Ни солнце, ни смерть

      07:42 утра 21 августа 2013 года       Лос-Анджелес, штат Калифорния, США       Из сна Тоню одним резким рывком выдернул стук в дверь. Она села в кровати — на брошенном на пол матрасе, служившем ей кроватью последние два года, поскольку старое деревянное основание её прежней кровати перевозить со старого дома не стали — и прислушалась. Она заглянула в свой валяющийся на полу телефон. Была среда, а значит, это не могли быть соседи, которым она пообещала присмотреть за детьми в пятницу и субботу, когда у них выпадут двойные смены. Специальных доставок Бенитесы никогда не заказывали. Проезжающий по их улице приблизительно в это время почтальон, если и имел что-то для их дома, бросал на крыльцо, никогда не стучась. Она подумала, что это могли быть из полиции или социальных служб, и потому встала.       Когда она вышла в коридор, стук в дверь настойчиво повторился, и Тоня различила по другую её сторону мужские голоса и смех.       — Антония! — Нараспев прозвучало снаружи, и, узнав голос, она замерла. Пришли те, кого отец называл друзьями, хотя по сути они были стоящими на одну или две ступени выше него крысами банды. Тоня вдруг пожалела, что не выслушала отца, не узнала, где была его заначка. Сейчас, если они пришли требовать с неё папин долг, ей нечем было от них откупиться. Она судорожно оглянулась на узкое, занавешенное старыми пыльными жалюзи окно, выходящее из коридора на задний двор, ощущая неясный порыв сбежать, и подскочила на месте — за ним мелькнула чья-то тень.       — Тоня! — Снова позвали из-за двери. — Ну не вынуждай нас ждать. Мы пришли узнать, как у тебя дела, а ты от нас прячешься.       Трое — разного возраста, все колумбийцы, во главе с человеком по кличке Чапарраль — были завсегдатаями их дома, хотя сама Тоня пыталась — и ограждала Эстер — их избегать. Они заваливались к ним в любое время, могли остаться на ночь, по-хозяйски проверяли их холодильник и если и приносили что-то с собой, то только какое-то кисло воняющее пойло и дурь. После них всегда оставались горы мусора и густая вонь грязных носков.       Она не хотела открывать, но понимала, что выбора у неё оставалось. Наоборот, чем раньше она узнает, зачем они приперлись, тем быстрее сможет их выпроводить. Решив так, она решительно зашагала к двери, отодвинула засов, провернула дважды замок и распахнула.       Первым на пороге стоял Чапарраль. Ниже остальных и взрослее, с красным, испещренным глубокими шрамами лицом, он осмотрел Тоню цепким черным взглядом и осклабился.       — Доброе утро, — сказал он по-английски, с сильным акцентом, почти проглотив второе слово, а затем снова перешел на испанский: — Можем мы войти?       — Папы нет, — буркнула Тоня, и Чапарраль, оглянувшись на двух других, хохотнул.       — Мы знаем, Антония. Потому и пришли. Узнать, как ты тут справляешься одна. Не нужно ли тебе что-то? Как твоя сестренка?       — Ничего не нужно. Эстер забрали.       Чапарраль закачал головой и зацокал языком:       — Ай, какая беда, какая беда.       Она знала, что они врали. Она боялась, что они пришли именно из-за того, что отца нет и — что главнее — не будет. Пришли втянуть её в свою грязную торговлю вместо Альваро, как в своё время втянули его вместо Мигеля-Анхеля. Тоня этого не хотела, и если отцу — особенно в полицейском участке, со скованными руками — она смогла очень четко и однозначно об этом заявить, то как заставить отстать их, пока не представляла.       — Так мы войдем? — С напором повторил Чапарраль и шагнул внутрь, оттесняя её своим округлившимся под тесной полиэстровой футболкой животом.       