Приговор Персефоны

Чувственная - именно так Персефона описала бы резиденцию египетского Бога Мертвых. Эреб, конечно, был великолепен, но строгого великолепия, более серьезного и профессионального. Персефона чувствовала там себя полезной, потому что могла принести в Подземный Мир тепло и чувственность. Обитель же Анубиса определенно не нуждалась в разогреве. Анубис был гедонистом. Любил все красивое, блестящее, страстное. Любил огонь и украшал им стены, так, что пламя, казалось, плясало в темноте. Любил яркие краски настенных росписей; любил курить ароматный табак из кальяна; любил запахи жасмина, лотоса и миндаля; любил закрывать окна и террасы тонкими прозрачными занавесками, которые только притворялись, что скрывают то, что происходит в его комнатах; любил хорошую еду, подаваемую на монументальных тарелках; любил драгоценности, чтобы показывать их, слышать, как они звенят; любил традиционную арабскую музыку, в которой чувствовались тайны и жар, песок и пряности; наконец, Анубис любил своих куртизанок, их всегда хорошо одетые тела, их блестящие меха, их эротические танцы. Однако в своих судорожных поисках красоты и наслаждений он никогда не преувеличивал. Возможно, это могло показаться странным для тех, кто плохо его знал, потому что на первый взгляд Анубис казался пресыщающимся во всем. Но на самом деле он имел много ограничений, и они очень отличали его от других более безрассудных Богов. Анубис любил удовольствия и пороки так же сильно, как не любил ими злоупотреблять. Так ему удавалось сохранять даже в страстной обстановке завесу таинственности, которая никогда не выходила за пределы пошлости. Короче говоря, пребывание во дворце Анубиса не было похоже на пребывание в доме голливудской знаменитости. Не было грубых эксцессов, шумных оргий, резких звуков, не было тяжелых наркотиков или дионисийских вакханалий. Это было место, где позволялось сказать "да" многим новым и иногда противоречивым вещам, но тут всегда соблюдались правильная мера и правильное время, чтобы сказать "да". Анубис был гедонистом, но дисциплинированным, поэтому Аид мог стать его другом. Для Бога-шакала дисциплина означала следующее: всякое удовольствие дозволено, но всё же ограничено в неустойчивых и чувственных границах. Это особое окружение, неосязаемая плотская атмосфера оказывали на гостей египетского Бога экстатическое, почти гипнотическое воздействие. Персефона чувствовала себя как во сне или в состоянии транса, когда шла по коридорам дворца, слыша отдаленные вздохи и шепот обещаний. То же самое было и с Катериной. То же было и с Аидом, хотя он безукоризненно всё скрывал. Персефона поклялась сама себе, что воспользуется этой атмосферой, когда окажется наедине со своим мужчиной в спальни. Единственной слабостью, которую позволял себе холодный Кронид – снятие пиджака и галстука и закатывание рукавов рубашки к локтям. В египетском храме, действительно, было очень жарко, во всех возможных смыслах. Они прошли потом в главный зал к обеду, и он выглядел совсем по-другому. Возможно, это было из-за ночной атмосферы, немного прохладного климата, запаха блюд, которые готовились подать. А может быть, дело было в присутствии куртизанок: кошки уже сидели за столом и весело беседовали друг с другом. Увидев вошедших гостей, они радостно встали. Серая кошка без шерсти, с гладкой кожей и притягательным взглядом подошла поприветствовать их и усадить. Она ничего не сказала. Только позже Персефона поняла, что наложницы Анубиса говорят лишь на древнеегипетском языке. В современном мире они общались лишь между собой и с Анубисом. Позже гости узнали, что серую кошку зовут Неферу, и когда она вернулась на свою сторону стола, то села с такой чувственной элегантностью, что не только Аид, но и Персефона с Катериной были очарованы