пиво, шопен и красные кроссовки

Эту идею она уж точно не могла назвать гениальной, но, по крайней мере, лучшей из всех, которые могли прийти к ней в голову в сложившейся ситуации. И поэтому она не особенно обратила внимание на заинтересовавшихся друзей, лица которых мелькали где-то сбоку, когда твердым шагом подошла к Бакуго, разговаривающему с Тодороки. Сложно было сказать, что он забыл в гостиной в тот день — может, ему просто стало скучно постоянно сидеть в своей комнате, но то, что Очако застала его как раз в этот момент, придало ей хоть немного уверенности. Ведь если не сейчас, то потом она уже не захочет. Бакуго вообще редко появлялся на их общих посиделках, его даже трудно было увидеть на кухне, будто он сознательно избегал одноклассников. И чуть ли не подбежавшая Урарака знатно его удивила, произнеся как-то необычно уверенно: — Эй, Бакуго-кун, не мог бы ты потренировать меня в рукопашном бою? Тогда, помнится, даже Тодороки недоуменно вскинул брови, словно это было последнее, чего он ожидал от сегодняшнего дня. — Чего?! — такая реакция была вполне естественной, и когда Очако повторила свою просьбу, Бакуго нахмурился только сильнее. И сказал, что он не самый подходящий человек для этого, потому что, видите ли, драться он не особо умеет. На миг даже с самой девушки слетел весь ее настрой — не то, что с ребят, которые не предполагали в этот вечер столько сюрпризов: Очако, просящая о чем-то Бакуго, и Бакуго, признающий, что с чем-то не справится. Тогда Каминари, довольно быстро подлетевший к ним через всю комнату, воскликнул как всегда восторженно: «Эй, Кацуки, ты что, боишься ей проиграть?» — провокации ему всегда удавались особенно хорошо. Правда вот, тот совсем на эти слова не разозлился и лишь пожал плечами. — Дело не в том, что я проиграю или выиграю, просто это не будет иметь никакого смысла. Он оторвался от стены, и Очако уже практически попрощалась с возможностью тренироваться вне стажировки, и только голос Киришимы, зачитавший что-то вроде «Это нечестно», хоть немного придал сил. — Давай сейчас если я тебя выиграю, то отстану, потому что, видимо, в этом и правда не будет никакого смысла, а если проиграю — ты будешь меня тренировать, — сказала она, когда парни уже подходили к лестнице. Тодороки, все еще стоявший где-то за ее спиной, глухо вздохнул. — Это похоже на обоюдоострый меч, тебе не кажется? — фыркнул Бакуго, оставаясь на удивление спокойным. Может, это усталость сказывалась, а может, ему было банально лень препираться с той, кто уже проиграл ему однажды. — Тогда уж наоборот, — сказал Каминари, не замечая сверлящего Бакуго взглядом Минету — даже, видите ли, на этого взрывоопасного ублюдка девушки обратили внимание. Каминари, конечно, мог бы его понять, но таких чувств совсем не разделял. — Ну уж нет, — возразила она, хотя понимала — понимала абсурдность предложенной идеи, но ей нужно, просто необходимо тренироваться, чтобы стать сильнее. А почему для этого подходил именно Бакуго, она, по правде говоря, и сама ответить бы не смогла. Просто ей казалось, что из всех знакомых он лучше других умеет драться — именно драться, без причуд и уловок. Обыкновенная техника, скорость и навыки. — Если я выиграю, это будет означать, что я лучше тебя, а значит и учиться мне у тебя нечему. А если проиграю, это будет означать, что я смогу что-то у тебя перенять. — А теперь это выглядит как односторонняя сделка, — продолжал упираться Бакуго, и только Киришима, пробурчавший что-то себе под нос, заставил его поджать губы и вздохнуть обреченно. — Эй, разве не ты говорил, что с этими ребятами слишком скучно соревноваться? — казалось, вся банда Бакуго пришла ей на помощь, и Очако улыбнулась такой поддержке со стороны Каминари. — Тогда тебе выгодно делать их сильнее, а? — Да