Детские слезы

– Человек за бортом! – вскрикнул Энтони, напряженно вглядываясь в простирающееся перед кораблем море, – На помощь, кто-нибудь! Капитан Ричардс приказал спустить на воду шлюпку, и несколько минут спустя Энтони вместе с еще одним матросом выловили из воды изможденного, худого мужчину. Он был ранен, слаб и был почти без сознания, однако каким-то образом ухитрялся продолжать держаться за обломок корабля, с помощью которого он и оставался на плаву. – Отпустите, сэр, – мягко попросил его Энтони, разжимая его руки и помогая ему забраться в шлюпку, – Вы теперь в безопасности, все хорошо. Мужчина посмотрел на него мутным взглядом, мотнул головой, видимо, пытаясь кивнуть, и потерял сознание. Моряки отнесли его в одну из кают и поручили Энтони переодеть и уложить его, а затем ждать корабельного врача. Юноша взялся за дело со всей возможной осторожностью, и к приходу доктора спасенный мужчина уже лежал под одеялом в чистой рубашке. Едва взглянув на руку нового пассажира, очевидно, раненную обломком потерпевшего кораблекрушение судна, доктор приказал Энтони позвать капитана, а когда тот явился, врач моментально выставил юного моряка за дверь. Вообще, Энтони был человеком глубоко порядочным, поэтому он никогда не опустился бы до подслушивания. Однако его все же искренне заинтересовала судьба этого человека, поэтому он остался неподалеку, на случай, если доктору понадобится помощь и все же мог слышать обрывки разговора. Из них он успел понять, что с руками и вообще телом найденного им человека было что-то не так, и капитан и доктор ожесточенно спорили по этому поводу. А затем доктор вдруг повысил голос, видно забыв в пылу спора, что их могут услышать, и до Энтони отчетливо донеслось: – Вы с ума сошли, капитан! Оставить на судне бывшего каторжника! А если он беглый? – А что Вы мне сделать предлагаете, доктор Крейн? Выбросить его обратно за борт? – хладнокровно парировал капитан Ричардс. Каторжника! Энтони чуть слышно охнул. В силу возраста и неопытности он даже в теории плохо представлял себе, что такое каторга, однако знал, что это – приговор. Даже из тех, кто не был сослан пожизненно, домой возвращались единицы. Нежное сердце молодого моряка тут же наполнилось острой жалостью к незнакомцу. В порыве добрых чувств невинный мальчик даже не подумал о том, что этот человек мог быть, и скорее всего, был наказан соответственно его деяниям. – Хоуп! – окликнул его капитан, выходя из каюты. – Да, сэр? – тут же откликнулся Энтони. – Ступай, поможешь доктору Крейну присмотреть за нашим гостем. Ты же все равно слышал, о чем мы говорили, не правда ли? – хитро прищурился он. – Сэр, я вовсе не подслушивал, но я действительно случайно слышал ваш разговор, – не стал лукавить Энтони. Капитан Ричардс задумчиво кивнул, а затем строго поглядел на матроса и отчеканил: – О том, что услышал – никому ни слова, ясно? – Да, сэр, – кивнул Энтони. Капитан рассеянно похлопал его по плечу и ушел. Энтони же постоял пару секунд на месте, собираясь с мыслями, а затем вернулся в каюту. Доктор как раз закончил обрабатывать рваную рану на руке мужчины. – Побудь с ним, – бросил он матросу, – очнется, позови меня. У меня еще дело одно есть, и разговор неоконченный. – Хорошо, – улыбнулся Энтони и присел рядом со спящим мужчиной. Он сидел долго, не меньше часа. Спасенный каторжник спал беспокойно, порой начиная метаться и звать какую-то Люси, а затем хрипеть и просить, чтобы его отпустили… Спустя еще какое-то время юноша не выдержал и осторожно взял бредящего во сне мужчину за руку, пытаясь его успокоить, но этим движением он невольно обнажил его запястье и с ужасом уставился на уродливую отметину, очевидно, оставленную кандалами. Завороженный этим необычным для него, а потому страшным зрелищем, он не заметил, как мужчина внезапно перестал метаться и замер, как медленно, осторожно приоткрылись его темные, как