ее движениями. Ее манера ходить, покачивая бедрами и тонким хвостом; ее полупрозрачные одежды, которые развевались; ее драгоценности, золотые круги, украшающие руки и шею; все, все в ней передавало сексуальное желание. Персефона потянулась к Аиду, сидящему рядом. Она пошутила, говоря тихо, пытаясь вытащить его из холода, в который Кронид укутался с тех пор, как они покинули Эреб. - Может, если мы оставим души погибших в самолете этим мурлыкам – это будет хорошо? Бог Мертвых тут же отвел взгляд от Неферу и тонко улыбнулся. И впервые пошутил с тех пор, как они выбрались из Подземного Мира: - Учитывая, как яростно ты протестовала против Минты, не думаю, что это было бы мудро с моей стороны. - Я бы не возражала, если бы мы оба могли наслаждаться их обществом, мой король, - Персефона медленно погладила его бицепс. Аид выпрямился в кресле, слегка расправил плечи и отвел взгляд. Богиня Весны рассмеялась над его смущенной реакцией и удивилась, как Неумолимый может выжить в такой обстановке. Во дворце Анубиса он был более неуместен, чем белый медведь в Карибском море. Когда Аид заговорил, то отвернулся, не глядя в лицо Персефоны, словно не хотел, чтобы его слышали: - Нам лучше поговорить об этом после обеда, Божественная. - Конечно, мой король. Мы еще поговорим об этом. Она похлопала его по колену под столом и почувствовала, как Аид напрягся. А еще - попытался спрятать улыбку за ладонью... * Анубис знал только один способ войти в зал – с великим триумфом. Не важно, насколько неформальным являлось событие. Бог-шакал планировал делать свое явление сказочным, всегда. И в тот вечер еще и потому, что он был дома. Анубис появился бодро, с широко раскрытыми руками, сопровождаемый слугами, несущими золотые подносы, и музыкантами, играющими экзотические мелодии. Он был так великолепен, как только может быть великолепен египетский Бог. Впервые Персефона увидела его в традиционном одеянии. Он носил драгоценное колье из чистого золота на своей голой и темной груди и множество других драгоценностей из того же материала на остальной части тела: серьги на ушах, браслеты на бицепсах, предплечьях и щиколотках, кольца на пальцах рук и ног. Даже пояс Бога представлял собой сеть тонких золотых нитей, удерживающих черный шендит, традиционную юбку его народа, на узких и мускулистых бедрах. Однако больше всего бросались в глаза две вещи: огромная татуировка, тоже золотая, изображавшая анкх (символ жизни и, следовательно, смерти). Его петля обрамляла сердце Анубиса на грудине. И, наконец, плечи Бога-шакала покрывала тяжелая леопардовая шкура. Персефона и Катерина были очарованы всей этой роскошью, они даже не пытались это скрыть. Аид, куда менее впечатленный, откинулся на спинку своего кресла и ухмыльнулся. - Дорогие гости! Добро пожаловать на эту скромную трапезу! Надеюсь, вы проголодались! - Анубис провозгласил и прошел в центра зала, отдавая честь своим наложницам так, словно не видел их уже несколько месяцев. Затем перешел на другую сторону стола, к гостям, в то время как официанты подали кушанья. Шакал добрался до Персефоны и Катерины и присел между ними. - Перси, как свидетельствуют мои клыки, я не специалист по вегетарианской пище, но надеюсь, что дал поварам правильные инструкции. И ты, смерт... - он прищурился и раздраженно навострил уши. - Кати, прости, прости. Не стесняйтесь есть всё подряд. Даже то, что приходит от жертв мне - мой дар тебе. На мгновение Катерина испугалась, что тут есть забальзамированные части человеческих тел. Она побледнела и сама стала похожа на труп. Но Анубис догадался о проблеме и с рыком усмехнулся. Он вытянулся на столе, схватил что-то похожее на кусок вяленого мяса и положил девушке на тарелку. - Мне в жертву приносят ягнят и быков. Не бойся. Я не ем священные органы из