в каком месте? — хрипло проговорил тот, будто бы зарычал, и наконец-то повернулся к ней полностью. — Ладно, нападай, но только потом не жалуйся. — Что, прям здесь? — сказал кто-то из одноклассников, но Очако уже довольно сощурилась и заняла устойчивую позицию. На стажировке ее многому научили, но далеко не всему. И она все еще плохо владела своими способностями, и поэтому ей просто жизненно необходимо научиться использовать физическую силу. Если Бакуго и правда проиграет сейчас, то, значит, весь этот разговор был напрасно. Хотя почему-то она даже не представляла этого парня проигравшим в обычной схватке. Она замахнулась кулаком, сделав два шага вперед — но даже ничего не задела и тут же была повалена на холодный пол с заведенной за спину рукой. — Медленно, — скучающе отметил Бакуго, отпуская ее запястья. Она и заметить-то ничего не успела. — Ладно, я спать. Ту ночь, когда она укоряла себя за непередаваемую слабость, Очако не особо помнила. А потом вдруг на следующий день увидела за дверью комнаты Джиро, в которой они с девочками собрались поздно вечером, одетого в серый спортивный костюм Каминари. Он заявил, что они собираются на поле Бета и она тоже может пойти, если хочет. Тогда, вроде бы, еще Момо возмутилась, сказав, что после девяти заниматься нельзя, а на часах уже как без трех минут. Паренек на это только махнул рукой и объяснил, что у них есть разрешение от директора. А девушки разозлились неслышно — ох уж эта элита. Очако лишь подивилась, что Каминари смог ее отыскать в другой комнате, и подумала, что ему, наверное, пришлось обходить всех подряд и спрашивать: «Хэй, не у вас ли сидит та, которая вдруг решила потренироваться с Бакуго?». Она попросила его подождать немного, пока сбегает к себе и переоденется, и он вежливо кивнул. — Шото сказал, что ты не пойдешь, — вдруг сообщил Каминари, когда они спускались по лестнице. — А Кацуки — что пойдешь, если не сломаешь себе что-то, но он очень надеется, что ошибается. — А почему вдруг? — поинтересовалась Очако, стуча белыми кроссовками по деревянным ступенькам. Ей было непривычно слышать имена одноклассников — сначала она даже не поняла, о ком идет речь. Все-таки, так они говорили только между собой, и Каминари, наверняка, они зовут совсем не Каминари, а Денки. — Ну, он уже как две недели назад перешел на тренировки своей способности, чтобы от взрыва мышцы на руках не болели. Не знаю, почему он вообще тогда на твой вызов согласился, но я этому рад. Скажу честно, если бы он чего-то не хотел, он бы этого не делал. Вспомни хоть культурный фестиваль. Когда они спустились на первый этаж, Бакуго с Тодороки уже поджидали их на диванчиках. Где был Киришима, Очако не знала и, честно говоря, спрашивать не особенно рвалась. — Ну и где ты застрял? — Бакуго подскочил первым и как-то недовольно цыкнул, когда заметил девушку рядом с другом. — Идем. Тодороки встал на ноги, когда тот уже открыл дверь из общежития. На нем был самый обыкновенный синий костюм — едва ли не тренировочный от Академии, и взгляд был такой равнодушный-равнодушный, словно бы Очако тут вообще не существовало. Он, разумеется, как всегда вежливо кивнул и даже улыбнулся, но ей показалось, что за этим приветствием так ничего и не промелькнуло. Она слегка поежилась, когда вышла на холодную улицу, и подивилась твердо шагающему в черной майке Бакуго. — Эй, а где Эйджиро? — спросил Каминари, перекидывая связку ключей из одной руки в другую. — Он чуть позже подойдет. Бумаги со стажировки пришли. Очако в тот вечер неожиданно для себя обнаружила, что эти парни — не просто приятели, отчего-то вдруг решившие держаться вместе на период первого курса обучения, они — настоящая команда, настоящие друзья. И она даже не заметила, когда в поединках появились еще и атаки