Приговор Персефоны

! - ГЛОССАРИЙ для главы: Ratio legis - латинская фраза, которая указывает на причины, стоящие за законом: "почему так написано? Какова была первоначальная цель?" * Последняя неделя сентября была, как известно, священной неделей, очень важной в человеческом и божественном европейском календаре. Это было как раз между концом светлых месяцев и началом темных. Почти все Боги в тот период заканчивали свою работу, подобно Деметре, которая к этому времени уже собрала большую часть урожая. Или начинали ее, как Скади, скандинавская Богиня Зимы. Это означало, что почти все европейские Боги были активны и присутствовали на Земле, что делало эту неделю идеальной для организации конгрессов и собраний, даже инфра-Пантеона. Из этого родился цикл конференций Высокого Политеизма, часто сокращаемый до ЦКВП. Пользуясь своим почти единодушным присутствием на Земле, заинтересованные Боги позволяли себе посвятить часть своего времени непосредственным встречам со студентами различных университетов. Это делалось для поддержания прямого контакта со смертными, которые после Откровения 2001 года все еще очень, очень нуждались в понимании и принятии. Это была идея Афины и Бригиды, Богинь Мудрости. Ну, а кто еще мог бы предложить нечто подобное? И вот уже несколько лет ЦКВП регулярно проводился поочередно в различных городах планеты. Поначалу присутствовали только боги эллинистического и скандинавского пантеона, но, заметив, как людские студенты толпятся в залах университетов, к ЦКВП присоединились Боги с других континентов, все очень стремились привлечь внимание и быть приветствуемыми: явились египетские, индийские боги. Даже Кецалькоатль как-то явился, хотя и не оказался разговорчивым. И вот почему Персефоне в тот день пришлось терпеть Деметру с театральной тревогой, и вот почему она теперь пыталась попасть в университет вместе с другими возбужденными молодыми людьми. Которые, учитывая ее божественный аспект, даже не признавали ее и относились к ней как к равной. Ну, не то чтобы Персефона ожидала или хотела чего-то другого. В то время она просто надеялась найти место в семинарии Богов Подземного Мира. Она опустила глаза и посмотрела на экран своего мобильного, медленно продвигаясь сквозь толпу, крепко держа сумку. Пришло уведомление. Писала Кейт: «Я заняла тебе место, торопись». И сразу же после этого: «Ты можешь спросить о зарезервированном месте». И наконец: «Ой, от Анубиса пахнет собакой». Персефона засмеялась. Она хотела написать в ответ, что идет, и что нет никакой необходимости шутить об Анубисе, так как он не имел репутации милосердного Бога. Но она не могла – её толкали и торопили. Она, наконец, подошла к дверям аудитории, куда валил и валил поток студентов. И заметила коротко стриженную блондинку – свою подругу Кейт, сидевшую в десятом ряду. Персефона пролавировала в толпе и села, понимая, что опоздала. - А, ну привет! Как обычно, вовремя, - Кейт приветствовала сурово и игриво одновременно. - Прости! Я не думала, что будет такая толпа. - Когда Боги рядом, всегда собирается толпа людей. И ты должна знать об этом больше, чем кто-либо другой. - Я не думала о Богах. Я думала: ты боишься. Кейт небрежно пожала плечами. - Нет, на самом деле, они интригуют нас больше всего. Очарование темной стороны! - она слегка повернулась на стуле и указала назад. - Многие приехали сюда из других университетов. Я видела там группу богословов. Я думаю, мы еще поговорим о том, как страшна смерть, а не о законах. Персефона же заинтересовалась большой сценой. Увидела, кто присутствует там в качестве оратора. Кельтского Цернунна не было. Он славился свободным духом и мог игнорировать собрания, если желал. Была Хель, царица Хельхейма. Её старое лицо не портили сети морщин. Также рядом сидел уже хорошо известный всем Анубис, Бог Египетского Подземного Мира. И больше