Приговор Персефоны

Персефона всё ещё была расстроена. Не извиняющаяся, но измученная своими чувствами, а также раной, из которой сочился ихор и пачкал ее волосы, плечи, платье. Тем не менее, негативная энергия, которая накапливалась в Аиде, была такой, что заставила ее стать более бдительной, чем раньше. Казалось, что-то очень мощное, вроде атомной бомбы, вот-вот рванёт. Земля задрожала. Хрустальные люстры начали дребезжать и звенеть. Затем предметы начали падать с мебели, и стоять стало трудно. Боги цеплялись за стены, а Аид был неподвижен. Всё, что он делал, может быть, землетрясение, сотрясавшее всю Грецию и Эгейское море, происходило только от его неподвижности, только от прелюдии его гнева. Более сильный толчок чуть не заставил Персефону упасть, поэтому она вцепилась в предплечье Бога Мертвых. Она ободряюще посмотрела на него и поняла, что они оба слишком злы, чтобы рассуждать здраво. Она знала, что это был один из тех редких случаев, когда они сходились во мнении, что Пиритус заслуживает самого худшего, что могут придумать ярящиеся Боги. Но гнев Персефоны, хотя и был ужасен, только наказал бы виновного. То, что происходило с Аидом, было намного хуже. Его гнев мог разрушить континенты и перевернуть миры, звезды и галактики, если бы только он его освободил. Аид сам этого боялся, и именно поэтому всегда подавлял его. До сего дня. Персефона знала, что его гнев вот-вот станет необратимым - у Кронида быстро-быстро начали расти волосы. Это было что-то непроизвольное, как и ее непокорные цветы в волосах. С той разницей, однако, что Аид всегда полностью контролировал свою физическую форму. Если сейчас Владыка Подземного Мира регрессировал к своему первоначальному облику без всякой логической причины, означало, что он теряет самообладание. Если бы он вышел из себя, наступил бы Апокалипсис. - Аид... Айдоней! Я уже наказала его, всё кончено... Она пыталась успокоить его, но понимала, что это неубедительно. Поскольку она тоже злилась, тоже хотела забрать Пиритуса в Подземный Мир, не дожидаясь поворота колеса. И в самом деле, ее слова лишь напомнили Неумолимому о присутствии его врага, находящегося всего в одном шаге от него. Аид повернулся с ледяной твердостью, которая, даже медленно, впервые не передала ни спокойствия, ни справедливости. Это была безжалостная сила убийцы, воителя, который сражался в войнах и разрывал жизни. Решимость мужчины-Кронида, который собирался лакомиться трупом жертвы, жарить кровь в его опустошенном черепе. Аид сделал всего лишь шаг к Пиритусу. Он смотрел на него сверху вниз, держа руку поднятой перед собой, показывая врагу ихор Богини, ужас и преступление, в которых он был виновен. Более храбрые и стойкие люди, чем Пиритус, были навеки приговорены к Тартару за то, что не уважали Богов, и ни в одном случае это не было таким серьезным оскорблением. А сын Зевса дрожал от боли. Слезы текли по его лицу и терялись в бороде, кровь бежала из ран. Дерево, вошедшее в плоть, вросло в кости и подняло мясо, создавая жуткий рельефный узор на руках, шее, плечах и ногах. Он не мог пошевелиться, не мог даже наклонить голову. Мог только плакать, дрожа, возможно молясь, чтобы Неумолимый скорее забрал его жизнь. Не зная, что даже если бы Аид это сделал, то устроил бы для него точно такое же наказание в Тартаре. Бог Мёртвых по-прежнему ничего не делал. Но его гнев рос и рос, и подземные толчки усиливались. Некоторые Боги бежали прочь, боясь гнева Кронида, как будто все они стали смертными. Владыка Подземного Мира наконец пошевелился, ступил к Пиритусу, положил одну белую руку на подлокотник кресла, а другую он держал высоко поднятой перед лицом смертного. Волосы Аида рассыпались по его широким плечам, и Персефона знала, что теперь Пиритус видит то самое безжалостное лицо, что видят души умерших на слушаниях в Эребе: ночные глаза, обрамленные чёрными шёлковыми волосами. Однако смертный всё ещё был жив. На него страшная сила Аида подействовала так же, как и на смертных в Риме в тот вечер, когда люди напугали Персефону. Пиритус был уверен, что вот-вот умрет от рук Бога Мёртвых и будет страдать всю оставшуюся вечность. - Гибриссс, - прошипел Неумолимый, как змея. - Ты заслуживаешь жуткой смерти, в этой жизни и в следующей. Он не сделал ничего насильственного. Аид не был таким, он