Приговор Персефоны

В последующие дни работа на слушаниях с Владыкой Подземного Мира стала иметь отвлечения. И не только для Персефоны: даже умеющий скрывать свои чувства Аид уже не вёл себя, как обычно. Он сидел на троне не так жёстко, он сжимал двузубец с меньшей решимостью, и даже его неумолимые глаза, казалось, содержали искры улыбки. Персефона знала, что он сильно влюблен в нее. Возможно, это случилось сразу в тот момент, когда они встретились, но после первого интимного опыта Аид намного больше открылся эмоционально. Однако, видя его таким счастливым, Персефона почувствовала себя немного виноватой из-за своего изучения дела Алексиса. Не то чтобы она делала что-то плохое, но все же ей не нравилось иметь секреты от Аида. С одной стороны, Богиня Весны боялась, что Владыка прикажет ей оставить это дело, но с другой стороны, она была уверена, что он не будет совсем запрещать ей вести расследование. Итак, Персефона решила продолжать. И, по крайней мере, решила дать знать Аиду об этом, а может даже, и помочь. Потому что, она помнила, как он сказал, что хочет услышать её мнение. А сама она нуждалась в его мнении. Их умы были настолько разными, что становились взаимодополняющими: когда один не мог что-то понять, появлялся другой и помогал. Прятать голову в песок было бесполезно: мнение Аида, хоть и противоположное, могло помочь Персефоне найти верный путь. Так что да, Богиня Весны провела кое-какое расследование, но прежде чем она смогла двигаться в дальше и перейти к изучению нитей в Теллуме, она хотела узнать честное мнение Владыки. И она спросила об этом в пятницу вечером. Аид полюбил эту часть недели, потому что Персефона оставалась с ним на выходные во дворце и спала в его постели. Он всегда умиротворялся к вечеру пятницы, и Богиня Весны – тоже. Так что если и был момент для разговора, когда оба находились в хорошем настроении, то это, конечно, был пятничный вечер. Как только рабочий день закончился, Персефона попрощалась с другими стажерами, выключила компьютер и помчалась в Суд. По этому случаю она не снимала пеплос, хотя обычно в дневную смену не работала в традиционной одежде. Когда она взошла на трон, слушания только что прекратились. Аид, в своем царском одеянии, встал и, увидев девушку, расплылся в улыбке. Он передал двузубец слуге и пошел вниз по ступеням, быстрее, чем обычно. Подойдя, положил руку на плечо Богини и, наклонившись, нежно, целомудренно поцеловал её в лоб. Персефона, в свою очередь, немного приподнялась на цыпочки и обняла его, не давая отойти слишком быстро, вдохнула его запах. От Бога Мертвых пахло зимним морем. Хотя и вежливо, в конце концов Аид выиграл маленькую битву: он выпрямился, став недосягаемым. Когда выпрямился и стал, как вершина горы, улыбнулся и погладил Богиню Весны по щеке. Персефона в шутку не одобряла этого, но оказалось, что Аид был именно таким: он не любил публичного проявления чувств. И хотя их отношения уже больше не являлись тайной для жителей Дворца, он был очень внимателен к внешним проявлениям. Обычно, когда они оставались наедине, Аид становился гораздо ласковее; немного из застенчивости, немного по традиции и немного для того, чтобы сохранить выбранную им маску Неумолимого. - Божественная Персефона, с каждым днем ты всё прекраснее. Еще одна привычка, от которой Аид никогда бы не отказался: быть официальным каждый раз, когда они снова встречались, после нескольких часов разлуки, независимо от того, насколько глубоки их отношения. Он всегда здоровался с Персефоной, как джентльмен. Временами казалось, что он готов вернуться и воспользоваться обращением "вы". - Мой король, ты тоже прекрасен. Тебе очень идут длинные волосы. Персефона алчно улыбнулась и потянулась к нему, лаская его шелковистые волосы, лежащих на плечах. И правда, ей нравились длинные и гладкие пряди, возможно, даже больше, чем короткие. Аид мог выбирать их длину в любое время, как и все Боги, но длинные волосы он носил лишь тогда, когда надевал традиционную одежду, и Персефона должна была признать, что начала ценить его древний вкус. - А ты великолепна в этом синем пеплосе. Персефона, довольная тем, что он заметил её новый наряд, посмотрела на себя, гордая выбором, и в этот момент поняла, что начинает выбирать одежду гораздо темнее, чем обычно. Она сказала себе, что это – для лучшей интеграции, потому что яркие цвета ее прежней одежды слишком выделялись в Эребе. Но реальность была такова, что она начинала любить темные цвета. Она видела себя более элегантной, не похожей на ... маленькую девочку. Но она постаралась не думать об этом и объяснила: - Я купила его сегодня утром в древнегреческом квартале. Для тебя. - Мне это нравится, - Аид подтвердил, как обычно, не тратя