Приговор Персефоны

Когда они вернулись во дворец, был уже поздний вечер. Персефона так же неохотно, как и собаки, покидала бескрайнюю зелень Елисейских полей. Аиду пришлось почти молиться, чтобы она вошла в лифт. Когда ее нога оторвалась от плодородной почвы и от ее силы родился последний цветок, Богиня Весны почувствовала себя оторванной, как венчик, отрезанный от стебля. Лифт медленно поднимался. Персефона поставила сандалии на пол, решив обуться. Но Аид, даже не предупредив, наклонился и взялся застегивать ей ремешки. Это дало ему повод пошутить: - Когда-то это вызвало бы скандал, - сказал тихим голосом, и это прозвучало как утверждение, которое он высказал самому себе, осуждая свое поведение. Персефона не знала, что сказать, и молчала, едва сдерживая дрожь из-за щекотки, которую пальцы Бога Мертвых причиняли её лодыжкам. Затем, наконец, дверь лифта снова открылась, в покои Владыки. Собаки тут же бросились на полированный обсидиановый пол и остались там, затаив дыхание и высунув языки. Персефона погладила гладкий и бархатистый мех Аристеры, наиболее склонной к суетливости. Она очень напоминала ей саму себя. Аид ничего не сказал. Его естественным состоянием, как всегда, было молчание, и в данный момент он рассматривал свою одежду в настенном зеркале, в этой темной обстановке, древней и современной одновременно. Персефона наблюдала, как он расправляет рукава белой рубашки, а затем безупречно застегивает воротничок. Внезапно Персефона почувствовала себя немного виноватой из-за того, что произошло. Не то чтобы это было что-то серьезное, но ей было жаль, что Аид подумал, будто она хочет еще большей холодности с его стороны. Это вовсе не было ее целью. Она просто хотела быть честной. Не хотела прогонять его, отрицать его чувственные инициативы. В конце концов, она была давно взрослой и могла и должна была признать это: «О, небо! Аид будоражит мои гормоны, я наслаждалась его поцелуями и хочу, чтобы он целовал меня снова…» Она решила выразить ту же самую концепцию, но более благопристойно: - Эй, ваше величество, хочешь заняться чем-нибудь сегодня вечером? Я не хотела показаться тебе холодной. Но у него, как обычно, нашлись более важные планы, которые он редко менял. Аид повернулся к Персефоне, а Богиня Весны все еще сидела на корточках, обнимая Аристеру. - Ты мой гость на этот ужин, Кора. Будут вегетарианские блюда. И, как бы то ни было, мне никогда не приходило в голову называть тебя холодной, Весна. Это я таков, и одной холодной стороны достаточно для пары. Это заявление заставило Персефону громко рассмеяться, и если она все еще испытывала минимум смущения, то в этот момент оно исчезло. Она осталась в его покоях, изучая обстановку. Так они ждали, когда подадут ужин. Комната Аида была гораздо больше, чем просто спальня. Хотя она в значительной степени была именно спальней, на стороне, поднятой на несколько шагов выше от основной площади, было меньшее дополнение, более личное пространство, вырезанное в скале. Отодвинув тяжелый занавес, разделявший комнаты, богиня поняла, что это ванная. В самом классическом смысле этого слова: там был лишь огромный, глубокий бассейн, окруженный колоннами. Всё выглядело странно уютно и очень интимно. Золотые прожилки украшали черные грубые стены. - О, ничего себе! – выпалила Персефона, широко раскрыв глаза. - Ты очень хорошо относишься к себе, не так ли? - Я веду себя так, как подобает, - ответил Аид, подходя к Богине Весны. - Я начинаю думать, что ошиблась, не воспользовавшись твоим гостеприимством. На мгновение Аиду пришлось поверить в это, потому что он с надеждой посмотрел на девушку своими большими глазами. Но Персефона тут же поджала губы и покачала головой, давая ему понять, что ее решение иметь собственную квартиру остается неизменным. Да, во дворце Владыки и в его покоях ей многое нравилось, но она пока была готова лишь к роли случайной гостьи. К тому же, она и подумать не могла, что заслуживает всего этого. Аид вновь не настаивал, потому что не любил просить милостыню. Он оставил эту тему и предложил что-то более доступное: - Если хочешь освежиться, я приготовлю ванну. Это термальная вода, теплая, она полезна для здоровья. Персефона испытывала искушение согласиться. Лежа на земле и играя на траве с собаками, она чувствовала, как чешется ее кожа, и видела, что одежда испачкалась. Она посмотрела на себя и заметила: на колене - зеленое пятно. И оно ее убедило. На