Тодороки, не поняла, то ли Бакуго сам попросил его хоть немного добавить ему сложности, то ли тот самостоятельно принял решение, почувствовав истекающую из угла спортивного зала смертельную скуку. Киришима пришел тогда, когда Очако уже три раза повалили на землю лопатками и четыре раза — животом. Она же, в свою очередь, ни разу Бакуго даже не задела, а только ощутила исходящую от него силу и запах шампуня с алоэ. — Тебе б для начала физическую форму подтянуть, — отметил он, отбивая локтем летящую ледяную глыбу: Тодороки одновременно с этим выпускал из левой руки алеющее пламя. — Эй, двумордый, плохо стараешься! — на эти слова в него прилетела глыба уже побольше и, вероятно, поплотнее, потому что от столкновения Бакуго немного шагнул назад и даже вскинул колено, чтобы раздробить остатки. — Лучше, но все еще никуда не годится! Очако вообще не могла представить себе, как Тодороки справляется: раньше он использовал лед, прикасаясь к поверхности и будто бы наращивая на ней айсберг, а сейчас словно бы создавал этот айсберг из воздуха, да еще и кидал им в определенном направлении. И огонь из левой руки все еще не угасал. Очако в тот момент подумала, что вечером в этом зале собираются настоящие монстры. — Ой, Кацуки, ты сегодня не будешь тренироваться со мной, да? — произнес Киришима где-то совсем близко, и девушка заподозрила, что она, вероятно, сбивает их привычный режим, и почувствовала укор совести. — Я уже практически выдерживаю заряд Гаубицы, в прошлый раз только три пластыря понадобилось! — он говорил почему-то радостно, и Очако тяжело сглотнула: «Сколько же их понадобилось в первый раз?» Она особенно сильно запомнила ту зловещую улыбку Бакуго и воодушевление, с которым он отбил летящий в него лед. А потом вдруг поняла, что она тут, видимо, просто для украшения, просто как одно из препятствий, один из факторов, чтобы его тренировка прошла успешнее. — Готовься где-то на раз в две минуты. И сегодня будет четыре пластыря, уяснил? — сказал он с искорками в глазах, и Очако еще раз решила: «Монстры». — А тебе, — Бакуго словно бы с ней дня четыре не разговаривал, и она немного вздрогнула, — лучше б просто поотжиматься, побегать там, грушу побить, — он установил телефон с таймером позади нее, облокотив о стенку, — а то ты даже хуже Деку. Она не помнила точно, сколько раз бросалась на него и сколько раз проигрывала, чувствуя у себя над головой теплоту от запущенного в Киришиму взрыва. Не помнила, сколько раз осколки от ледяных глыб царапали ее по рукам, когда она тщетно пыталась сделать подсечку и падала на землю. Не помнила число случаев, когда направленный заряд Каминари бился где-то совсем рядом с их импровизированным рингом, и не помнила, как однажды Бакуго, среагировав как-то не по-человечески быстро, отпрыгнул в сторону от такого заряда, подхватив ее на руки. Не помнила еще, как Тодороки в один момент заметил, что все это кажется бесполезным, и не помнила, как Киришима на такие слова сказал ему что-то обидное. Но она помнила, как плавно и технично двигался Бакуго, уворачиваясь от ее ударов и отбивая атаки с другой стороны, и помнила, что тогда подумала: «Хочу также». Помнила теплоту сжимающих ее запястья ладоней и тихую радость, когда удавалось уходить от смертельного захвата. Еще она помнила прохладу пола тренировочного зала и то, что ни разу не ударилась коленками о покрытие, когда ее аккуратно на него валили. Помнила заветную цифру — 23 секунды — и помнила, что именно тогда Бакуго поворачивался, несмотря на все опасности от нее и Тодороки, и запускал взрыв в поджидающего Киришиму. А еще помнила, как один раз ей удалось задеть его майку кулаком — ровно на двадцать четвертой секунде — а потом, помнила, было немного больно. Она не помнила, когда успела снять кофту и когда это