никого не было. Даже Кейт была поглощена анализом говорящих и питала особое уважение к полушакалу, который на самом деле, будучи Богом загробной жизни, всегда представлял себя приветливым и даже сочувствующим. Строгим, но общительным. Ну, как собака. Он стоял и разговаривал с профессором, который должен был начать лекцию. Он казался очень веселым. На нем был темный костюм, и Анубис даже выглядел бы здравомыслящим, если бы не носил все то, что казалось золотом всех династий фараонов: кольца, по два на каждом пальце смуглых рук; большие и безвкусные золотые ожерелья, украшенные лазуритами и жемчугами; серьги из того же драгоценного металла на длинных темных ушах. Уши эти двигались, изгибались, непрерывно вращались, улавливая каждый звук. - Может, он нас слышит? - спросила Кейт, взволнованная так, будто поклонник в присутствии своей любимой знаменитости. - Я уверена, - кивнула Персефона. - В нем есть кое-что интересное. Но, может быть, мне не стоит этого говорить. Он пушистый… Как только она произнесла эти слова, Анубис, находившийся по меньшей мере в двадцати метрах от них, дернул своим острым носом. И посмотрел на Кейт, наклонив голову набок. - Вот дерьмо! Неужели он слышит нас? - смущенно воскликнула девушка, прикрывая рот рукой и глядя вниз. - Я же говорила! Почему ты не слушаешь? Персефона поддразнивала ее и смеялась вместе с ней, забавляясь особенно потому, что знала, что Анубис не обиделся. Она не знала его близко, она только иногда видела его на неформальных обедах в инфра-пантеоне, но быстро заметила, что у него отличное чувство юмора. И это было редкостью, особенно для тех, кто заведовал Подземным миром. Вот и сейчас: Анубис ничего не сделал, лишь вернулся к разговору с профессором, кивая, с тенью тревожной улыбки на своем собачьем лице. Лекция вот-вот должна была начаться. И именно в этот момент, когда Персефона уже была уверена, что Аид не явится, он явился. Владыка Мира Мертвых вошел в дверь прямо рядом с трибуной, наклонившись, чтобы пройти. Персефона, которая никогда не видела Аида вживую, замерла. Не столько из-за того, как он выглядел, сколько из-за эффекта, который Бог Мертвых создавал вокруг себя: люди спешно расходились, оставляя вокруг Аида большой пузырь пустого пространства. Они смотрели в сторону, стараясь повернуться к нему спиной. Даже профессор, который разговаривал с Анубисом, увидев проходящего мимо Владыку Мертвых, умолк и ступил в сторону. Внезапно окружающая среда стала казаться более холодной, а цвета – менее насыщенными. В первых рядах воцарилась тишина. - О Боги, так оно и есть... он гигант, - прокомментировала вечно неуместная Кейт, широко раскрыв глаза. - Он сын Кроноса, - шепнула Персефона. - Наполовину титан, вот почему он такой высокий. Аид действительно был высоким. Под стать Деметре и всем остальным пяти Кронидам. Но он был самым старшим из них и выше всех. Они все унаследовали замечательный рост от отца, и это было единственное, что их объединяло. Персефоне, принадлежавшей к четвертому поколению, которое теперь стало бастардами, не посчастливилось унаследовать даже малую часть роста Кронидов. - А он нас слышит? - Э... я не знаю, я так не думаю... Я не думаю, что у него есть особый слух. Кейт восприняла это как одобрение ее сплетням: - Ну, тогда я могу сказать, что он красавчик. Персефона посмотрела на Аида внимательнее и, по правде говоря, вряд ли назвала бы его красавчиком. Бог действительно был красив: красота, в конце концов, была свойственна Богам вообще и Кронидам в частности. Но он не обладал ни атлетической красотой Посейдона, ни яркой мужской красотой Зевса. Действительно, три короля не особо были похожи, так что казалось странным, что они братья. Нет, Персефона нашла Аида в тот первый раз, когда увидела, более чем уникальным. Он имел прекрасный греческий профиль с крупным носом, очень