решение никак не повлиял тот факт, что она надеялась принять ванну вместе с Аидом. Никакого влияния, вообще. - С радостью соглашусь, мой король. А ты? Составишь мне компанию? - Только если ты пожелаешь. Она взяла Аида за руку, как делала уже много раз, затем сжала его локоть, глядя на него снизу вверх: - Я желаю. Он поднял одну из своих темных бровей и посмотрел на Богиню Весны искоса, нерешительно, впервые в жизни: - Ты хочешь что-нибудь... чтоб прикрыться? Аид намекнул на то, что в термальных ваннах принято отдыхать голышом. С другой стороны, Персефона знала об этом. Это была довольно распространенная практика среди Богов их Пантеона. Они часто устраивали ванны чисто в общественных целях – для важных бесед. Было общепризнано, что это – священное и катарсистическое событие, неприкосновенное, как и обязанности гостеприимства. Представители обоих полов обычно принимали ванны голыми и без смущения. Обольщения не разрешались, потому что переговоры в ванне были ритуалом, традицией. Сама Персефона участвовала в нескольких таких собраниях, главным образом с матерью, но один раз также с Гермесом и с некоторыми сатирами. Они, конечно, были знамениты своими страстями и оргиями, но в тот раз не проявили ни малейшего интереса к Богине Плодородия. В противном случае она бы за секунду возбудила их от копыт до кончиков рогов. По этим причинам Персефона оценила галантность такого старомодного человека, как Аид, который предложил ей принять ванну в купальнике, только чтобы удовлетворить ее скромность. Она пожала плечами. - Нет, это не проблема. Но, возможно, ты пожелаешь укрыться? - подразнила его и потерлась о его бок своим телом, живо и игриво. Он задразнил в ответ: - Для меня, конечно, это тоже не проблема. Я же не такой, как ты: «Аид! Аид! Я девственница!» - он всегда был жестоко прямолинеен и преувеличенно хмур, когда шутил. - О! Я же сказала, что … ну так вышло! - Если ты еще раз это повторишь, я в конце концов поверю… * Аид дал ей уединение, пока она раздевалась. Персефона осталась одна на краю бассейна, сняла одежду и сандалии, расчесала пальцами свои вьющиеся волосы. Коснулась венка и заметила, что цветы превратились в маленькие розы, несомненно красные. А как по-другому, если столько гормонов бушевало в ее теле в тот вечер. Богиня вздохнула и решила не придавать этому большого значения, осторожно опустила ногу в термальную воду. Она оказалась весьма горячей, и на мгновение Персефона задумалась, как Аид справляется с такой температурой. Набравшись храбрости, она спустилась по скользким кафельным ступеням. Ей потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к температуре. Жар бодрил кожу и мышцы, пар, поднимавшийся над водой, очищал ноздри. Персефона немного полежала, обнаружив, что первая ступенька чересчур высока для ее пропорций: вода уже доходила ей до груди. В то время как она почти убаюкалась полутьмой и драгоценной атмосферой, она услышала, что в спальню явились слуги с обедом. Далекий голос Аида приказал им отнести блюда к бассейну. Сразу же после этого нимфы вошли в комнату, раздвинув занавески: три девушки с темной кожей и чёрными волосами. Они выглядели довольными и ласковыми. Оставили у бортика большие тарелки со свежими фруктами и вегетарианской едой, которую можно было брать руками. Нимфы еще оставили два бокала и бутылку красного вина, которое выглядело очень дорогим. В конце концов служанки удалились, тысячу раз повторив, что если Персефоне что-то понадобится, они к ее услугам. Девушка еще глубже погрузилась в воду, по самый подбородок, и сама удивилась, подумав, что, в конце концов, жить так было бы здорово. И уже проклинала свою гордость, которая заставила ее отказаться от шести месяцев жизни в безудержной роскоши. Она закатила глаза, заставляя себя вновь обрести достоинство и твердо принять решение. Но знала, что Аид с нетерпением ждет ее малейшее сомнение, чтобы снова предложить ей жить во дворце. Чтобы утешить себя, она взяла один из рулетиков со шпинатом и съела. Именно в этот момент к ней присоединился Бог Мертвых. Персефона заметила это только потому, что услышала, как он приближается сзади, раздвигая тяжелые шторы. Она оторвала взгляд от булочек, которые с жадностью рассматривала, и выпрямилась, глядя на каменную стену. - Ты уже ужинаешь… хорошо, - сказал он. Она виновато пожала плечами. - Эти закуски меня соблазнили, - пошутила, заставляя себя не оглядываться на Аида, уверенная, что