Ни солнце, ни смерть

      Незадолго после полудня 21 августа 2013 года       Лос-Анджелес, штат Калифорния, США       На краю тротуара, посреди пожелтевшего клочка газона, выпаленного безжалостным калифорнийским солнцем, стояло несколько облупленных перекладин, плотно завешанных разномастными футболками. Продавец этого гаражного барахла, низко уронив подбородок на собственную грудь, дремал в тени крыльца. И Тоня позволила себе облокотиться на одну из стоек.       Она не знала, сколько уже прошла, а главное — не представляла, куда идёт, но ощущала, что силы покинули её почти окончательно. Из головы ещё не выветрился дурман. Улица плыла перед её взглядом. Она шла наугад, сворачивала на перекрестках, если её начинало кренить в сторону, а если ноги не путались и не подкашивались, продолжала идти вперёд.       Тело ощущалось как-то очень странно. Ей будто не хватало воздуха, но вместе с тем, когда она делала глубокий вдох, начинала захлёбываться. В ногах не чувствовалось усталости, но каждый шаг давался с трудом.       О том, что случилось, Тоня предпочитала не думать. Про себя каждый раз, когда её начинало сносить, повторяла одно короткое, но наполненное тысячами смыслов слово: Эстер. Она должна сделать это — пока ещё непонятное для неё самой — ради Эстер.       Тоне было семнадцать, и она не столь уж многое знала о жизни, но то, что так продолжаться больше не могло, осознавала весьма отчетливо. И так же ясно понимала, что именно ей в семнадцать придется всё исправлять, если что-то вообще под это исправление подпадало.       — Эй! — ворвалось в её мысли хриплое и отдалённое. — Эй, ты! Ты что там воруешь, что ли?       — Нет, — встрепенулась Тоня, оглянулась и растерялась. Рассмотреть, на крыльце был вскочивший с кресла-качалки силуэт сэром или мэм, ей не удавалось. — Нет, простите. Я уже ухожу.       И, нехотя отняв руку от разогревшейся на полуденном солнце перекладины, поплелась дальше. Но вслед ей всё равно донеслось:       — Эй, стой!       — Я ничего не взяла, правда, — не оборачиваясь — это было чревато падением — ответила Тоня, продолжая идти.       — Стой, девчонка! С тобой всё нормально?       Тоня Бенитес скривилась в чем-то лишь отдалённо напоминающем горькую усмешку, но кивнула и крикнула:       — Да, не беспокойтесь!       С ней ничего не было нормально. Она не видела, — пока ей на пути не попадались зеркальные витрины — но чувствовала на шее саднящие следы, чувствовала растекающуюся от виска вниз по щеке боль, чувствовала резкое жжение в колене. Пальцы ныли так сильно, что, не слушайся они её и не выгляди привычно, Тоня решила бы, что они все сломаны. Но это всё было второстепенным. Главное, её жизнь — и было так уже какое-то время, просто сейчас это стало безысходно очевидным — поломалась. Единственным, что придавало этому бегству хоть какой-то смысл, была Эстер.       Сестры Тоня не видела уже месяц, с того самого дня, когда вслед за полицией к ним приехали две строго поджимающие губы и отводящие взгляд сотрудницы социальной службы. И весь этот месяц она провела в напрасных попытках её разыскать и добиться встречи.       Эстер была для неё комком улыбчивого тепла, сосредоточием всей существующей в мире любви, маленькой копией мамы и оттого ещё более близкой сердцу. Весной ей исполнилось четыре, и более умного, более взрослого в своих суждениях ребёнка Тоня не встречала. А детей — оравы соседских грязнолицых, со сбитыми коленками и разодранными носами детей — она знала немало. В их районе за присмотр за детьми платили скудно — лишних денег ни у кого не водилось. Потому, чтобы собрать относительно значимую сумму на карманные расходы, — а иногда и просто на еду всей семье, на оплату счёта за электричество и бензин для их ржавой развалюхи — Тоня на чьем-то относительно просторном заднем дворе присматривала сразу за дюжиной малолеток. Все они были разными. Кому-то Тоня читала книги, кого-то учила читать самостоятельно, а кому-то — пусть и одному из самых старших и крупных в группе — доводилось банально подтирать задницу и смахивать с верхней губы сопли. Эстер среди них всех казалась взрослым, по ошибке попавшим в четырехлетнее тельце.       