бледную кожу, вьющиеся волосы цвета обсидиана и выглядел безупречно в строгом дорогом костюме. Больше всего Богиню Весны поразило то, что он был чисто выбрит. А его братья-Крониды всегда носили бороды. - Ну, я бы не сказала, что он красив... - пробормотала Персефона. - Послушай, ты можешь сказать это, даже если он твой дядя. Персефона закатила глаза, раздраженная и смущенная. - Он мне не дядя. - Он ведь брат твоей матери, не так ли? Значит, он твой дядя. Люди. Простые и цепляющиеся за свои убеждения. Смущенная Персефона опустила глаза и постаралась не показать, как это ее раздражает. Потому что Аид действительно не был ее дядей. Он был братом её матери, и на этом всё заканчивалось. Божественные отношения нелегко воспринимались смертными. Они не имели ничего общего с семейными отношениями, к которым привыкли люди. Аид мог быть братом матери Персефоны, но он никогда не был дядей Персефоны. А учитывая уникальность Богов, понятия родства меж ними не существовало. Они были друг другу совершенно чужими. Они не походили друг на друга, не имели общих генов и, действительно, некоторые даже не были зачаты так, как люди: например, Афродита, ведущая своё происхождение из оплодотворенной морской пены. Так что нет, единственным родством, которое Персефона считала подлинным среди бесчисленного множества тех, которыми она могла хвастаться, было родство с Деметрой. В остальном же другие боги не являлись её семьей. И уж конечно, Аид не был ее дядей. Она объясняла все это миллион раз, но Кейт, как и любой другой человек, никогда не отступала от своего мнения. Для людей Олимп всегда был бы скопищем сверхъестественных существ, которые занимались кровосмешением. - Он мне не дядя, он даже не знает меня, - попыталась повторить Персефона. - Во всяком случае, я не говорила, что он некрасив, просто ... он выглядит очень мрачно. - Он же Бог Мертвых! Ты же не думала, что он будет одет в розовое? Нет, конечно, но Бог Мертвых не обязательно должен был быть синонимом жуткого внешнего вида, и Анубис это подтверждал. Даже старая Хель иногда улыбалась. Аид же, с его суровым и мрачным взглядом, скрытым за темными очками, производил впечатление человека в плохом настроении, и это плохое настроение было непрерывным. Деметра называла его занудой... Персефона назвала его мрачным. Она задумалась, не встречались ли они где-нибудь, когда-нибудь. Может быть, это случилось, когда она была еще ребенком и теперь не могла вспомнить. Но на самом деле Аид был печально известен своей недружелюбностью. Обычно он избегал светские мероприятия. Никто не удивился бы, узнав, что он не покидал свой Подземный Мир более двадцати лет подряд. Это объясняло, почему он сейчас не смотрел на нее, полностью безразличный к присутствию второстепенной богини. Возможно, даже не осознавал этого. Персефона виновато опустила глаза. Она уже привыкла к такому обращению, но все же первой мыслью всегда была связь с себе подобными. Девушка подсознательно ожидала, что Боги сделают для нее хоть что-нибудь, хотя бы скажут «привет». А вместо этого другие Боги даже не знали про нее. А Крониды... о них вообще можно было не говорить. Они были самыми старыми среди Богов, и это делало их еще менее заинтересованными в Божествах низших категориях, будь то новые боги, полубоги или люди. Крониды спокойно жили в своем древнем пузыре древних обычаев. Аид, проигнорировав всех присутствующих в комнате, лишь на Анубиса взглянул мимолетно. Затем подошел и сел за стол рядом с Хель. Теперь, когда Бог Мертвых больше не стоял, присутствующие расслабились. Анубис засмеялся, почти завывая: что бы он ни говорил профессору, это должно было быть весело. Затем он тоже подошел к столу и занял свое место, мощно хлопнув по плечу нейтрального, отстраненного Аида, который, казалось, даже не заметил этого. Вскоре лекция началась. Взволнованный профессор