Ни солнце, ни смерть

      03:11 утра 28 октября 2013 года       Тренировочный лагерь Грейт Лейкс       Рекрутингово-учебное командование ВМС США       Чикаго, штат Иллинойс, США       Самым дешевым — из тех, что были в продаже, но всё ещё очень дорогим для Тони — перелётом был вечерний рейс «Спирит Эйрлайнз» из Сан-Диего. Туда из Лос-Анджелеса она досталась двумя автобусами и попуткой, а последние 2 мили до терминала прошла пешком, неся за спиной свой потертый старый школьный рюкзак. На подготовительных занятиях в рекрутинговом центре в Мид-Сити им сказали, что брать с собой нужно только самое необходимое вроде зубной щетки, глазных линз или обязательных к постоянному приёму лекарств. Всё кроме этих вещей по прибытию в Грейт Лейкс будет упаковано в коробки и отправлено домой. Так что ноша Тони была легкой, пружинисто подпрыгивающей на дне рюкзака при каждом шаге.       Она вылетела из Сан-Диего в половине четвертого пополудни 27 октября и вышла из самолёта в Чикаго спустя 4 часа, в половине десятого вечера по местному времени. Это был её первый в жизни перелёт, и все 4 часа Тоня провела, напряженно вытянувшись в узком кресле, чутко прислушиваясь ко всем новым необычным ощущениям: заложенным до болезненного потрескивания в перепонках ушам, пересыхающим губам, внутренностям, будто падающим из её тела при стремительном наборе высоты после взлёта.       Первый день в Грейт Лейкс предстоял очень долгий и сложный, Тоня знала это, но на то, что сомкнёт глаза в самолёте, не рассчитывала. Она не думала, что уснёт и в зале прилётов чикагского аэропорта О`Хара — слишком взволнованной будет, но к собственному удивлению, свернувшись на стуле в тихом углу, задремала. Потому, когда в 02:00 ночи в указанном месте всех прибывших новобранцев ждал автобус с двумя офицерами ВМС, она ощущала себя отдохнувшей. Голодной, напуганной, но уже лишившейся гудения в голове. И когда их под крики выгнали из прибывшего на базу автобуса и выстроили двумя длинными шеренгами в коридоре главного корпуса тренировочных бараков, выглядела самой бодрой и ясно мыслящей.       Они стояли, поставив свои сумки за собой, строго так, чтобы те касались пяток, поровняв носки по линии на затертом линолеуме, опустив взгляды в пол. Между шеренгами сновали несколько офицеров-инструкторов. Тоня прислушивалась к их тихому разговору: кто прибыл, скольких не хватает согласно с изначально поданными в этот класс заявками, есть ли связь с отсутствующими.       — Поднять головы! Смотреть прямо! — Раздалось надрывное, взлетевшее вверх под высокий потолок и отраженное его сводом вниз, раздвоилось. — Смотреть прямо, я сказал!       Тоня украдкой скосила взгляд на заговорившего офицера. Под левой рукой, свисая с плеча, протянулась красная будто фигурно вязанная верёвка. Глянцевый козырёк фуражки отражал блики холодного свечения ламп.       — Добро пожаловать в военно-морские силы! Моё имя — шеф Джейми Калау, я командир дивизии подготовки рекрутов.       Он крутнулся на пятках до блеска натертых ботинок, и Тоня поспешила упереть взгляд в стену напротив, чуть выше голов второй шеренги.       — В следующие 8 недель ни единого раза вы не сделаете что-то сами по себе. Отныне и впредь я — или мои коллеги — будут вам говорить что делать, как делать и когда делать. Это не пожелание, не предложение. Это приказ. Который вы будете выполнять беспрекословно. Тут никто с вами не будет нянчиться, но и относиться неуважительно к вам тоже не будут.       На лицах других курсантов — помимо усталости и растерянности — Тоня различала страх и немного подросткового упрямства, бунтарства, готового бросить неразумный вызов просто из ощущения, что послушание — это слабость духа. Но Бенитес ощущала облегчение. В том, что хотя бы на 8 недель ей не придется заботиться о том, что есть, где ночевать и как оставаться в здравии, она находила успокоение.       — Сейчас вы снимите с себя всю одежду с длинным рукавом до последней футболки, майки или спортивного топа. И подвернете штаны на 3 дюйма от края. Снятые вещи складывать на сумки за спиной. У вас есть 15 секунд. Начали!       Тех, кто прибыл из самого Иллинойса или других северных штатов, отличало количество и плотность одежды. Снаружи в глухой черноте ночи пролетал мокрый, стремительно таящий снег — первый, который Тоне довелось увидеть. Она наблюдала за тем, как он косо пролетал в свете фар автобуса, как падал каплями на лобовое стекло. В этой погоде весьма разумным были ботинки, высокие плотные носки, куртки, толстовки с капюшонами и даже плотно обхватывающее торс термобелье. Бенитес же, не готовая к такой погоде — не представляющая, что означает нулевая температура и осадки в виде снега — приехала налегке. Из одежды с длинным рукавом на ней был только растянутый свитер, а вместо штанов — черные спортивные лосины, отхваченные в «Таргете» на распродаже за три доллара. С ними, с тем, чтобы подкатить их плотную, эластично облегающую щиколотки ткань, Тоне пришлось помучиться. Понимая, что подвернуть их не удастся — они будут сильно давить, она просто подтянула их под коленом. Закончив, выпрямилась и оглянулась.       Шеф Калау остановился перед стоящим плечом к плечу с ней новобранцу, тощему и долговязому, с собранными на затылке в узел волосами, судорожно пытающемуся справиться с мелкими пуговицами своей фланелевой рубашки.       — Я сказал, вещи на сумку за спиной! — Заорал шеф, придвинувшись вплотную к лицу новобранца. Его рот открывался так широко, что, казалось, он намеревался откусить курсанту его большой, с горбинкой нос. — За спиной! А не сбоку! Исправь немедленно!       На щеку и шею Тони упали несколько капель слюны инструктора, и она поежилась, едва сдержав рефлекторный порыв поднять руку и утереться.       — Исправь!       Когда новобранец резко наклонился и стал не слушающимися пальцами отталкивать свою спортивную сумку, пока её длинная ручка упрямо цеплялась за его собственные кроссовки, шеф Калау отступил и, скосив взгляд на Тоню, гаркнул:       — Смотреть прямо перед собой, новобранец!       Отведенных на раздевание 15 секунд хватило далеко не всем, и инструктора заметались между шеренгами, подгоняя тех, кто не успел или кто недостаточно высоко подвернул штаны. Каждый раз, когда кто-то из них проходил мимо Тони, она безотчетно задерживала дыхание и напрягалась всем телом.       К крику она привыкла, но не к дисциплине. В их доме — многочисленных домах, где они редко задерживались надолго — никогда не царил порядок в вещах или поведении. В их последнем доме, куда они переехали с папой и Эстер после похорон мамы, в комнате, отведенной Тоне, всегда в углу стояли два надтреснутых пластмассовых контейнера каждый в полметра высотой, наполненных старой кухонной утварью, так и не нашедшей себе места и использования. А в комнатке Эстер, некогда служившей прежним хозяевам то ли прачечной, то ли кладовкой, роль полки для ее книжек и нескольких плюшевых игрушек играла горизонтально торчащая из стены труба. Любая прибывающая корреспонденция — рекламные проспекты, газеты, выписанные предыдущими жильцами, уведомления о просроченном кредите — сбрасывалась в старый пыльный горшок со остатками высохшего грунта на крыльце. Единственным подобием расписания дня служили занятия в ясельной группе Эстер, уроки Тони в школе и её рабочие смены. Отец жил по совершенно не совпадающему с их, непостоянному графику. Бывало, Тоня и Эстер не видели его неделями. Но когда он оказывался дома, точно знали об этом по постоянной ругани.       — Когда я дам команду, — ворвался в мысли Тони громкий голос, — вы возьмете свои телефоны, позвоните тому, кто может подтвердить факт вашего существования и знает, что вы в тренировочном лагере ВМС. У вас будет ровно 30 секунд на то, чтобы сообщить им, что вы прибыли без происшествий, что в следующий раз на связь сможете выйти через 3 недели, и что вы позвоните сами. Пробовать связаться с вами — особенно по вашим личным мобильным — им не дозволено.       Тоня коротко оглянулась через плечо на кажущийся пустым, валяющийся у её пят рюкзак. Её телефон, старый, с треснутым экраном и в пожелтевшем силиконовом бампере с давно стершимся с него цветочным узором, валялся где-то на дне.       — 30 секунд! Начали!       Новобранец с хвостом слева и темнокожая коротко подстриженная девушка в очках с очень толстыми стеклами справа, как и все в шеренге напротив спешно стали набирать номера на экранах своих смартфонов и тесно прижимать их к уху. Некоторые прикрывали рот ладонью, несколько человек даже отворачивались, и к ним сразу подлетал кто-то из инструкторов.       Шеф Джейми Калау поравнялся с Тоней, оставшейся стоять смирно, даже не доставшей телефон, и спросил:       — Тебе нужно особое приглашение, новобранец? Или ты принципиально не звонишь первая?! У тебя осталось меньше 20 секунд!       — Простите, сэр, — отозвалась она, и с непривычки после очень долгого молчаливого оцепенения голос прозвучал сипло и глухо. — Мне некому звонить.       Первым ушёл Мигель-Анхель. Его тело с пятью очень глубокими, точно нанесенными в жизненно-важные органы ножевыми ранениями нашли одним ранним утром шесть лет назад. Ему едва исполнилось шестнадцать, и Тоня помнила, как эта новость боязливым шепотом пронеслась по округе. Иногда, оглядываясь на своё детство, помимо нескольких ярких моментов в раннем возрасте, она ощущала, будто начала осознавать жизнь весьма ясно именно с того момента, с тех пор, как ей было одиннадцать. Все знали, — и тогда узнала Тоня — что означало такое убийство. Мигель-Анхель обманул кого-то из банды. За такое лишали жизни и ставили на счетчик семью. Мигель-Анхель взял товара на две тысячи долларов, а когда пришло время расплачиваться, ни денег, ни наркотиков при себе не имел. Эти две тысячи по своеобразной математике банды превратились в пять, потому что они лишились одного из своих постоянных дилеров. И чтобы пять не превратились в десять, стать дилером пришлось отцу.       Пять лет спустя не стало мамы. Она тяжело перенесла смерть старшего сына, тогда впервые у неё появились проблемы с давлением и сосудами. А когда в довольно зрелом возрасте забеременела и родила Эстер, в добавок к прежней слабости сердца начала стремительно набирать вес. Низенькая, с точно передавшимися Тоне и Эстер довольно грубыми чертами лица — большим носом, крупными губами, подвижными и черными, как смоль, бровями, глубоко посаженными карими глазами — в сорок два из миловидной латиноамериканки с отчетливой родословной коренных народов Патрисия Охеда превратилась в очень крупную, едва удерживающую себя вертикально женщину. Она умерла тихо, после трёх дней плохого самочувствия и почти опустошенных баночек с выписанными ей лекарствами.       Последним своеобразно бросил Тоню и Эстер отец. Много раз он попадался полиции и однажды даже отсидел три месяца, но в начале июля вляпался по полной. Его поймали за рулём угнанной машины с большой партией наркотиков и двумя не принадлежащими ему пистолетами, каждый из которых светился ранее в грабежах. Предварительное заседание суда постановило, что в сумме с предыдущими правонарушениями это потянет на приличный срок, но, поскольку Альваро Бенитес не был гражданином США, разумным решением для экономии денег налогоплательщиков стало депортировать его на родину.       Так Тоня и Эстер остались вдвоем. А затем, спустя неделю после ареста отца, их разделили.       Инструктор смерил Тоню взглядом с ног до головы, задержался на лице, будто пытаясь рассмотреть в нём правду, а затем кивнул и молча двинулся дальше.