ночь, глаза… И даже не сразу понял, что случилось, когда каторжник вдруг набросился на него, с невесть откуда взявшейся силой вывернул ему руку и повалил на пол, а сам попытался куда-то убежать, но остановился, внезапно осознав, что он находится на корабле и бежать ему толком некуда. Это на пару секунд ввело его в ступор, и этого времени Энтони хватило на то, чтобы оправиться от внезапной боли, вскочить, повалить мужчину на пол и зафиксировать его в таком положении. – Сэр, Вы в безопасности! – вскрикнул он, глядя в полные страха и злобы темно-карие глаза, – Успокойтесь, прошу Вас! Видимо, чуть напуганный возглас и открытое, честное лицо, возникшее перед ним, немного успокоило мужчину, и он перестал дергаться и вырываться. – Вот, так-то лучше, – пробормотал Энтони, на секунду отворачиваясь от человека, чтобы тот не увидел, как юноша морщится от боли в вывихнутой руке. Мужчина молчал, видимо, пытаясь понять, где он оказался, и вспомнить, как именно. – Как Вас зовут? – спросил Хоуп, снова вглядываясь в глаза распростертого на полу мужчину. Тот несколько секунд молчал, а затем просипел: – Суини Тодд. – Очень приятно, сэр, – солнечно улыбнулся Энтони, поднимаясь и протягивая Тодду здоровую руку, чтобы помочь ему встать. Тот, поколебавшись, принял ее. – Ложитесь обратно, – доброжелательно продолжал Энтони, уже забывая о том, что они только что чуть ли не дрались, – а я сейчас доктора позову. – Зачем? – снова напрягся Тодд. – Ну, во-первых, сэр, Вы ранены, – пояснил юноша, указывая на перебинтованную руку мужчины, – а во-вторых, он сам велел мне позвать его, когда Вы очнетесь. Полежите пока, я сейчас вернусь, – и юноша поспешно выбежал из каюты, а спустя минуту вернулся вместе с доктором Крейном. Тот снова бегло осмотрел пациента, удовлетворенно хмыкнул, а затем обратил свое внимание на замершего чуть поодаль матроса: – Хоуп! – Да, доктор? – встрепенулся юноша. – Что у тебя с рукой? – Вывихнул, сэр, – коротко ответил Энтони, надеясь, что доктор не станет вдаваться в подробности. Доктор и не стал, просто потому, что он и сам все понял. Он быстро вправил вывих, удовлетворенно кивнув, когда Энтони не издал ни звука от этой не самой приятной процедуры, а затем снова повернулся к спасенному мужчине: – Что же Вы, голубчик, со своим спасителем-то так неаккуратно, – хмыкнул он, с укором поглядывая на мужчину. – Спасителем? – хрипло переспросил Тодд, поднимая брови. – Именно так, сэр, – пояснил доктор Крейн, озираясь на смутившегося юношу, – если бы наш юный друг Вас в воде не углядел, так и утонули бы, пожалуй. Суини Тодд задумчиво поглядел на матроса. – Энтони, голубчик, – окликнул его тем временем доктор, – сбегай-ка к капитану, доложи, что наш гость очнулся, а затем возвращайся к своим делам. Хоуп коротко кивнул и повернулся, но затем, уже у дверей, остановился и робко спросил: – Доктор, может, Вы позволите мне позже прийти и еще помочь Вам? Ну, после того, как я закончу все свои дела, конечно же. – Ладно, – добродушно усмехнулся доктор, которому, как и всей остальной команде, был по душе искренний, веселый паренек. Энтони улыбнулся во весь рот и выбежал из каюты. Тем же вечером он сидел у постели раненого мистера Тодда и с удовольствием отвечал на его осторожные вопросы, попутно рассказывая ему все, что можно было рассказать: – Наш корабль, «Изобильный», теперь на пути в Лондон, там остановка на несколько дней, а затем мы плывем обратно в Плимут. Там мой дом, матушка наверняка уже соскучилась, – юноша улыбнулся, – я тоже скучаю по ней, конечно, но я уже привык, я с семи лет на этом корабле служу, а мне уже восемнадцать. – С семи лет? – заинтересовался Тодд, – рано начал. Не терпелось повидать мир? – Да! – кивнул Энтони с энтузиазмом, который, впрочем, показался Суини несколько фальшивым, как будто юноша чего-то недоговаривал. Впрочем, время научило Суини Тодда тому, что излишнее любопытство