Привычно они столкнули, не расшнуровывая, свои кроссовки у порога и двинулись к дивану. Тоня, закрыв за ними дверь, но не запирая, будто так ускорялся их уход, осталась стоять возле неё. Поддернув на бедрах джинсы, со сдавленным кряхтением Чапарраль упал на диван, откинулся на спинку и снова упёр взгляд в Тоню.       — Что у тебя с деньгами?       Она растерялась. Если его интересовало, было ли у неё что-то, чтобы от них откупиться, то тех тридцати долларов, что у неё остались с последней получки, едва ли хватило бы. Если он подводил к тому, что мог предложить ей заработок, она не хотела встревать в этот разговор.       — Я работаю, — неопределенно ответила Тоня. Чапарраль вскинул брови, и она поспешила добавить: — Мне хватает.       — Где работаешь?       — В «Тако Белл», принимаю заказы по телефону. И присматриваю за соседскими детьми. И двум старшеклассникам с конца улицы помогаю с математикой.       — Ага, ага… — Чапарраль осмотрелся, с минуту помолчал, а потом спросил: — У тебя есть попить?       — Алкоголя у меня нет.       Все трое осклабились. Чапарраль, даже хрюкнув от смеха, сказал:       — Хотя бы просто воды. Нас жажда мучает, — он обернулся на самого щуплого из них, с большим крючковатым носом, и добавил: — Оскар тебе поможет.       Тоня нахмурилась, но пошла на кухню. Оскар, поднявшись с дивана, отправился следом за ней. Ощущая его присутствие не так остро, как Чапарраля, но всё равно неспокойная, она достала из шкафа три запыленных, давно никем не использованных чашки и, не утруждая себя тем, чтобы их сполоснуть, налила в каждую из-под крана воды. Две чашки забрал и понёс к дивану Оскар, одну в руки третьему, сидевшему у самого края, отдала Тоня. И снова отступила назад.       Чапарраль заглянул в чашку, потом поднял на Тоню взгляд.       — А себе почему ничего не налила? Стесняешься, что ли?       — Я не… — протянула она, но он перебил её командным:       — Так, Оскар. Отдай ей свою чашку, а сам пойди налей себе ещё.       Оскар снова с готовностью подскочил с дивана, обошёл протянутые по полу ноги Чапарраля, подошёл к Тоне и, коротко, даже как-то стеснительно улыбнувшись, вернул ей воду. Тоня сжала в ладонях чашку и, избегая смотреть на ощупывающего её взглядом Чапарраля, наблюдала за движениями Оскара. Когда он вернулся, двое других поднялись с дивана, протянув вперед чашки, будто для тоста. Чапарраль снова заговорил:       — Мы о тебе позаботимся, Антония. Ты не осталась одна.       У Тони был на это совершенно другой взгляд, но она не стала возражать вслух. Она нечасто имела дело с трезвым Чапарралем, но подозревала, что он мог быть таким же вспыльчивым, как и по пьяни. А потому неопределенно передернула плечами и, поднеся чашку к лицу, сделала несколько глотков — у неё и самой пересохло в горле. Вода на вкус показалась горькой, с чем-то вроде мелкого осадка — Тоня списала это на водопроводные трубы и насыпавшуюся в посуду пыль и больше пить не стала. Опустив чашку, она поймала на себе взгляды всех троих и неуютно под ними поежилась.       — Так что, — опускаясь обратно на диван и раскидывая поверх спинки руки, сказал Чапарраль. — Когда возвращаешься в школу?       — Через две недели, — ответила Тоня, хотя уже решила, что в двенадцатый класс не пойдёт. Учеба отнимала очень много времени, если заниматься ею всерьез, — а это Тоня и делала, особенно по алгебре, геометрии и мат-анализу — и относительно много времени, если просто появляться на некоторых уроках. Раньше отец с переменным успехом приносил в дом какие-то деньги, но теперь Тоне уже не на кого — и уж точно не на Чапарраля и остальную банду — было рассчитывать. А так, её трёх рабочих смен в «Тако Белл» в неделю уже не хватало. Последний месяц она перебивалась подработками, но была твёрдо нацелена найти что-то постоянное, на полную ставку. Это не оставляло времени на школу. Но никого из троих это, безусловно, не касалось.       — Альваро рассказывал, что ты умная девчонка, — не унимался Чапарраль. Тоня снова пожала плечами.       — И очень красивая, — впервые подав голос, добавил Оскар.       — Ага, — согласился Чапарраль. Он опустил одну руку со спинки и прихлопнул ладонью по свободному месту рядом со своим бедром. — Ну что ты там стоишь? Иди сядь с нами.       Тоня дернула головой, и картинка перед глазами странно размылась.       — Мне… — проговорила она, ощущая язык каким-то вялым. — Мне надо собираться… на работу.       — На работу? — Переспросил Чапарраль и развел руками. — Ну, тогда собирайся. А мы тебя отвезем. Да, ребята?       Оскар и третий закивали.       Голова ощущалась одновременно тяжелой, будто заваливающейся на шее, и невесомой, лишенной каких-либо мыслей и эмоций. Даже слышать Тоня стала как-то необычно гулко. Под пристальными взглядами она повернулась и побрела к своей комнате. Коридор перед глазами пошатнулся, и, безотчетно пытаясь поймать это движение ногами, Тоня оступилась.       — Как-то ты не очень уверенно идешь, — послышалось сзади, и под локтем она ощутила чье-то крепкое прикосновение. — Как ты себя чувствуешь?       Она попробовала обернуться, чтобы увидеть, кто это был, потому что голос вдруг перестала узнавать, но голова закрутилась, Тоня накренилась и едва не упала. Вторая рука поддержала её спину.       — Вы… подсыпали мне что-то… — Слабо чувствуя собственный рот, пробормотала она.       — Нет, ты что? Может, ты просто не выспалась? Вот уже и твоя комната. Ну-ка. Заходи.       Её втолкнули внутрь, и прежде, чем Тоня совладала с телом, начавшим заваливаться вперёд, сзади громко захлопнулась дверь. Она оглянулась в надежде, что осталась в комнате одна, но прямо перед собой увидела неровное лицо Чапарраля.       — Скажи мне, Антония. Ты девственница?       Он сгреб её плечи, развернул и толкнул в уже закрытую дверь. Запоздало Тоня ощутила, как с силой ударилась о неё головой. В виске остро вспыхнула боль, в ухе зазвенело.       — Нет… — Выдохнула она.       — Нет, не девственница?       — Отпустите меня…       — Ну давай тогда проверим!       — Не надо…       Старые шорты — обрезанные папины спортивные штаны, которые вместе с купленной с какого-то развала за двадцать центов большой футболкой Тоня использовала в качестве пижамы — стремительно стянулись вниз по ногам. Их растянутую резинку она ощутила под коленями.       — А попка-то у тебя — что надо!       — Нет… — снова протянула она и почувствовала, что начала, теряя сознание, сползать по двери. В последних просветах понимания она ощутила под руками сильную хватку, снова подталкивающую её вверх, опирающую о двери; почувствовала грубое прикосновение на бедрах, как её остро ущипнули пальцы, подхватывающие резинку её трусов; услышала сзади смешок. А дальше наступила темнота.       Она, к большому сожалению Тони позже, не была абсолютной. В ту прорывались голоса, тем утром среды не произносившие ничего воспринимаемого ею внятной речью, но позже складывающиеся в слова:       — А ведь не соврала: уже успела с кем-то потрахаться. Ну чего ж ты тогда так сопротивляешься? Ты же знаешь, что это может быть приятно. Расслабься. Оскар! Иди сюда. Подержи её руки.       В темноту также врывались ощущения. В животе собиралось горячее, режущее чувство, непохожее ни на какую другую боль, которые Тоне доводилось испытывать. В виске и скуле, заполняя собой щеку, кажущуюся вдруг опухшей, усиливалось жжение. От твердо сжимающих шею пальцев становилось трудно дышать, каждый хриплый вдох удавался только через усилие.       