никогда не был агрессором, даже в бою. Но, конечно же, он был тем, кто брал то, что ему принадлежало. Вот почему он положил свою руку, испачканную в ихоре, на грудь Пиритуса. И там, с разложением гнилью, тело человека начало увядать, благодаря ужасной силе, которой обладал, но пока не пользовался Аид. Эту силу Персефона видела только раз – на Елисейских полях, на нарциссе. Бог Мёртвых не просто убивал. Он забирал дар жизни… * Одно было ясно: Пиритус умер бы раньше времени. Так решил Аид, и ничто не могло заставить Владыку Подземного Мира изменить приговор: он мог это сделать, он хотел это сделать, и для него это решение являлось незыблемым. Но обида – зверь, который всегда голоден. Кормление местью только увеличивает его размер, и его жажда не исчезает. Это ужасно в человеческом существе, поэтому невообразимо представить последствия для великого, древнего Бога, для которого всё усиливается, к лучшему или к худшему. Особенно потому, что эмоции Богов всегда оказывают ужасное воздействие на их окружение и всё человечество под ними. Если бы Аид убил Пиритуса, он бы принял на себя столько гнева, ненависти и жестокости, что разрушил бы Олимп. Все это знали. И Зевс это знал. Он влетел в дамскую комнату. Ни секунды не теряя, бросился на старшего брата, оторвал его от Пиритуса, прервав их контакт. Увядание, которое вот-вот должно было разложить смертного, мгновенно прекратилось. Зевс ухватил брата за воротник пиджака, потянул к себе. Аид в ответ жутко ухмыльнулся. Персефона никогда еще не видела у него такой страшной гримасы. - Зевс. Ты предсказуем, - прошипел Бог Мертвых. - Он мой сын! Чего ты ожидал? - А я твой старший брат! Уступи! Аид схватил Зевса за запястья и стряхнул его руки с себя с таким презрением, что на мгновение показался верховным Богом, а не братом. Но Бог Неба и Грома, такой же гордый, как и старший Кронид, не дал ему пройти, загородил путь. - Аид, ты все портишь. Успокойся. Но Владыка Подземного Мира не слушал. С видом затаившегося тигра он возвышался над Зевсом, становясь всё выше и темнее. Сила Царя Богов казалась ничтожной по сравнению с ним. - Но почему? Почему всегда должен успокаиваться я? Почему стабильность Вселенной всегда зависит от меня? А ты тягаешься по миру и трахаешь смертных, даешь жизнь ублюдкам, которых не можешь держать на коротком поводке даже в собственном доме, даже при своих гостях! Ты правишь верхним миром, потому что я даровал тебе это право! И как ты мне платишь?! Обижаешь мою женщину! Мешаешь мне требовать справедливого наказания за ее Ихор! Ты позоришь наши традиции! Нашу семью! Ты жалок! Никто никогда не говорил так с Зевсом. Даже Аид, до этой минуты. Персефоне всё стало ясно по удивленному и обиженному выражению, написанному на ясном лице Верховного Бога. И все же обида – это зверь, который всегда голоден. Как только он начинает свою злую игру, он множится, заражает других. И Зевс разжал ладонь – меж его пальцев затрещали молнии. Зевс, гораздо более импульсивный, чем Аид, тоже разозлился. Он готовился атаковать так, как не делал уже много веков. И мир вот-вот должен был погибнуть из-за мерзкого Пиритуса. Эта последняя мысль позволила Персефоне вернуть себе разум. Богиня Весны бросилась вперед. Она знала, что должна это сделать, иначе ярящиеся Крониды никогда бы не остановились сами по себе. Она встала меж ними с мужеством, в которое никогда бы не поверила. Ей всегда было трудно самоутвердиться перед главными Богами, включая Деметру. Но теперь это оказалось легкой задачей, потому что на карту было поставлено нечто неописуемо огромное: ужасный конфликт, война, которая могла погубить всё мирозданье. Никто не мог себе этого позволить. Персефона втиснулась между братьями, хотя была меньше их обоих, и казалось, что надо разделить две неподвижные скалы. Впервые в жизни Богиня Весны почувствовала, что действительно приложила физические усилия и победила. Подобно тому, как Пиритусу пришлось ее отпустить, когда она закричала, теперь Аид и Зевс отступили, потому что желание Персефоны успокоить их было сильнее, чем их желание уничтожить друг друга. Она почти потеряла дар речи, когда поняла, что ей удалось подвинуть Кронидов. Она посмотрела сначала на Бога Мертвых, потом на Зевса, и оба брата ответили ей теми же взглядами. Персефона знала, что должна говорить. И