успели сделать остальные, помнила только, как слепящий огонь на миг скрывал от нее половину спортивного зала. А еще не помнила, как в какой-то момент подумала, почему это одежда Киришимы не сгорает. Как они вернулись в общежитие, она тоже — не помнила. Когда она зашла в комнату, то увидела Момо, развалившуюся на кровати и умиротворенно посапывающую. Каминари кинул кофту — Очако и забыла о ее существовании, и довольно улыбнулся, все еще немного покачиваясь, будто пьяный: он выпустил сегодня столько электричества, что она поразилась, как ему вообще удается до сих пор держаться на ногах. Почему паренек вызвался проводить ее, она не особо-то понимала, но была благодарна: синяки неприятно ныли, а царапины на руках и лодыжках, где она закатала спортивные штаны, отдавали какой-то искрящейся болью. А еще мышцы по всему телу будто взбунтовались и все разом начали истерику. Очако еле шевелила ногами и даже не могла представить себе, как чувствуют себя остальные — они-то делали намного больше. — И часто вы так собираетесь? — произнесла она тихо, чтобы не разбудить Момо. Та, видимо, решила удостовериться, что Бакуго вернет ее домой целой и невредимой, и, не дождавшись, уснула. На часах, правда, было всего-то начало двенадцатого, и они даже застали в гостиной на первом этаже заваривающую себе кофе Мину. — Ну, вообще четыре раза в неделю. Кроме среды и выходных. Из-за стажировки Киришима в последнее время частенько отлынивает, а еще мы иногда сокращаем время по собственному усмотрению, — он говорил ровно, не запинаясь, и Очако решила, что таким путем они быстренько станут на голову-две выше всех остальных в классе. Даже, черт возьми, Деку. — Слушай, у него, вроде бы, в комнате есть боксерская груша, да? — спросила как-то неуверенно и словно бы смущенно, хотя прекрасно знала ответ на этот вопрос. Почему-то она задействовала все оставшиеся силы на уговоры Каминари. А тот, кажется, не особенно сопротивлялся и даже кивнул устало: «Эйджиро-то не будет против, так что попроси завтра сама». На следующий день Очако еле передвигала ногами, но как-то энергично начала успокаивать Момо, когда на утро та виновато уставилась в потолок. На вопрос, как прошло, она ответила смазано и неясно, сказав только, что было страшно. А потом спустилась вниз на завтрак, массируя напряженную шею, и застала там бодрую компанию, которая, как всегда, сидела на одном из самых дальних диванчиков. И еще заметила пластыри на скуле, подбородке и правой руке Киришимы, и подумала, что надо бы отыскать четвертый, потому что Бакуго всегда сдерживает обещания. Встретила потом волнующегося Деку и подозрительно ее рассматривающего Иду, словно пытающегося удостовериться, действительно ли это Урарака Очако стоит перед ним. На уроке физической подготовки она с трудом добежала дистанцию для разминки и еще уловила спокойный взгляд Тодороки, словно оценивающий ее состояние. Увидела также, как потом он подошел к Бакуго и сказал ему что-то коротко, и тот в ответ тоже на нее посмотрел. По телу в этот момент мурашки пробежали, и она почувствовала себя каким-то товаром. Вздохнула рвано и пошла к Киришиме — у того еще один пластырь обнаружился чуть ниже ключицы, когда он переоделся в спортивную майку. Он улыбался так весело-весело и отжимался на пальцах уже минут пять, словно вчера вечером не отбивал смертельно опасные взрывы и не бил до изнеможения бетонную стену кулаками. На вопрос о том, может ли она иногда пользоваться его боксерской грушей, чтобы тренироваться, парень вначале что-то промычал, тяжело дыша, а затем перевернулся на спину, утыкаясь затылком в прохладный газон. — Ну, как скажешь, конечно. Только надо будет время обговорить, — сказал он хрипло и будто задумался. — Наверное, я смогу тебе даже комнату освободить на час, чтобы