канопы. В этот момент, словно извиняясь за то, что потревожил ее, он снял свой леопардовый плащ и отдал Катерине, расстелив его на спинке кресла. Знак уважения сопроводил прикосновением пальцев к ее щеке, всего на секунду. Трудно сказать, было ли это неуместно для такого Бога, как он, потому что все, что он делал, казалось эротичным, но когда Анубис говорил, он делал это с такой искренностью (или почти невинностью), что, казалось, у него вообще не было никаких скрытых мотивов. Как будто его экспансивность, даже когда она, казалось, направлена на соблазнение, - только естественное следствие его дружелюбной натуры. Он выпрямился, оставив Катерину в бледном смятении. Продолжил путь к своему трону, а когда оказался рядом с Аидом, то сунул вдруг пальцы в тёмные кудри Кронида, взъерошил их. Что больше всего поразило Персефону: это не то, что Неумолимый позволил Анубису этот приятельский жест, а то, что он даже улыбнулся. Только тогда Богиня Весны поняла, насколько близкими и искренними друзьями были эти два Бога Мертвых. На самом деле, вскоре после этого, явилась дерзкая шутка того же Аида, которую, конечно же, его божественное самообладание не допустило бы ни при каких дипломатических обстоятельствах: - Когда ты избавишь нас от своего тщеславия и сядешь? - Заткнись, мелкий психопомп. Мой дом - мои правила. Шакал жутко ухмыльнулся и наконец уселся на свой трон. Он задрал нос, принюхался к запаху блюд, потом почти лег на подлокотник и мечтательно посмотрел на своих любимых куртизанок. Неферу, сидевшая ближе всех, начала мурлыкать. Они переговорили по-древнеегипетски, и кошка удовлетворенно мяукнула. Анубис все еще смотрел на Неферу, обещая ей какое-нибудь ночное развлечение в спальне, когда снова заговорил с гостями. - Кати, - начал он, забавляясь, - Неферу сказала, что ты первый живой человек, ступивший в один из моих домов. Она поражена твоей красотой и любит твою причудливую стрижку. Она никогда не видела светловолосых женщин и такие прически. Катерина, которая только что была бледна, покраснела так, словно ее нагрели изнутри. - О, спасибо. Она тоже очень красивая, скажи ей, пожалуйста. - Я говорю ей об этом каждый день, поверь мне. Он снова посмотрел на Неферу и всех остальных, и в этот момент Персефона поняла, что Анубис действительно их любит. Конечно, он также платил им, как и всем наложницам современного мира. Но он обращался с ними так, словно они были его женами. И все они в равной мере отвечали ему взаимностью, как будто он не мог разделить любовь, которую чувствовал. Он умножал ее бесконечно для многих, многих женщин. Затем, внезапно, как собака, взявшая след, Анубис выпрямился и направился к Катерине, на этот раз с заинтересованным взглядом, изучающим. - Скажи, юная леди, что ты думаешь о Египте? - О, это так... - странно было видеть Катерину такой смущенной и безмолвной, - это так же великолепно и таинственно, как в кино. - Кино, тьфу, - пожаловался Анубис, - эта штука вбила тебе в голову странные идеи, и теперь людей уже невозможно удивить. Кроме того, мы с Аидом в кино всегда оказываемся плохими парнями. Люди ждут, что я прочитаю мою Книгу Мертвых и вторгнусь в мир с ожившими мумиями. Как будто это моя самая большая сила. Ха! Никто никогда не говорит о моих положительных поступках, таких как мой героизм. Я ведь одолел Сета! И он указал на леопардовый плащ, который положил на кресло Катерины. Девушка не поняла, потому что не очень хорошо знала мифологию, поэтому Анубис поспешил объяснить: - Сет – это бисексуальный козел. Он хотел осквернить тело Осириса… Ой, не спрашивай, я не хочу знать, как. Он попытался превратиться в леопарда. Я остановил его и наставил ему на шкуру много прекрасных пятен. А потом содрал с него кожу. Ты можешь быть уверена: с тех пор никто не осмеливался