слов на что-то более конкретное. Затем предложил девушке руку, обнаженную, не прикрытую гиматием. Персефона спросила, нельзя ли им немного прогуляться перед обедом, чтобы лучше осмотреть те залы дворца, с которыми она еще не успела познакомиться. Аид согласился, и они спокойно, как будто это было то, что они всегда делали, пошли по огромным коридорам. Они шли долго, дворец казался бесконечным. Персефона подумала, что было бы неплохо сделать ему план: слишком много коридоров, обсидиан в полу, стенах и сводах, дворы и комнаты, которые следовали друг за другом без симметрии и логики. Как и город Дит, дворец Аида казался безграничным. Но Бог Мертвых двигался уверенно, и Персефона чувствовала себя комфортно, идя рядом с ним. Он показал ей оружейную комнату, бассейн, несколько внутренних двориков и сад, который он так называл. Но там не было никакой растительности, даже травы. Наконец, они очутились в большой галерее под открытым небом, окруженной тёмными колоннами. Там были две дорожки из гравия, который, перпендикулярно, соединялись в центре площади. Там возвышался фонтан, увенчанный статуей Аида. Она была огромной, раза в три больше реальных размеров Владыки Подземного Мира. Глыба из черного и золотого мрамора создавала впечатление, что Аид желает соперничать с Титаном. Его изобразили в древних одеждах, но не в хитоне, а в доспехах: в изящно украшенной кирасе, боевых сандалиях-гладиаторах, плотно обтягивающих икры, с двузубцем в правой руке и с развевающимся плащом в левой. На голове Аида, обрамляя щеки и делая острое лицо почти жестоким, покоился шлем в спартанском стиле. Он не имел особых украшений, в отличие от кирасы. Был лишь плюмаж, напоминавший ирокез: начинался от лба и тянулся назад, по темени и затылку спускаясь на спину. Персефона остановилась, чтобы полюбоваться скульптурой. Аид, которому это было неинтересно хотел вести ее дальше, но остановился и дал девушке время осмотреться. - Вау! Броня тебе идет. Персефона сказала правду, но в то же время она почувствовала страх перед этой фигурой. Она научилась не бояться взгляда Неумолимого, не бояться его, когда он сидел на троне, но если бы однажды она увидела его в боевых доспехах и с таким свирепым взглядом, она бы сделала шаг назад. Кстати, она испытывала искушение сделать это даже сейчас. Аид всё заметил, потому что положил руку Персефоне на спину, меж лопаток, лаская ее одновременно холодно и нежно. - Такой я был во времена Титаномахии. - Ты выглядел великолепно. - Так и было. Персефона усмехнулась и подмигнула ему: - Жаль, что меня не было рядом, чтобы убедиться, что ты говоришь правду, мистер Гордец. Но мысль о том, что Аид горд и тверд во всех своих решениях и поступках, как все Крониды, снова стерла улыбку Богини Весны. Она знала, что пришло время сказать ему, как она относится к делу Алексиса. Но для контрастных и безжалостных глаз Аида не было тайн, и он действительно опережал ее, нахмурив брови и с озабоченным видом: - Что тебя беспокоит, Персефона? Розовые примулы в каштановых волосах девушки стали пугливыми и закрылись, но не так, как сама Богиня. Она заставила себя говорить прямо и быстро: - Знаешь, я вспомнила, что ты говорил в Тартаре. Что ты никогда не откажешься от своих решений и приговоров. - Это правда. К сожалению, Аид не дал ей ни малейшего шанса усомниться или надеяться. Но Персефона не поддалась силе его уверенности и ответила: - Но что, если бы ты был уверен, что осудил кого-то неверно? - Даже в этом случае. Король, отказывающийся от своего вердикта, не заслуживает доверия. - Это неправда, всё с точностью до наоборот. Король, достаточно скромный, чтобы отступить, достоин восхищения. Твои подданные поймут это. Но никто никогда не осмеливался говорить о смирении с Кронидом, и на самом деле Персефона заметила, как его челюсти двинулись с легким раздражением. - Приговор для этого ребенка совершенно справедлив, Персефона, и ты тоже это знаешь. - Да, но это не так. Иногда с Богом Мертвых было невероятно легко разговаривать, иногда - невероятно трудно. Он всегда производил впечатление человека, идущего на шаг впереди и уже знающего, что сейчас будет сказано. Попытка вести равный спор приводила в уныние. Но Аид не делал этого добровольно, наоборот: такова была его природа, он сам всегда старался прийти к Персефоне с бесконечным терпением. И в самом деле, он старался быть непредубежденным и дал ей возможность объясниться: - А что, по-твоему, не так с этим делом, Божественная? - Ну, это слишком логично. Идеально. И всё же, все страдают, особенно те, кто не сделал ничего плохого. А настоящий преступник всё ещё свободе и беспечно живёт. - Кто же настоящий преступник? - Тот, кто напал на Эвридику, тот, кто преследовал