.              - Что угодно, - отвечает он, сильнее прижимая к себе обёрнутое во много слоев ткани, тело.       - Ты можешь добыть для меня блокнот и карандаш, Ёль?              Очередной удар ниже пояса. Снова куча воспоминаний, выбивающих из колеи. «Ёль» - это обращение Бэкхёна раньше действовало как гипноз, что бы ни было сказано, после него Чанёль становился полностью безоружным и как безвольная кукла шёл на поводу любой просьбы и идеи и, видимо, за столько лет ничего не изменилось.              - Хочется на стены лезть от скуки, у меня наверно уже руки атрофировались, но ты же знаешь, как я любил рисовать, Чанёль, ты же помнишь? –продолжает Бэкхён.              Чанёль знал, прекрасно знал, как рисовал Бэкхён и не раз слышал слова «я бы забил на медицину, если бы мама не нуждалась в моей помощи». И уж тем более неказистые наброски маньяка с ужасной палитрой цветов дешёвых карандашей никак не могли быть делом рук Бёна.              Но эти слова превращаются в громкий белый шум, когда шеи Чанеля невесомо касаются губы и этого хватает, чтобы место прикосновения начало адски гореть. Он громко сглатывает. Всё тело будто парализовало. Пальцы аккуратно касаются подбородка, приподнимая её, а дальше – губы накрывают чужие в абсолютно невинном поцелуе, словно украденным школьником.              - Конечно, помню, - с самой счастливой улыбкой на устах, отвечает Чанёль.              Чанёль запомнит этот момент навсегда – шаг, к которому он шел долгие шесть лет.              Бэкхён запомнит этот момент навсегда, потому что ему больше никогда не выдастся возможность это повторить с былыми чувствами.              К сожалению, как бы ни хотелось продлить момент, жизнь продолжается, время идет, а распорядок никто не отменял. Совсем скоро, когда уже молитвы стихли и палата погрузилась в тишину, в коридоре слышатся шаги – время запихать себя пилюлями на ночь.              Нехотя Чанёль отрывается от любимого человека, вставая с кровати и приводя себя в божеский вид. Двери открываются и являют на пороге мужчину, что спокойным шагом, даже не обращая внимания на Пака, подходит с Бэкхёну, а тот в свою очередь примерно открывает рот, получая дозу и запивая их водой, ложится обратно.              Оставшись снова наедине с Бэкхёном, Чанёль одаривает того коротким поцелуем на щеке, и с пожеланием «спокойной ночи», выходит из палаты, чтобы незамедлительно исполнить его желание.              Спустя почти тридцать минут, отрыв из многочисленных шкафов небольшой блокнот и карандаш, Чанёль оставляет их на тумбочке в палате Бэкхёна, в которую полчаса назад в очередной раз были выплюнуто все содержимое из-под языка.              Уличные лампы мягким тёплым освещали вновь обёрнутого в кокон мужчину, но не освещали лицо, на котором таилась та самая безумная улыбка.