занял место на трибуне, стал представлять гостей. Он назвал Анубиса, затем – Хель, которая производила впечатление сварливой и непонятливой бабушки. Когда пришел черед Аида, Бог Мертвых, не снимая солнцезащитных очков, сделал приветственный жест головой в сторону собравшихся. - Доброе утро. Только эти два холодных слова. Никаких колебаний, никакого особого тона. Сухой, точный, строгий. Именно в этот момент Персефона впервые подумала о нём, как о Боге, который любит выносить приговоры. Всегда. Что бы он ни сказал… Лекция получилась довольно поверхностной, даже немного разочаровывающей. Но Персефона поняла, что это было только ее чувство, потому что остальная аудитория смотрела Богам в рот. Все были взволнованы только тем, что находятся здесь, в присутствии трех главных Богов, и не так уж много значили их слова. Люди боготворили их за то, что они пришли, а не за то, что доказали свою ценность. Так было всегда, во веки веков. Поэтому они говорили на очень неопределенные темы, в том числе и потому, что все знали, что это была не столько образовательная лекция, сколько встреча для поддержания гражданского контакта. Сами Боги никогда не говорили слишком конкретно о своей загробной жизни, придерживаясь информации, которую люди уже знали. Поэтому Анубис со своим сильным арабским акцентом рассказал о взвешивании сердец и даже пошутил, что выберет в свой час особенно тяжелое перо, чтобы оценить работу профессора, который был так добр. Хель говорила об этических трудностях оценки актов мужества для верующих в скандинавский Пантеон, потому что в современное время трудно умереть в бою и получить доступ в Валгаллу. Наконец, Аид рассказал о различных судьбах, предназначенных для разных душ, начиная с грешных, потом - нейтральных, и заканчивая достойными. Он явно был самым немногословным. Он вообще не производил впечатления человека, который любит поговорить. Ему было легко общаться с аудиторией, возможно потому, что он привык сидеть на троне Подземного Мира, но он был не из тех, кто теряется в болтовне. Похоже, Аид не особенно наслаждался вниманием смертных, а это для Бога было скорее редкостью, чем уникальностью. В конце концов профессор закрыл лекцию. Позволил зрителям аплодировать и наконец объявил, что еще есть время для некоторых вопросов. Поднялось несколько рук, и почти все вопросы полетели в Анубиса. Это было нормально: египетский Бог был единственным, кто дал понять, что любит людей, и, возможно, самым интересным, из-за его животной внешности. После вопросов, адресованных Анубису, профессор спросил, не хочет ли кто-нибудь спросить что-то конкретно у Хель или Аида. И именно в тот момент, когда Персефона увидела, что никто не осмеливается поднять руку, что-то шевельнулось в ней: сострадание. Если бы она была там, на сцене, ей было бы неудобно заметить, что никто не хочет ее ни о чем спрашивать. Она немного подождала, чувствуя на себе тяжесть смущения сотен людей. Обернулась, оглядела ряды позади себя, но не увидела никакого движения. Затем поджала губы и, проклиная свое чрезмерное сочувствие, подняла руку. - Да, молодая леди в центре комнаты! – выпалил профессор. Персефона судорожно сглотнула. Она взглянула на Кейт и увидела, что подруга недоверчиво смотрит на нее, будто спрашивает, подняв бровь: «Какого черта ты делаешь?» Ну что ж, удачи тебе… сама Персефона об этом понятия не имела. Она неохотно поднялась на ноги, ища в своем сознании что-нибудь разумное, что можно было бы спросить. Но когда перед ее ртом появился микрофон, ее разум оказался заблокирован. Она открыла рот и снова закрыла его. Профессор должен был заметить ее нежелание, потому что попытался помочь ей начать: - К кому ты обращаешься? - Гм... – она чувствовала сострадание к ним обоим, но она лучше знала свой собственный Пантеон, поэтому выбрала его, - Аид. У меня есть вопрос к