Вспомнив один из их последних разговоров перед сном, когда они лежали, обнявшись, и низкий темный потолок таял в их произносимых вслух фантазиях, Тоня не сдержалась и горько всхлипнула. От подкативших слёз в глазах остро защипало, она подняла руки и стала растирать веки, но от грязных пальцев стало только хуже.       Она должна была её вернуть. Она пока — теперь, перепробовав многое — не знала, как, но твёрдо знала, что не сдастся. Во-первых, нужно было время. Тоня была несовершеннолетней, и это означало, что ей опеку над сестрой не отдадут. Во-вторых, выжидая, пока не повзрослеет достаточно, нужно было добиться того, чтобы Эстер осталась в Лос-Анджелесе. Хотя бы в Калифорнии. Тоня отчаянно боялась потерять её из виду, если её передадут во временную семью за пределы штата.       Углубившись в мысли и едва различая улицу затянутыми влагой глазами, Тоня споткнулась и вскрикнула от полоснувшей стопу боли. Под ногами оказался бетонный поребрик, отграничивающий парковочное место на узкой полосе стоянки между тротуаром и невысоким офисным блоком. С ресниц сорвались и покатились по щекам слёзы, взгляд прояснился. Тоня заморгала, отступила от поребрика и оглянулась.       Пыльные, со следами выгоревших на солнце росчерков граффити, жалюзи на нескольких офисах были опущены. На углу из дверей под вывеской супермаркета «Севен-Элевен», шаркая старыми стоптанными кроссовками и что-то невнятно напевая, вышел взъерошенный бродяга. Сделав несколько шагов, он остановился и осмотрелся по сторонам. Заметив Тоню, он коротко крякнул и медленно, волоча за собой ноги, направился к ней. Сил на то, чтобы отбиваться от бомжа — денег, чтобы откупиться, у неё не было — у Тони не осталось. В общем-то, сил у неё не оставалось уже ни на что. Немилосердная жара выплавляла из неё последнюю волю к жизни.       Тоня развернулась в надежде, что, не заметив, пробрела мимо какого-нибудь «Сабвея» или «Бургер-Кинга», в кондиционируемой прохладе которых смогла бы отдохнуть, сходить в туалет и умыться. Но улица кроме этого оазиса цивилизации оказалась пустынной. По одну сторону тянулась огражденная парковка, в углы которой слабый раскаленный ветер сгонял старый мусор. По другую за устало наклонившимся забором вытянулась кажущаяся заброшенной автомастерская на несколько гаражей. Тоня снова крутнулась на пятках.       Бомж, казалось, стал ускоряться. Расстояние между ними сокращалось. Наугад, даже не подняв взгляда на вывеску — американский флаг и размашистое, синими буквами «Рекрутинговый центр военно-морских сил» — шагнула в стеклянную дверь, приветливо звякнувшую Тоне.       — Добрый день, мэм. Чем могу быть Вам полезен?       После яркости улицы она не сразу смогла рассмотреть небольшой скупо обставленный кабинет, стоящий посередине письменный стол с веерами флаеров на нём, выстроившиеся у стены в ряд потертые пластмассовые стульчики и молодого, крепко сбитого черного парня в отутюженной форменной бежевой рубашке и темно-синей пилотке с металлической кокардой сбоку.       — Я… — дыхание перехватило, и Тоня пошатнулась. По взмокшей спине от царящей в кабинете прохладе побежали мурашки. — Я могу присесть?       — Да, мэм. Я могу Вам предложить воды?       — Пожалуйста, — выдохнула Тоня, падая на один из стульев, и безотчетно, очень тонко и тихо застонала. До этого самого благословенного момента она даже не осознавала, насколько смертельно уставшей была. Парень в военной форме резко встал из-за стола и пошел в дальний угол, а через мгновенье вернулся оттуда с до краёв наполненным пузырящейся жидкостью пластиковым стаканчиком. Тоня взяла его и тремя быстрыми, жадными глотками, царапающими горло, выпила почти всю воду. Голодно вдохнула, утерлась тыльной стороной ладони и только тогда подняла взгляд. За спиной парня на серой стене висели несколько постеров. Тот, на который первым упал взгляд Тони, гласил:       «Вступай на службу в военно-морской флот США. Начни карьеру своей мечты тут»       Ниже трое моряков в ослепительно-белых формах стояли плечом к плечу, гордо выгнув грудь и скрестив руки.       «ВМС — выкованные морем» — значилось внизу под эмблемой, схожей с той, что металлической кокардой повисла на пилотке черного парня. Орел, расправивший крылья, будто готовый взлететь со звездно-полосатого щита, опирающегося о якорь.       — С какого возраста можно подаваться? — спросила Тоня, слыша свой голос глухим и словно отделенным от неё.       — С шестнадцати с разрешения родителей, — заметно воодушевившись, ответил солдат.       — Мне семнадцать.       — Всё равно нужно согласие родителей, — он наклонился и потянулся к разложенным на столе брошюрам. — Вот тут есть детальная информация о том, как…       Тоня смотрела, как его тонкие темные пальцы с овалами выразительно светлых ногтей подхватили глянцевый флаер, и думала о том, что терять ей нечего. Напротив, это могло быть именно тем, в чем она нуждалась, но о чем прежде не задумывалась.       Ей, едва закончившей школу, не светило высшее образование или относительно квалифицированная работа. А тот тяжелый труд, на который она годилась, Тоня уже перепробовала и поняла — угробит себя за мизер денег. Для того, чтобы хватало на жизнь — и в идеале, чтобы откладывать на будущее с Эстер — в Мид-Сити были только два одинаково противные Тоне пути: преступность и проституция. Армия — она даже раздосадовалась от того, насколько очевидным это было, но как глупо она не могла прийти к этому решению прежде — была решением её проблем. Тут не требовалось образование, это само по себе было бесплатным образованием, тут кормили, одевали и давали кров, тут готовили к оплачиваемой профессии и затем давали работу.       — Моя мать мертва, а отец — под арестом, — выпалила Тоня, и рекрутер замер с вытянутой к ней, протягивающей брошюру рукой. Повисла короткая, но очень гулкая пауза, в которой они смотрели друг на друга. Тоня, снизу вверх, с надеждой, вдруг вспыхнувшей в ней настолько сильно, что под сильным дуновением кондиционера снова стало жарко. Солдат, сверху вниз, поджав пухлые губы и сведя брови на переносице.       — У тебя есть… опекуны? Или назначенные социальные работники?       Тоня пожала плечами. Дело об опекунстве над Эстер было передано в суд, а до его рассмотрения за ней были закреплены люди из социальной службы. Но к Тоне ни первое, ни второе не относилось. Она не знала, было ли так положено, — из-за её возраста или по иной причине, — или о ней забыли случайно, но ответственных за неё взрослых не было.       — В октябре мне исполнится восемнадцать, — ответила она тихо.       — Отлично. Следующий набор в конце октября. Ты успеешь подать заявку. Главное, приди сразу после дня рождения.       Флаер, который уже достал, рекрутер отбросил обратно на стол, а вместо него из соседних вееров выхватил ещё несколько.       — Тут расписание подготовительных встреч. Приходить на них обязательно, — сообщил он, передавая брошюру в руку Тоне. — Тут перечень необходимых документов для оформления заявки.