бывает весьма вредоносным, а потому он не стал ничего выспрашивать, но Энтони, очевидно, и не собирался ничего скрывать, потому как, собравшись с духом, он продолжил: – Ну, не совсем. Я мечтал отправиться в плавание с отцом на его корабле, но папа умер от холеры во время эпидемии, когда мне не было и пяти, а его корабль затонул полгода спустя. Вскоре отцовские сбережения, содержавшие нашу семью, кончились, и я ушел в море, потому что мама одна не справлялась. Она у меня швея, очень умелая, но на одном швейном деле много не заработаешь. А так – я уехал, меня и кормить не надо, и деньги я тоже зарабатываю и стараюсь побольше им с бабушкой отправить. Бабушка старенькая, больная, ей лекарства нужны, а они дорогие. Хотя и путешествовать я тоже очень люблю! Этот мир так красив, и в нем столько небывалых чудес! Я многие уже видел, – закончил Энтони, снова улыбнувшись, на этот раз гордо и довольно. – Твой отец, должно быть, гордится тобой, глядя на тебя с небес, – мягко заметил Тодд, с грустью глядя на юношу. Подумать только, мальчишка вел себя так, словно все его невзгоды были чем-то само собой разумеющимся и совсем не мешающим улыбаться и радоваться жизни. – Я надеюсь, сэр, – снова улыбнулся Энтони, но теперь не солнечно и ярко, а мягко и чуть печально, – Вы знаете, Вы на него чем-то похожи. У него тоже был такой мудрый и иногда грустный взгляд, как будто он знал что-то такое, чего не знаем мы все. Хотя чаще он все-таки улыбался. У Вас, наверное, тоже очень красивая улыбка, сэр. Я знаю, хотя и не видел. Снаружи послышался звон корабельного колокола. – Ужин, – объяснил матрос, вскакивая, – я Вам тоже поесть принесу, сэр, – и он умчался прочь, быстро, как ветер, только дверь каюты хлопнула. Тодд покачал головой, глядя ему вслед. Этот малец был подобен сквозняку – быстрый, легкий, веселый. Впрочем, это ненадолго. Юность быстро кончается, а у зрелого человека быть таким сквозняком уже не получится.

***

В Лондон корабль прибыл четыре дня спустя. К тому времени Суини Тодд вполне поправился и встал с постели. О себе он рассказал лишь то, что плыл на другом торговом судне, потерпевшем кораблекрушение из-за бури. Сам он чудом выжил, зацепившись за обломок корабля, и пару дней так и плавал по успокоившемуся океану, до тех пор, пока его не обнаружили. О весьма сомнительном статусе спасенного мореплавателя на корабле так и не узнали – трое, знавшие правду, сохранили ее в секрете. Капитан Ричардс в первый же день переговорил об этом с Тоддом, и, видимо поверив в то, что срок его наказания был окончен, не возвращался более к этому вопросу. Ранним утром члены экипажа «Изобильного» сошли на землю в столичном порту и медленно разбрелись в разные стороны. Сегодняшний день был выходным, завтра же им следовало вернуться и приступить к погрузке новых товаров на корабль. Энтони шел рядом со своим новым товарищем и улыбался, оглядываясь вокруг. Он уже несколько раз бывал в Лондоне и успел искренне полюбить его суровую, величественную красоту. Ему уже случалось видеть Тауэр и Тауэрский мост, Биг Бен и Вестминстерский дворец, в этот же раз он хотел совершить прогулку по знаменитому Гайд-парку. Суини Тодд тоже оглядывал полутемные улицы, но его, кажется, не радовало возвращение домой. Он смотрел с какой-то опаской, словно отовсюду ожидая нападения. – Мистер Тодд, Вы в порядке? – участливо поинтересовался матрос. – Не обращай внимания, Энтони, – глухо произнес Тодд, – разные тяжкие мысли бродят в голове. На этих давно знакомых улицах мне теперь всюду чудятся тени. – Тени? – с изумлением переспросил Энтони. – Призраки, – чуть слышно выдохнул Тодд и внезапно начал странный рассказ про цирюльника, его жену и злого богача, прельстившегося ее красотой. Энтони слушал, хмурясь, но не перебивая, и лишь раз, когда его друг остановился, спросил, чем кончилась история, но оказалось, что мистер Тодд и сам не