он уже голый. Она поняла, что была права, как только он ступил в воду – Персефона краем глаза увидела его голую ногу. Она застыла с широко раскрытыми глазами, пытаясь сдержать смех. Проклятый, проклятый, смущенный смех, Персефона ненавидела его. Она смеялась, когда была смущена, плакала, когда злилась... ее эмоции были так чудовищно очевидны, что иногда она сама себя беспокоила. И в этот момент Персефона удивлялась: как кто-то вроде Аида, такой выдержанный, не находит ее раздражающей. Девушка подождала, пока он сделает пару шагов и сядет в воду – она дошла ему лишь до пупка. Персефона, заставляя себя не стесняться, вздохнула и убрала руки, которыми обнимала свою грудь. Итак, она оставила ее обнаженной под поверхностью воды. Наконец, набралась храбрости и посмотрела на Бога Мертвых, чтобы не показаться слишком смущенной. Повернулась, и её улыбка сразу исчезла, потому что то, что Персефона увидела, потрясло ее. Аид был ранен. Она увидела старые, но всё ещё пугающие шрамы: четыре длинные белые полосы пересекали бледную грудь Бога Мертвых, поражая мышцы и брюшной пресс. Они «обнимали» массивное тело Аида от левого плеча до правого бока, и не было никаких сомнений, что раны были ужасны, когда были открыты. Даже смертельны, если бы только Кронид мог умереть. Персефона, забыв всякую скромность, повернулась к Аиду всем телом, с широко открытыми глазами и страдальческим выражением лица. Потому что это была ее сила: Аид знал, а она чувствовала. Ее чувства включали в себя эмоции других людей, но также и некоторые серьезные физические состояния. Вот почему она прильнула к нему, сильно расстроенная, а ладонью коснулась его груди, страдая от далекого воспоминания о боли этих ран. - Что... что с тобой случилось? Он вздохнул. Его грудь двигалась медленно и спокойно, расширяя шрамы и, некоторым образом, делая их еще более заметными. - Крон. Когда Аид не хотел говорить о чем-то, он давал это понять, едва отвечая несогласованными словами, не добавляя деталей. Персефона знала, что ей не следует дальше расспрашивать. Но в глубине души она недоумевала, как могло случиться, что эти ужасные раны Аиду нанес его отец. Конечно, она знала историю: Кронос пожирал своих детей, боясь свержения, а Зевс выжил, освободил своих сестер и братьев, и потом грянула Титаномахия. Юные Боги сражались, чтобы низложить отца. И, наконец, сам Аид заключил Крона в Тартар. Но как? Как отец мог сделать такое со своими детьми? Персефона села ближе, страдая от болезненных воспоминаний так же, как и Аид. Положила руку ему на грудь и выразительным взглядом попросила разрешения погладить его шрамы. Он, так же молча, кивнул головой. Персефона коснулась одной из белых полос. Провела по ней указательным пальцем, прослеживая рельефы и впадины мышц. Поняла, что это след, оставленный гигантским когтем. Такой удар мог бы распотрошить Кронида. Она вдруг поняла, каким огромным был настоящий Титан. Это пугало. Страх перед Кроном снизошел на нее, частично из-за ее собственных эмоций, частично из-за эмоций Аида, который все еще испытывал смешанные чувства к своему родителю. Персефона знала, что такое страх: это был тот же самый страх, который она чувствовала к Деметре, когда мать говорила о древних временах. Девушка подняла взгляд на лицо Бога Мертвых. Он, как всегда, держался нейтрально. Но в меланхолическом нейтралитете видны были больные воспоминания и сожаление. - Мне так жаль... Аидоней. Он закрыл глаза, чувствуя, что его называют его настоящим именем, самым сокровенным, которым пользовались только его сестры. Когда поднял веки, он был спокоен и умиротворен. Протянул руку и погладил волосы Персефоны, жестом, который, возможно, больше всего на свете был ему нужен, чтобы отвлечься, забыть боль: - Не волнуйся. Это просто старые раны. Они больше не важны. Персефона знала, что он лукавит, но она сразу же приняла его предложение и заставила себя не расстраивать Аида. Как раз наоборот: она была Весной, не так ли? Ее роль заключалась в том, чтобы приносить возрождение и радость. Персефона вздохнула в последний раз и оставила его грудь в покое. Выпрямилась, подойдя достаточно близко, чтобы прижаться к Аиду и остаться в контакте с его прохладной кожей, в этой обжигающей воде. - Клубничку? – спросила игриво и успокаивающе, взяла одну из прекрасных ягод и протянула Богу Мертвых. Аид, не отвечая, наклонился и откусил половину. Персефона съела остальное и успокоилась…