Аиду. Она сглотнула, чувствуя себя худшей лгуньей в истории. Она отчаянно искала, что бы сказать, выкапывая всю информацию, которую узнала об этом дяде-недяде. Но поняла, что знает очень мало. Ее мать никогда не рассказывала о нем, а Персефона, будучи бессмертной, определенно никогда не интересовалась Подземным Миром. Она посмотрела на Бога Мертвых, который теперь ждал вопроса, и обнаружила, что он по-прежнему нейтрален. За темными очками его невозможно было разобрать. Он мог быть злым, веселым или равнодушным в равной степени. Это заставило ее чувствовать себя неловко. -А, вообще-то я...- Персефона снова задохнулась, понимая, что прошло слишком много времени, - на самом деле я хотела спросить... насчет Стикса. - Стикса? - недоверчиво переспросил профессор. -Да, река... река Подземного Мира... Река... Как ей пришло в голову спросить о реке? Ей пришла в голову тысяча идей, одна глупее другой: от просьбы об очистке сточных вод до места источника. Но она не училась ни в Университете инженерной экологии, ни в Университете геологии. Затем, когда Персефона уже собиралась сдаться и сесть, ей на помощь пришел сам Аид. Он растянулся на столе и склонился над микрофоном. Когда заговорил, то, как и ожидалось, держался нейтрально, но, похоже, это его не беспокоило. Он вел себя как джентльмен, заметивший смущение девушки и пытающийся исправить его. - Стикс – самая знаменитая из пяти наших подземных рек. Она всегда удивляет прибывающие души, потому что это первое, что они встречают. На самом деле первый, мягкий отбор среди умерших происходит именно на Стиксе, еще до прибытия на суд. Прошу прощения, я не упомянул об этом в своей речи… Так, он взял вину на себя. Превратил смущение Персефоны в почти осмысленный вопрос. Так оно и было... на самом деле она даже не могла сказать наверняка. Польщена? Да, но и удивлена тоже. Она ожидала, что к ней отнесутся с пренебрежением. Это заставило девушку слабо улыбнуться. У нее была возможность на мгновение расслабиться, и мысли снова потекли рекой. Наконец она вспомнила кое-какие понятия и сумела взять бразды правления речью в свои руки. Внутри себя Персефона от всей души благодарила Аида. И подумала, что он тоже был благодарен ей за то, что она принесла его в жертву только для того, чтобы он не остался без вопросов. - Ну, вообще-то я хотела спросить, в частности, о непохороненных покойниках. Персефона помолчала, прощупывая землю. Но заметила, что Аид продолжает наблюдать за ней без всякого волнения, и затем продолжила: - Непохороненные вынуждены подолгу оставаться на берегах Стикса, не так ли? - Век, - холодно подтвердил Аид. - И... почему? Неужели вы так сильно цените смерть c погребением, что им приходится ждать целое столетие, прежде чем они доберутся до суда? Она понимала, что это звучало немного дерзко, но это был определенно более умный вопрос, чем первый, и поэтому Персефона не смогла от него отказаться. Аид, если и обиделся, то никак не показал. - Они не могут попасть на суд только потому, что не были похоронены. Это же не их вина. Я не осуждаю души за это. - Тогда зачем их так наказывать? - Это не наказание. Аид сказал с почти невинной непосредственностью, как будто удивлялся, почему кто-то должен относиться к этому вопросу так пессимистично. Персефона бросила взгляд на подругу и увидела, что та смотрит на нее, выпучив глаза. - Извините, если я настаиваю, но... тогда в чем же причина того, что к душам относятся по-разному? Каково же это отношение?.. Этот закон? И в этот момент Персефона впервые заметила некое подобие интереса на всегда плоском лице Неумолимого. - Необычно, - лаконично прокомментировал Бог Мертвых. - Необычно? А что тут необычного? - Вы связали такое человеческое понятие, как понятие Ratio Legis к непогребенным мертвецам, ожидающим на берегах Стикса. Очень умный вопрос. Он потерял лишь мгновение