Ни солнце, ни смерть

      16:27 дня 19 ноября 2016 года — 07:34 утра 20 ноября 2016 года       6-й и 7-й дни базовой ориентации, нулевой фазы курса подготовки «Морских котиков»       Класс 266 зимнего набора       Военно-морская база в Коронадо, штат Калифорния, США       Вечером пятого дня Тоня лишилась соседки, и вместе с той класс 266 уменьшился сразу на пять новобранцев. Их осталось 73. Количество сдающихся каждый день было разным, но ещё ни одного дня они не заканчивали без потерь, и если в среднем каждые сутки будут уходить по четыре человека, то, по подсчетам Тони, до окончания базовой ориентации не останется никого.       Она стояла у распахнутой двери своей комнаты и, щурясь от поднимающегося медленно извивающейся змейкой сигаретного дыма, наблюдала за тем, как за открытыми дверями других комнат происходило суматошное движение. Все готовились к обязательной проверке комнат в 17:00: вытряхивали постельное бельё от случайно занесенного туда на теле песка, аккуратно его перестилали, вытирали полы и вычищали поддоны душевых. Заметив, что накануне на вечерней перекличке её соседка не откликнулась на названную командиром класса фамилию, Тоня почему-то сразу подумала об этих инспекциях и даже немного огорчилась — теперь ей придется и убираться, и отдуваться одной. Но сегодня к своему удивлению обнаружила, что легко справилась сама. Песок и гряз в душе смывались только с неё, унитазом пользовалась только она, убраться под кроватью с поднятым и свернутым матрасом было легче, и с опустевших полок шкафа удобнее смахивалась пыль. Следы на белом кафельном полу оставляли только её берцы, на узкой электрической сушке в ванной её полотенце, не разделяющее перекладины с полотенцем соседки, высыхало быстрее. Пока остальные огибали друг друга и мебель с вениками наперевес, Тоня уже справилась и переводила дыхание перед ужином и вечерними занятиями.       — Я не знал, что тут можно курить, — раздалось сбоку, со стороны прищуренного глаза, и Тоне пришлось полностью повернуть голову, чтобы рассмотреть говорившего. Им оказался приземистый, но коренастый новобранец. Из-под подкрученных на плечи рукавов футболки по обеим рельефным рукам растянулись чернильные узоры татуировок. Он стоял, немного прогнув таз вперёд, свесив перед собой руки и сомкнув их в замок — это выдавало в нём гражданского. Тех, кто до базового лагеря «Морских котиков» уже успел послужить, отличала прямая, с руками по швам стойка. Моряков — Тоню в том числе — легко можно было узнать по значительно дальше, чем на ширину плеч, расставленных ногах. Круглое лицо под торчащим вверх козырьком сдвинутой на затылок форменной кепки было насыщенно красного цвета — от солнца, ветра и солёной воды. В контраст ему ясные голубые глаза обрамляли добела выгоревшие ресницы, над ними низко нависали широкие пшеничные брови.       Тоня скривила губы, отвернулась и бросила сухо:       — Нигде не сказано, что нельзя.       — Поделишься?       — Нет.       Новобранец протяжно, со смешком вздохнул. Краем глаза она заметила, как он поднял руку и провел пятерней по своей широкой, рельефно выступающей под тугой футболкой груди. С той исчезли рыжеватые разводы налипшего и перемешавшегося с его потом песка, но даже так — не потным, без вздутых вен на лбу и висках — она его узнала. Он понял это и переменился в лице.       — Слушай, я ведь пришел извиниться.       — Извиняйся.       Он снова усмехнулся.       — Извини. Некрасиво было обозвать тебя пиздой. Тем более, мексиканской… Это ведь всё неважно. Я просто был… на пределе. Сорвался на тебе, хотя и сам был готов сдаться.       Он замолчал, снова потер грудь и оглянулся будто в поисках подсказки, потом сделал короткий шаг ближе к Тоне — она смогла различить пробивающийся даже через сигаретную горечь морозный ментол его дезодоранта — и добавил тише:       — А ты ведь одна из самых крепких тут. Пусть и девчонка.       Тоня вскинула голову и уперла в него прямой взгляд. С вызовом в голосе и в выражении напрягшегося лица, поинтересовалась:       — У тебя с этим какие-то проблемы?       Улыбка, занявшая половину лица и оголившая немного надвигающиеся друг на друга крупные, но белоснежные зубы, получилась искренне светлой.       — Никаких, — заверил он. Снова повел головой, будто собираясь обернуться назад, и добавил совсем тихо: — Слушай, а у нас пузырь есть.       — А вот это точно запрещено.       Поползшие вниз уголки губ снова взметнулись вверх. Он пожал покатыми мясистыми плечами.       — Можешь меня сдать, если хочешь отомстить за утро первого дня. Ты ведь отхватила от Безумного Макса из-за меня. Так будет справедливо. Или можешь сегодня после отбоя прийти к нам, — он махнул рукой себе за спину, — в 22-ю комнату. С нас пузырь и закуска. — Он наклонился к ней, Тоня безотчетно отпрянула, и доверительно прошептал: — У нашего соседа через стенку есть связи в столовке. — Затем выпрямился, и договорил: — С тебя сигареты.       Тоня хохотнула, выдыхая дым и стряхивая с сигареты пепел.       — Ага. Чтоб нас поймали за нарушением сразу всех имеющихся правил?       — Ты ж сказала, что курение не запрещено, — со смехом напомнил он и протянул вперёд правую руку. — Я, кстати, Рори Дрисколл.       Она ответила на предложенное пожатие, сунув сигарету в рот и освободившуюся ладонь вложив в пятерню Рори Дрисколла.       — Тоня Бенитес, — сказала она, снова щурясь от поднимающегося в глаза дыма. — И кстати. Я не мексиканка. Я колумбийка.       Это было правдой лишь отчасти. Колумбийцами и по происхождению, и по гражданству были её родители и старший брат Мигель-Анхель. Сама же Антония Милагрос Бенитес Охеда родилась уже в США, на обнесенном кривым забором клочке пустыря, служившим её родителям задним двориком их трейлера в трейлерном парке на отшибе Лос-Анджелеса. Такое решение, в его защиту выдвинув безапелляционные аргументы, которые довели маму Тони до слёз, принял её отец. Ехать в больницу, когда начались схватки, им было нельзя. Во-первых, у них не было ни страховки, ни денег на покрытие стоимости родов в палате под присмотром врачей. Во-вторых, — и это главное — родившуюся в учреждении девочку пришлось бы официально оформлять, а это повлекло бы за собой неизбежную проверку личностей её родителей, обнаружение их незаконного пребывания в Штатах и депортацию.       Так, первые двое суток своей жизни, как и её семья, Тоня была относительным нелегалом. Но на третий день после появления на свет попала в приемное отделение ближайшего госпиталя. Ей так и не удалось выяснить, что именно послужило поводом, но в конечном итоге имела два дня рождения: настоящий и записанный в её свидетельство двумя днями позже. Медсестре, принявшей Тоню с рук заплаканной матери, едва подбирающей английские слова, чтобы объяснить, что её девочка была не в порядке, она сказала, что родила всего несколькими часами ранее дома. Патрисии Охеда показалось небезопасным говорить правду. Именно так, благодаря своей болезненности в младенчестве, с возрастом бесследно исчезнувшей, Тоня Бенитес обзавелась американским гражданством.       — А я из Западной Вирджинии, — с силой встряхивая её руку, сообщил Рори Дрисколл. — Рад знакомству. Так что, придешь?       Она ощутила холодным штормом надвигающееся на неё паническое оцепенение и резко одернула руку.       — Нет.       Рори Дрисколл, принимая её ответ, повел плечами.       — А выдашь нас?       — Нет.       — Окей, — улыбнулся он и повернулся, чтобы уйти, а затем бросил напоследок: — Я же говорю, ты тут одна из самых крепких. И крутых.       — Не подлизывайся, Западная Вирджиния, — весело откликнулась она. Он уходил, и чем большим становилось между ними расстояние, тем легче ей дышалось. Тоня подняла руку и вынула изо рта почти дотлевшую до фильтра сигарету. Было что-то нездоровое в том, как методично она испытывала себя собственными страхами, пытаясь выбить колом кол.       Тем вечером после раннего отбоя перед ставшим уже привычным очень ранним подъемом, она изредка слышала вспышки смеха — попойка, похоже, удалась и без её сигарет. А наутро, на назначенной вместо зарядки полосе препятствий, по Рори Дрисколлу и ещё нескольким новобранцам она видела следы того, насколько долго и хорошо удалась попойка.       Особенно ярко это было заметно по Западной Вирджинии. Дрисколл, который — как позже узнала Тоня — до поступления в «Морские котики» работал спасателем и фитнес-тренером и всю предыдущую седьмому утру неделю был одним из самых физически стойких, едва волочил ноги. Он, казалось, засыпал, переползая через разной высоты череду бревен. Он повисал на них на несколько секунд, задерживая очередь за собой всё сильнее, и в какой-то момент, когда между ним и предыдущим курсантом образовался очевидный разрыв, к Дрисколлу подскочили сразу двое инструкторов: Безумный Макс и Джесси Хикс. Они орали на него, щедро сыпля матом и «салагой», пытаясь грубо и малоэффективно добиться от него причины такого внезапного бессилия. Западная Вирджиния упрямо молчал, и это распаляло инструкторов до белого каления.       Когда сто едва выполненных отжиманий спустя он вернулся к остальным, Тоня поравнялась с ним, серовато-бледным от похмелья и насквозь пропитанным потом.       — Не смотри им в глаза, — сказала она тихо. — Когда они упираются в тебя своими рожами, смотри будто сквозь них. Если смотришь им в глаза, они воспринимают это вызовом. И, ёб твою мать, отвечай им. Так точно, сэр. Никак нет, сэр. Не могу знать, сэр. Хоть что-то. За молчание им назло они выебут тебя по самые гланды.       Рори глубоко потянул носом и харкнул в сторону.       — Я думал, — с сильной отдышкой отозвался он, — ты скажешь — не бухай.       — Ты ведь понимаешь это и сам. Нахуя повторять прописные истины?       Он хмыкнул, Тоня продолжила:       — А вот о поведении с офицерами ты очевидно ничего не знаешь.       Дрисколл повернул к ней голову и в недоумении свёл брови.       — Так заметно, что я раньше не служил?       — Ага, салага.