нападать на мои могилы, не говоря уже о леопардах. Это единственные кошки, которым не рады в моей постели… для протокола… Катерина окаменела и теперь откинулась на спинку стула, опасаясь, что плащ на самом деле был шкурой Сета. Но он оказался синтетическим. Персефона привыкла относиться к мифам с большим скептицизмом и задавалась вопросом, как много из всего этого произошло на самом деле. Боги довольно часто хвастались придуманными подвигами. - Ты содрал шкуру с Сета? - переспросила Катерина, действительно пораженная и в то же время возмущенная, - Ну, может быть, это и есть причина, почему ты в кино всегда плохой парень. Персефона рассмеялась. Аид сдержал свое веселье. Анубис, потрясенный, прижал свои длинные, испещренные прожилками уши. - Эй, Сет - божественное дерьмо! Он бог Хаоса, бурь и насилия, - взорвался шакал. – Я сделал миру одолжение! - Но ведь он все еще жив, не так ли? Это не значит, что ты полностью его устранил? - Ну, нет. Он не может умереть, он же Бог. - И у него все еще есть шкура, насколько я знаю. - Да, выросла снова. - Значит, ты содрал с него шкуру просто так? Анубис посмотрел вниз. Он повернулся к Аиду, который все еще сохранял нейтральную позицию, хотя и ухмылялся не очень божественно. Должно быть, ему нравилось видеть, как его друга загоняют в угол. - Что я такого сказал? В наши дни людей невозможно удивить! Такая печальная эпоха! И он утешил себя тем, что стал пить вино. Катерина только на мгновение задумалась о том, что она сделала: не слишком ли много себе позволила. Но нет, все было не так: Анубис постарался её успокоить, подмигнув, пока пил из своей чаши. * Обед прошел весело. С Анубисом в качестве хозяина иначе и быть не могло. Он любил иронию и самоиронию и ни на что не обижался. Он пытался вовлечь всех, даже более спокойных Аида или кошек, которые не говорили ни на одном из международных языков. Он переводил для них. Анубис главенствовал и был похож на вожака стаи. Авторитетный, но не обладающий серьезной властью Аида, он был своего рода лидером, который хорошо смешивался с группой, вовлекая в нее как гостей, так и подчиненных. Он очаровывал своим поведением, утонченным и приземленным. И это был уникальный случай среди Богов. Поэтому Катерина, казалось, очень им восхищалась. Затем, когда ужин закончился и их чаши опустели, Аид заговорил о насущном: - Я прекрасно понимаю, что теперь ты меня возненавидишь, друг мой, но ведь надо еще разобраться с упавшим самолетом. Анубис, как и предвидел Аид, закатил свои черные глаза и притворился, что вонзает нож себе в сердце: - Пожалуйста, забудь про работу хоть на одну ночь! - Ты откладываешь решение уже несколько месяцев, - возразил Кронид, и хотя в его голосе все еще звучала шутка, было ясно, что для него это серьезный вопрос. - Это не срочно! - Для тебя нет ничего срочного. Но для меня это дело висит, как дамоклов меч над головой. Чем скорее мы это обсудим, тем скорее ко мне вернется хорошее настроение. Тем скорее мы сможем насладиться праздником. - Ты сегодня увлекаешься такими восхитительными метафорами, - поддразнил его наглый Анубис. - Я бы сказал, что это дело висит над тобой, как серп твоего отца над членом твоего деда! Персефона широко раскрыла глаза, услышав, как Анубис говорит о кастрации Урана в таких выражениях. Но Аид снова удивил ее своей терпимостью: он положил руки на стол и заговорил так же категорично, как и терпеливо: - Анубис, нам лучше поговорить об этом сейчас, если ты не хочешь тратить послеобеденное время, свое и твоих наложниц. Анубис покачал своей шакальей головой. Он облизал нос, прежде чем заговорить. - Ладно, давай поговорим. Но я не собираюсь отсылать гостей, так что оставь свои тайны в покое. Аид поднял руки, сдаваясь, и откинулся на спинку кресла: - Твой дом - твои правила...