для этих хвалебных слов. Однако, они звучали не как похвала, и не как уступка. Это прозвучало скорее, как констатация факта, чем как комплимент. После короткой паузы Аид продолжил:: - Если ты говоришь о Ratio Legis, то я вынужден ответить тебе: это гуманная концепция запугивания, мисс. Только благодаря этой последней фразе Персефона поняла, что Аид действительно использовал слово "ты", имея в виду ее. Она нашла его столь же галантным, сколь и устаревшим. - Не давать непогребенным покойникам доступ на суд немедленно - это не наказание для них, поверь мне, - спокойно и твердо продолжал Бог Мертвых. - Истинная причина такой практики - побуждать живых хоронить мертвых. Это было необходимо навязать людям, потому что во время великих эпидемий незахоронение трупов ухудшало гигиенические условия, а уже это вызывало чрезмерный приток душ в мое царство. - Значит, это косвенная практика? Надо воздействовать на тех, кто еще жив, на семью умерших? - Точно. Как бы ты себя чувствовала, мисс, если бы умерла, зная, что на берегах Стикса тебя ждет месть за то, что они не были похоронены за твою небрежность? Достаточно ста лет, чтобы души успели дождаться смерти всех своих родственников, чтобы заставить их заплатить за оскорбление. И это осознание действует как сдерживающий фактор для живых. И они стремятся во что бы то ни стало похоронить своих близких. Результат: никаких трупов на открытом воздухе, никаких эпидемий, никаких массовых смертей. Персефона с восторгом слушала эту речь и, возможно, даже немного обеспокоилась холодной и прагматичной логикой этой процедуры. - Итак, - осмелилась она, - но вы наказываете души за то, что они мстят своим родственникам? - Я не понимаю, почему ты упорно используешь глагол «наказывать», но да. И снова Аид не выглядел ни обиженным, ни удивленным. Он был неподвижен, неизменен, и Персефона начала понимать, почему Деметра назвала его скучным. Трудно было сказать, испытывал ли он какие-то эмоции, так как он выражал полный нейтралитет. - Я использую этот глагол, потому что в любом случае невинные души могут подвергнуться жестокому обращению. - Столетие – ничто по сравнению с вечностью. Тогда они могут быть осуждены и получить вечное блаженство, если они это заслуживают. Персефона упрямо покачала головой, захваченная этой речью гораздо больше, чем она ожидала. - Сто лет для человека - это целая вечность! - Если эта перспектива так пугает, просто не обращайся в мой Пантеон. Достаточно помолиться другому Богу, и будет другое отношение. У него была способность играть все так же очевидно, прямолинейно, хотя для эмпатического слуха Персефоны все это звучало как жестокий, макиавеллианский трюк. - Ну, мне это кажется слишком суровым обращением. - Это очень эффективно. - Так оно и есть... это бесчеловечно. - Конечно, это бесчеловечно. Это просто божественно. Наступила пауза, и только в этот момент юная Богиня заметила, что зрители перешептываются. Профессор хотел было вмешаться и выступить посредником, но тот же Аид сухим и повелительным жестом руки остановил его. И снова он не рассердился. Ему было совсем не смешно. Он ничуть не обиделся. Он был никем. Персефона покачала головой, понимая, что больше не сможет вырваться из этого разговора, даже если бы захотела. Аид ждал другого ответа, так что она сглотнула и дала его ему: - Я не понимаю, почему концепции божественности и сострадания обязательно должны быть противопоставлены. И, наконец, в первый раз от Аида явилась тень улыбки: его тонкие губы дрогнули под важным носом. Он придвинулся ближе к микрофону, немного менее нейтральный, чем всегда: было смутное впечатление, что он собирается использовать сарказм: - И я не понимаю, почему понятие сострадания так важно для тебя. Но мы же не собираемся обсуждать наши общие тайны среди всей этой земной жизни. Я надеюсь, Божественная Персефона...