решила начать со своего мужчины: повернулась к нему, положила нежную руку на его предплечье. - Айдоней, любимый, - сказала девушка, и ей было все равно, что другие слышали это обращение, - спасибо за заботу, но услышь: я уже наказала смертного. Я сама справилась. Не надо превращать гибрис в повод для ссоры с братом. Нам незачем мстить Пиритусу. Он скоро умрет и предстанет перед нашим Судом, и тогда мы будем судить его. Мы можем и должны ждать подходящего момента. Должно быть, это были правильные слова, потому что напряжение Владыки Подземного Мира немного ослабло, мышцы рук под тканью пиджака расслабились. Его лоб разгладился. Земля постепенно перестала дрожать, и все вокруг вздохнули с облегчением. Персефона сменила цель и обратилась к более сложной – к Зевсу. По своей природе он выглядел менее устрашающе, чем Аид. Но сказать, что одна гора на несколько метров ниже другой, не значит сделать восхождение намного легче. Зевс был менее пассивен и более жесток. Не глазами, а своей ролью и молнией, которая всё ещё потрескивала в его пальцах. Персефона сглотнула, уверенная, что сейчас серьезно нарушит субординацию. Но она не могла тормозить на этом пути. Если она не поставит Царя Богов на место сейчас, когда он готов её слушать, ей никогда уже это не удастся. - Глава Пантеона, - Богиня Весны склонила голову, почтительно, но не покорно, - я знаю, что в твоих глазах я всего лишь мелкая Богиня, добавка силам Деметры. Я понимаю, это справедливо. Но все же я Богиня. Этот смертный напал на меня, и я защищалась. То, что он твой сын, уже не имеет значения. Гораздо худшие вещи были сделаны по гораздо более никчемным причинам всеми олимпийцами: почему же отношение ко мне должно быть другим? Пиритус совершил гибрис, и я требую, чтобы ты уважал мое наказание. И если он хочет милости, то должен молиться мне. Не как Весне, а как его будущей Судье в Подземном Мире. Вы все требуете от людей молитв, что ж, пришло время и мне потребовать свои. Когда он обратится ко мне с уважением, я выслушаю его и оценю его раскаяние. Но до тех пор он останется на этом стуле. Зевс стоял неподвижно и молчал. Теперь он больше, чем когда-либо, казался братом Неумолимого, различимым только по физическим чертам, а не по характеру. Он, казалось, размышлял, глядя на Персефону сверху вниз, на этот раз не импульсивно. Он не выразил своих чувств. Не сказал, понравилась ему или нет речь Персефоны, по крайней мере напрямую. Просто погасил молнию в ладони, откашлялся и поправил воротник рубашки. Богиня Весны восприняла это как добрый знак. - Ты говоришь, как Деметра, - заявил Зевс и больше ничего ей не сказал; поджал губы под густой бородой, затем обратил голубые глаза на Аида. – Брат, если ты искал королеву, думаю, ты её нашел. Аид, в свою очередь, не ответил. Впервые Зевс сказал что-то, с чем Бог Мертвых мог согласиться: он опустил голову и кивнул. Братья не извинились: это было неестественно для них; но они отказались от своих намерений, а это уже было много для Кронидов. Зевс, теперь уже безразличный, как будто ситуация не имела для него большого значения, повернулся и направился к выходу, где его с тревогой ждали другие Боги. - Отец! Отец, помоги мне! – застонал Пиритус. Зевс остановился, тяжело топнув, посреди комнаты. Он даже не взглянул человеку в лицо, холодно ответил: - Ты напугал Гебу. Ему не пришлось говорить что-либо ещё: всем стало ясно, что Царь Богов сам считает поведение смертного оскорблением, и если он пытался умиротворить Аида, то не для того, чтобы защитить своего бастарда. Пиритус совершил очень серьезные ошибки: нарушил обязанности гостя и напугал одного из законных и божественных детей Зевса, которого тот считал гораздо более ценным. Пиритус переоценил себя. И он сильно переоценил любовь Бога к смертному. - Отец, - простонал он, не веря своим ушам, – я твой сын! Но Пиритус еще не понял, что Зевс был отцом всех и отцом никого. Верховный Бог не слишком заботился об одном из своих ублюдков, который не особо отличался от любого другого смертного. Прежде всего, Зевс не хотел отдавать предпочтение Пиритусу, чтобы не испортить совершенно отношения со старшим братом и Богиней Весны. Безразличный, Царь Богов снова зашагал, бросив Пиритуса: - У меня много сыновей. Молись Богине, которую ты оскорбил. Ты сам по себе…