Так же внезапно, как наступило, это помутнение начало рассеиваться. Реальность просачивалась в сознание Тони всё яснее, выразительнее. Сначала она очень точно ощутила давление между бедер и неприятно сильные, ритмичные удары в таз. Затем услышала чье-то частое, напряженное, будто со всхлипами дыхание. Она открыла глаза и увидела над собой Оскара. Он смотрел ей в лицо и, когда увидел, что она пришла в себя, посмел ей улыбнуться.       Это вдруг пробудило в Тоне аккумулирующую остатки сил злость. Она прошипела:       — Пошёл ты нахуй!       Подняла широко раскинутые ноги — на щиколотке правой повисли её трусы — согнула в коленях, просунула между туловищем нависшего над ней Оскара и его упирающимися в пол руками, уткнулась коленями в грудь и оттолкнула. Он, похоже, совсем не ожидавший этого, грузно завалился набок. Привстав на коленях, Тоня попыталась от него отползти, но он ухватил её за ногу и дернул обратно. Она вскинула руки в инстинктивном поиске чего-то, за что могла ухватиться. Её ладони со слабым стуком натолкнулись на пластиковый контейнер со старой кухонной утварью. Тоня снова брыкнула ногой, стряхивая с неё цепкие пальцы Оскара, и попятилась спиной вперед. Сдвинуть нижний контейнер у неё не получилось бы, но расшатать верхний она могла попробовать. Привстав — и ахнув от резкой боли, пронзившей её из паха через живот к ребрам — она поискала старую трещину, просунула между её острыми, сопротивляющимися краями несколько пальцев и что было мочи потянула.       Сначала, казалось, ничего не произошло. Оскар оперся на колени и, всё путаясь в повисших на них штанах, пополз к Тоне. Над её головой с резким пластмассовым треском надломилась стенка контейнера. Тоня попыталась оттолкнуться от пола ещё выше, в этот раз не сдержавшись и заскулив сразу от боли и от усилий, просунула в образовавшееся отверстие руку и снова потянула. Контейнер сдвинулся с места, подвинулся к краю, накренился, на мгновенье замер, и рухнул вниз, заполнив комнату — наверное, весь дом — грохотом опрокидывающейся из него посуды. Тоня отскочила в угол, чтобы раскалывающиеся на осколки тарелки и рассыпающие старую налипшую гарь сковородки не привалили её. А потом вдоль стены — ногами по матрасу — бросилась к окну. Времени на то, чтобы рассматривать, насколько сильно прилетело на голову Оскару, повалившемуся на пол плашмя, не было. Оказавшись у окна, оставшегося открытым ещё с ночи — душной и безветренной — Тоня наклонилась за валяющимся на полу мобильным, схватила брошенные рядом с ним вчерашние джинсовые шорты и, смахнув с ноги трусы, натянула их просто под футболку. Затем сделала большой, снова полоснувший промежность невыносимой вспышкой, выпад, подхватила валявшиеся ближе к двери резиновые шлепанцы. Сжав их и телефон в руке, она метнулась обратно к окну.       Не раздумывая, она просунула над подоконником сначала одну ногу. Затем, замычав от боли через плотно закушенные в зубах губы, села на него, нагнулась и протиснулась под не сдвигаемой створкой. В какой-то момент она потеряла опору пола в комнате, и ещё не нашла узкой бетонной дорожки вокруг дома. От давления всего её напрягшегося тела на пах, она вскрикнула и заплакала. В поисках облегчения, подтянула себя руками и выпала наружу. Приземлившись на колено, она снова пронзительно вскрикнула, в ответ на что из-за забора-сетки залаял соседский бойцовский пёс. Тоня выронила из рук один шлепанец и едва поймала между взмокших пальцев выскользнувший телефон, подняла обувь, заставила себя встать и, превозмогая боль и всё ещё штормящее ощущение в голове, побежала.