знает ее конца. С этим он и повернулся к юноше, снова меняя тему: – Я хотел бы поблагодарить тебя, Энтони, – тихо произнес он, – если бы ты не заметил меня, я бы так и затерялся в океане. Юноша слегка улыбнулся, всем своим видом показывая, что ему вовсе не нужно благодарности, а затем с надеждой спросил? – Мы ведь еще увидимся? – Если захочешь, приходи, – равнодушно пожал плечами Тодд, – ты найдешь меня на Флит-Стрит, я полагаю. – Тогда до встречи, друг мой! – радостно произнес Энтони и протянул мужчине руку, но тот не принял ее, по-прежнему думая о чем-то своем, а затем и вовсе пошел прочь, не прощаясь. На секунду в груди Энтони вспыхнул огонек обиды, но тут же снова погас. “В конце концов”, – успокоил себя юноша, – “мало ли у мистера Тодда дел. Он много лет не был дома и, верно, торопился”. Решив так и успокоившись, Энтони Хоуп развернулся, поправляя свисающий с плеча рюкзак, и пошел своей дорогой. Его ждал прекрасный Гайд-парк! Впрочем, прогулка несколько откладывалась, поскольку три часа спустя Энтони по-прежнему кружил по Лондону, пытаясь обнаружить вожделенную столичную достопримечательность. Гайд-парк, Гайд-парк… Ну вот где он? Какая все же глупая выходит ситуация, право слово: он, достаточно опытный моряк, уже умеющий определять путь даже по звездам (штурман их корабля с удовольствием учил любознательного мальчишку), теперь не может найти огромное пятно на обычной карте? Вот куда он забрел теперь? Что это за место? Впрочем, отсюда можно начать поиски заново, вон там как раз есть скамейка. Энтони присел, наконец сбросив в плеч огромный тяжелый рюкзак. Пытаясь понять, где он, матрос на секунду бросил взгляд на роскошный особняк, возвышавшийся прямо напротив него, через дорогу. Затем он углубился в изучение карты, пытаясь найти уже этот особняк, который тоже, словно дразня его, не желал находиться. Внезапно все звуки вокруг него смолкли, и в наступившей тишине отчетливо раздался нежный девичий голосок: – Green finch and linnet bird, nightingale, blackbird, How is it you sing? Энтони слегка нахмурился, невольно отвлекаясь от изучения карты, и поднял голову, пытаясь определить источник звука, который почему-то показался ему знакомым… Ах! Там, у окна в доме напротив, сидела его мечта. Энтони не успел даже не подумать о том, откуда он узнал, что это именно она и как он вообще услышал пение через закрытое окно, находясь вдалеке от него. Сердце его забилось с утроенной силой, глаза широко распахнулись, и он медленно поднялся и шагнул вперед, не в силах оторвать взгляд от светлого видения. Девушка мельком взглянула на него и снова отвела взгляд, явно думая о чем-то своем. Прелестное личико ее было грустным и задумчивым, будто она беззлобно жаловалась на судьбу безучастным небесам. – My cage has many rooms, damask and dark... – клетка! Она сказала – клетка! Вот в чем причина ее грусти – его мечта заперта в доме, будто птица в клетке. Однако Энтони не успел как следует задуматься об этом, вновь залюбовавшись ее красотой. А затем она допела песню, на последних нотах взлетев так, что у моряка мурашки по коже пошли, и вновь взглянула на него, и, и! Улыбнулась ему, отчего глаза ее засияли мягким светом. Губы юноши дрогнули и самостоятельно расползлись в ответную улыбку, но девушка уже вздрогнула, оглянулась, словно кто-то там, изнутри, позвал ее, и исчезла в глубине особняка. Словно по волшебству, вся улица внезапно вновь ожила и наполнилась звуками, и Энтони понял, что они никуда и не исчезали, просто он не слышал их, душою находясь прямо рядом с прекрасной незнакомкой. А теперь он снова стоял снаружи, не видя и не слыша ее, зато слыша кое-что другое. Тоже пение, отметил юноша, оборачиваясь к приближающейся к нему хрупкой женщине в лохмотьях. Та протянула к нему руку, продолжая что-то протяжно напевать. Энтони полез в карман за мелочью и протянул нищенке пару монет. – Благодарю, сэр! – негромко