ты себя неуютно не чувствовала. Помнится, Очако еще тогда подумала, как же сильно Киришима отличается от Тодороки, Бакуго и даже Каминари — хотя с ним, определенно, у него больше всего общего. В этот день она решила пока переждать: мышцы продолжали ужасно ныть, а еще была пятница, а значит и двухчасовая тренировка вечером. По крайней мере, девушка надеялась, что ее вновь позовут. И вечером за ней и вправду зашел Каминари — снова без трех минут девять — и она уже была собрана и ждала его в предвкушении. На лестнице их поджидал Киришима, на нем были черные шорты и безразмерная футболка. Очако подумала, что такой наряд был бы очень похож на пижаму, если бы на запястьях у парня не было мягких нарукавников. И еще спросила себя, когда это вдруг он стал так хорошо одеваться. В гостиной Тодороки что-то говорил неизменно ровным тоном, и она уловила что-то про перенапряжение, томатный сок и, вроде бы, рисование, и когда они вошли в комнату, улыбнулся друзьям совсем-совсем без какого-то намека. Просто улыбнулся. Она еще поняла, что впервые видит вот такое его выражение лица. Все тот же синий костюм переливался при свете ламп, но на этот раз кофта была расстегнута. Бакуго поднялся последним. Он был каким-то непривычно тихим, мирным и даже смотрел как-то чересчур спокойно. Когда Каминари открыл зал, он первым зашел внутрь. Черная майка с вырезом, завязанная рукавами на поясе толстовка, чуть ли не такие же, как у Киришимы, шорты и красные кроссовки под цвет кофты — все выглядело, будто с обложки журнала. Он подкинул в воздух бутылку воды, а когда поймал, дверь уже захлопнулась за остальными. Очако не особенно понимала, почему это вдруг оказалась возле стены вместе с Киришимой, который обучал ее каким-то тяжелым упражнениям на мышцы спины. И еще не заметила, как начала отжиматься по чьему-то указанию после четырех кругов по периметру поля. Видела только, как Бакуго в воздухе выполняет словно бы акробатические трюки, а Каминари пытается его задеть стрелами из электричества. Один раз он попал в развивающуюся красную толстовку, и тот чуть не упал, удержавшись где-то на расстоянии пяти метров над полом. Тогда, помнится, раздраженный крик разнесся по всему залу, и дырявая тряпка опустилась совсем рядом с подтягивающимся на турнике Тодороки. А Киришима возле ее уха сообщил, что надо бы переходить к растяжке. В тот вечер она с Бакуго так ни разу и не потренировалась, только вспомнила потом, как он сказал Каминари, перевязывая задетое ледяной стрелой плечо: «Сейчас на нее даже время свое бессмысленно тратить». Она тогда разозлилась едва заметно, но сразу же отвлеклась на вдруг заговорившего с ней Тодороки. О чем — она не особенно помнила. Что-то вроде специального расписания и распределения нагрузки. Очако только вдруг отчаянно осознала, что ее берут на свои эти частные тренировки и даже продумывают способы улучшения ее навыков — на миг от этого даже перехватило дыхание. Бакуго вот только так не во время начал возмущаться, с какой это радости его очередь относить инвентарь в кладовую, испортив все впечатление от такой мысли. С того самого дня она стала пятым участником поздних тренировок, и даже их классный руководитель сделал как-то парням выговор, что они договаривались только на четверых. Как они все уладили, Очако не знала, но была благодарна. Киришима, как и сказал, освобождал ей комнату с пяти до шести чуть ли не каждый день, чтобы она могла позаниматься, — тогда их компания уходила в какое-то кафе, где, как сказала Мина, им был знаком даже владелец. С тех пор костяшки на пальцах ежеминутно побаливали, и не спасал даже лед Тодороки. Однажды утром Бакуго перебинтовал ей руки перед завтраком, и на такой жест даже Джиро отреагировала пораженным вздохом. По вечерам Очако все еще