её. Я провела кое-какие исследования, понимаешь? Это был Пиритус, незаконнорожденный сын Зевса. - Сын Зевса. И не меньше… Мысль о том, что еще один ублюдок Зевса устраивает неразбериху, вызвала у Аида саркастическую усмешку, которая встревожила Персефону. На самом деле ее тон стал более резким: - Мы говорим о сексуальном насилии. - Которое не удалось. - Да, но… Аид ответил на ее настойчивость не гневом, но, конечно, с такой твердостью, которая не оставляла места ни для чего, ни для диалога, ни для надежды. - Но ничего, Персефона. Он преследовал ее, но не насиловал, не убивал ее. Я не говорю, что он хороший человек, но это не имеет отношения к делу. Более того, он жив, и мы не можем пойти за ним и преждевременно судить его душу. Персефона хотела дать отпор еще одним "но". Она старалась не делать этого. - Если бы он не вел себя как мерзавец, Эвридика не выбежала бы на улицу и не погибла бы. - Если бы Прометей не дал человечеству огня, не было бы машин, и никто бы ее не сбил. Если бы мой отец не кастрировал Урана, мы бы здесь не разговаривали. Если бы Эвринома не танцевала с Северным Ветром, она не родила бы Вселенную. Кто же тогда во всем виноват? - Аид смягчился и опустил глаза. - Мы не можем копаться слишком долго в делах, Кора. Есть предел, за которым мы не можем судить. - И что это за предел? Потому что, если ты вернешься к Прометею, я тоже скажу тебе, что мы не можем обвинять его за всех грешников. Но Пиритус был там в тот вечер, и он не просто бабочка, хлопающая крыльями и создающая бурю с другой стороны мира. Его влияние очевидно и измеримо, он непосредственно вовлечен и... не может быть, чтобы он был единственным живым и счастливым. Но все окна дебатов были закрыты, сам Аид закрылся, когда дело касалось его вечных верований. И теперь, когда он стоял неподвижно, то был очень похож на свою собственную статую. Персефона вздохнула, понимая, что сказанного ею недостаточно. Затем снова были его слова, ледяные: - Пиритус заплатит за свои грехи, когда придет его время. Учись ждать, маленькая девочка. Ты не можешь заставить меня изменить приговор, используя мою ненависть к ублюдкам моего брата или демонстрируя мне новый пеплос… И это оскорбило Персефону. Впервые с тех пор, как она встретила Аида, она почувствовала себя униженной. Он никогда не делал этого, никогда не заходил так далеко, чтобы умалить ее интеллект. - Я не настолько наивна. Я купила пеплос только для того, чтобы доставить тебе удовольствие, а не для того, чтобы купить твое сострадание. Она почувствовала комок в горле и больше не могла смотреть ему в глаза. Но не от страха, а от гнева. Она не хотела видеть его лицо, потому что чувствовала, что может влепить пощечину Владыке Подземного Мира. Предательские слезы защипали ей глаза. Глупые... глупые слезы гнева: они заставляли ее казаться слабой, даже когда она хотела быть сильной. Персефона повернулась всем телом, чтобы не видеть ни Аида, ни его скульптуру. И тут, пока она прикидывала, стоит ли уходить, случилось нечто удивительное: Владыка опустился на колени. Персефона слышала это, потому что он был тяжел в каждом движении, вдвойне. Если он опирался на поверхность, земля, казалось, дрожала. Затем она недоверчиво повернулась и увидела, что Бог Мертвых стоит на одном колене перед ней. Его взгляд был серьезен и проницателен, как и прежде, но в то же время полон раскаяния. Он взял обе руки Богини Весны, наклонил голову и нежно поцеловал пальцы девушки: - Прости, Персефона. Я говорил небрежно. Прости… Персефона стояла неподвижно, озадаченная, а он сжимал ее руки и давал ей все то спокойствие, на которое был способен. Потому что, конечно, Аид часто говорил, что он огорчен или сожалеет, но это было всего лишь выражение этикета, вежливость. И теперь происходила большая редкость для любого Кронида, особенно для одного из Королей – смиренное извинение. Он стоял на коленях, убрав свою тысячелетнюю гордость далеко-далеко. Зная это, Персефона расслабила плечи. Она смягчилась. Аид отпустил ее руки, но только для того, чтобы вытереть слезы девушки своими большими пальцами. - Иногда я бываю идиотом, - он говорил так искренне и просто, что у Персефоны вырвался смешок, и она шмыгнула носом. - Я все еще брат Зевса, у нас есть кое-что общее. Но клянусь тебе, Божественная, я никогда не думал, что ты хочешь купить мое сострадание. Я знаю: ты приняла это дело близко к сердцу. Я знаю, что если ты говоришь со мной о нем, то это потому, что ты усердно работаешь над ним. Чего я не знаю, так это почему я сказал то, что сказал. Может быть, я просто старик со древним складом ума, привыкший ни с кем не делиться властью. Это должно измениться, нравится мне это или нет… Извини. Я никогда больше не осмелюсь…