воскликнула она, сжимая деньги в кулаке, и уже было отвернулась, собираясь следовать дальше, но Энтони остановил ее: – Мэм? – мягко окликнул он, – Вы не подскажете мне, чей это дом? – Это, это дом судьи Терпина, – чуть запинаясь, ответила нищенка. – А кто та юная леди, что живет там? – снова спросил Энтони и, затаив дыхание, ждал ответа. – О, это Джоанна, его прелестная воспитанница, – мягко проговорила нищенка, а Энтони почувствовал, как в груди стало тепло, даже жарко. Джоанна… Его мечту зовут Джоанной. Какое прекрасное имя! – Всю жизнь он держит ее взаперти, – продолжала между тем женщина, – так что Вы лучше не суйтесь туда – отходят плетьми, как любого другого юнца, у которого дурное на уме! – она резко отшатнулась от него и пошла прочь, продолжая петь и просить подаяние. Энтони же вновь поглядел на заветное окно и запел. Его не волновало, услышат ли его люди на улице, и что они о нем подумают, он лишь надеялся, что каким-нибудь чудом его песня дойдет до нее. Он пел о том, как он рад, что встретил ее, и что его опасения, что она окажется всего лишь сном, не оправдались, и клялся, что украдет ее и увезет с собой, навстречу счастью… Дверь особняка открылась, и на пороге появился холеный пожилой мужчина, видно, сам судья Терпин. Добродушно улыбнувшись, он поманил юношу к себе, впустил его в дом и закрыл за собой дверь. А пару минут спустя моряк вылетел из черного входа головой вперед, со всей силы ударившись ею же о вымощенное крыльцо. – Гайд-парк – это туда, юноша! Налево, затем направо и прямо, понятно Вам? Вперед! – помощник судьи, невысокий, неприятный на вид человечек снова толкнул поднимающегося Энтони, затем схватился за свою трость поудобнее и с силой ударил ею мальчишку раз, затем другой, а потом ногой перевернул его на спину и прошипел: – Слышал, что сказал судья Терпин, щенок? В следующий раз по этому тротуару будут красиво разбрызганы твои мозги! – он обернулся и ушел, явно довольный собой. Энтони повернулся, закашлявшись, и медленно попытался подняться, но в этот момент на него сверху свалился его рюкзак, явно брошенный помощником судьи, и снова распластал его по земле. С третьей попытки Энтони наконец сумел подняться. Он оглянулся на захлопнувшуюся за помощником судьи дверь, подобрал с земли рюкзак и медленно побрел прочь. В голове у него шумело, правый висок ломило от удара и по нему, кажется, стекала кровь, все тело горело от ударов трости и перед глазами все плыло. Юноша сморгнул набежавшие на глаза слезы, и перед его взором снова четко встал светлый образ прекрасной Джоанны. Нет, он не откажется от нее, не бросит! Пусть они забьют его до смерти, но он будет приходить снова и снова, до тех пор, пока не сумеет поговорить с Джоанной и убедить ее бежать с ним! И если она согласится… то и десять Терпинов с помощниками не сумеют помешать ему! Энтони пел, иногда срываясь на крик и чувствуя, как по разбитым губам течет кровь. Пел, снова глядя на окно своей мечты, и словно обещал вернуться снова. Да, он вернется. Не случайно он потерялся и забрел сюда. Он всегда верил, что путь ему указывают звезды, а теперь у него была своя собственная звезда, и он стремился только к ней. В тот же вечер Энтони вернулся на корабль и, честно рассказав все капитану Ричардсу, взял отпуск, заодно попросив капитана по прибытии в Плимут сообщить его матери, что он немного задерживается в пути. Капитан покачал головой, слушая восторженный рассказ влюбленного юноши, однако препятствовать не стал, выдал матросу жалованье за последний месяц плавания, пожал ему руку, желая удачи, и отпустил, предварительно заставив его зайти к доктору Крейну и обработать раны. Доктор также пожелал юноше счастья и даже просил, чтобы Энтони при случае познакомил его со своей "звездой". Энтони обещал непременно так и сделать, и, простившись с доктором и остальной командой, покинул «Изобильный».