занималась физической формой, не спаррингуясь — ей было позволено только пять попыток в неделю, и их все она всегда безнадежно проигрывала. Бакуго, правда, периодически показывал ей нужные приемы, но в целом она упражнялась с Киришимой. Однажды перед обедом Очако попробовала замотать себе руки — так, как это делал он — но выронила бинт и обреченно откинулась на спинку кресла. После этого она пыталась вспомнить, кто же из элиты видел эту безнадежную ситуацию, потому что со следующего утра то Бакуго, то Каминари стали перевязывать ее кулаки. Почему так вышло, она совсем-совсем не понимала и чувствовала еще, что с каждым разом напрягает парней все больше. А еще в какой-то момент она неосознанно начала называть их всех по именам про себя, потому что четыре раза в неделю только и крутилась вокруг Денки, Шото, Эйджиро и Кацуки. Ида как-то даже спросил озабоченно, не собирается ли она переходить в эту банду. А Очако лишь рассмеялась весело-весело, как умела только она, и сказала, что ее просто тренируют. И, честно говоря, была такому раскладу безумно рада. Один раз Киришима обмолвился, выходя в коридор, что у Бакуго тоже есть боксерская груша; девушка тогда вдруг поняла, что его комната — единственная, которую она не видела во всем общежитии. И ей тогда вдруг стало так невероятно интересно, что Мина испугалась, пораженно уставившись на ее воодушевленное лицо. И затем появилась операция под названием «Узреть комнату Бакуго», которую почему-то предложила Тсуи. Правда, успешно провести ее им так не удалось, а потом, к всеобщему удивлению, Киришима простудился. И Очако долго-долго, не отставая ни на шаг, ходила за Бакуго, уговаривая его разрешить воспользоваться грушей, и под конец дня он чуть ли не взорвался, накричав особенно грубо. Она тогда обиделась, хоть и понимала, что сама виновата. А на утро к ней постучался Тодороки и внес в ее комнату черную боксерскую установку — совсем новенькую и абсолютно не похожую на ту, что была у Киришимы. Они тогда поболтали минут десять и спустились вниз, где Бакуго нервно потирал виски, слушая рассуждающего про день всех влюбленных Каминари. И еще Очако со временем заметила, что тело ее стало намного крепче, а реакция — лучше, и ей даже удалось как-то раз победить Серо на одной из тренировок. Тот тогда рассмеялся восхищенно и похлопал ее по плечу, а рядом стоящий Каминари похвалил особенно вдохновляюще. А еще, помнится, Бакуго прокричал разъяренно, что она могла бы, вообще-то, сделать это в два раза быстрее. Она в этот миг вся сжалась под его взглядом, а потом вдруг поняла, что это, судя по всему, был комплимент. А потом шли тренировки за тренировками, и она даже не заметила, как вновь вернулась к полноценным спаррингам. И Бакуго уже нужно было далеко не несколько секунд, чтобы повалить ее на пол, а еще Очако удавалось иногда задевать его атаками. В какой-то момент даже Тодороки перестал кидаться глыбами, и 23 стала заветной цифрой только раз в три минуты. Она, правда, неимоверно сильно уставала от таких нагрузок, и Киришима даже предлагал ей уходить пораньше, а Каминари — сократить число тренировок. Вот только их уговоры не подействовали, и она даже по выходным уделяла время на избиение бедной черной груши у себя в комнате. А еще девушка постоянно-постоянно чувствовала, что при всем желании и усердии никак не может нагнать этих четверых, и когда Бакуго одним вечером стал узким направленным огненным потоком сбивать стоящие под потолком бутылки, вдруг испугалась совсем не на шутку. На следующий день к такой «простенькой», как выразился Киришима, разминке присоединился Каминари, и с тех пор из зала они выходили с огромным пакетом расплавленного ровно по центру пластика. И когда ее спрашивали: «Ну и как они?», она неизменно отвечала: «Монстры».