милый мальчик, живущий в моей голове

      — Просто прекрасно, — Толя немного запыхался, но сидел с такой довольной моськой, и ему грех и не дать, что он и хочет, но заглянув в голову Кирилла, он понимает, что сейчас ничего такого не будет, никаких пошлостей и секса.       — Как будто после секса, — усмехнулся Кирилл, расслабляясь и наблюдая за происходящим на улице вновь, только уже с новыми красками.       Вспоминает сейчас все те времена, когда ещё был с женой, и они точно также вместе были на кухне, обнимались, целовались, чувствуя голые тела друг друга, разговаривали, пока он курил, а она стояла рядом.       — У меня его не было никогда, не знаю, наково это, — Толя слез с окна и положил голову Кириллу на плечо, наблюдая за всем происходящим уже опираясь на него, всё равно секса у них не будет, а это всего-навсего неконтролируемые действия, выданные пьяным мозгом Кирилла.       — Будет рано или поздно, — Кирилл не хочет полностью обнадёживать тульпу, поэтому даёт ему надежды, ведь если они устроили такие пару минут поцелуев, то есть вероятность, что они устроят несколько часов взрослой бурной любви. — Это очень приятно. Чувствуешь, что ты в этот момент даришь самому близкому человеку удовольствие, получая в ответ то же самое, и это так доставляет, что хочется продолжать и продолжать. Всю ночь. Всю жизнь.       — Может быть когда-нибудь в моих фантазиях, — Толя продолжает лежать на плече Кирилла, немного улыбаясь от того, что благодаря алкоголю они смогли сблизиться ещё больше, хотя он изначально отказывался. Пускай утром Кирилл будет вести себя, как обычно, но хотя бы у них была уже эта страсть, только в виде поцелуев, а такого внимания тульпе вполне достаточно.       — Если так подумать, то я прямо сейчас целовал воздух, получая от этого удовольствие. Ты действуешь на меня, подавая сигналы в мозг, и даже если бы мы этого не делали физически, ты бы мог сделать это просто так, даже втайне от меня, — сказал Кирилл какую-то странную вещь, о которой уже читал и думал когда-то, но никогда не рассказывал. Как известно, «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», поэтому сейчас он ведёт себя максимально естественно. Всё к утру забудется также, как первая любовь, как школьная программа, как эта бутылка, которую он отправил в свободный полёт с четырнадцатого этажа, а сердце Толи разобьётся с таким же громким треском после очередного рассказа Кирилла, что он его не любит, как разбилось стекло, ударившись об асфальт.       После этих слов Толя поцеловал Кирилла в щеку, обнимая и говоря, что воздух целует его, но он это чувствует и ему приятно, так что лучше не задумываться о том, как это выглядит со стороны. Он безумно его любит, поэтому хочет не уходить в депрессию, а быть чуть более позитивными и немного поняшиться вместе с хостом, пока он добрый и пьяный.       Кирилл никак не отреагировал на этот поцелуй, но ему стало тепло от объятий тульпы, которая, вроде, должна быть холодной, как мертвец, но сейчас она будто оживает и расцветает, превращаясь в такое вот неистовое чудо.       Кирилл ненадолго ушёл в прихожую за сигаретами. Достаёт пачку сигарет «rothmans international», которая осталась последняя в его коллекции. Тогда ещё была возможность съездить заграницу и создать себе иллюзию элитной жизни. Он купил блок этих сигарет в аэропорту, он очень хотел попробовать элитный европейский ротманс, а не мерзкие отечественные, в то время как своей жене он подарил флакон с цветочно-шипровым ароматом духов от Yves Saint Laurent. Он обожал целовать её шею после этого парфюма.       В самом начале своей супружеской жизни они летали в Италию, на южную часть Сицилии, в маленьких, но очень живописный городок Марцамеми, где провели большую часть своего времени. Вид на роскошные местные пейзажи и нескончаемые цитрусовые плантации, виноградники и оливковые сады будоражил самые положительные эмоции. Целыми днями они лежали на золотом песке, загорали, пили пляжные алкогольные коктейли и устраивали приятный флирт в море. По вечерам они ходили в уютные ресторанчики, которыми было усеяно всё побережье древнего рыбацкого города, как раз они баловали эту молодую пару свежими морепродуктами и белым вином, очень часто в ближайших кафе играла зажигательная музыка, собирающая местную и приезжую молодежь на дискотеки, в том числе и их. Весь город с наступлением сумерек утопает в огнях иллюминаций, создавая романтическое настроение. Ежегодно в городе на главной площади проводится кинофестиваль «Cinema di Frontiera», демонстрирующий фильмы под открытым небом. Это так невообразимо и эстетично, прямо как в античных фильмах про Италию восьмидесятых годов, под эту атмосферу хочется не просто смотреть кино, но и проявлять свою любовь и нежность к новоиспеченному партнёру, с которым ты уже закрепил неразрывный вечный союз, поэтому вместо мылых мелодрам они устраивали свою, с французскими поцелуями в Италии под ночным звёздным небом. В оставшиеся дни они так и колесили по этому острову с многолетней историей, красивейшими историческими объектами и действующим вулканом Этна, где они питались лучами знойного солнца, тёплым морем, лёгкой романтикой, эротикой и незабываемыми впечатлениями.       А сейчас... Спустя шесть лет от этого осталась лишь одна пачка сигарет. Доставая сигарету из солидной синей пачки с фирменным гербом, зажигая и скуривая табак, пробуя необычный терпкий аромат английских сигар, позволяешь проникнуть дыму вглубь себя, а вместе с ним в тело приходят воспоминания, а уходят также быстро, как кайф от сигареты. А смысл курить такие дорогие роскошные сигареты, если всё равно ты сидишь на дешёвом палёном Бонде и Филип Моррисе. Они закончатся быстро, ты даже не заметишь.       Вернувшись на кухню с синей пачкой в руках, вновь встал рядом с Борисовым, думая, что же такого сделать, чтобы поднять настроение и не заснуть.       — А вот ты никогда не задумывался... Почему у тебя фамилия Борисов? — Кирилл выдохнул дым, стряхнул пепел и передал сигарету Толе.       — Нет, не задумывался. Просто принял это, может ты не хотел заморачиваться по этому поводу, да и я бы не хотел чего-то замудрённого, — Толя принял сигарету, сделал затяжку, чувствуя, как едкий сигаретный дым проникает в его организм, которому на самом деле ни по чём зависимости, болезни и губительные язвы.       Выдыхает дым в окно, стряхивая пепел и передавая тлеющую сигарету Кириллу.       — Фамилия же от отца идёт. А ты никогда не думал о том, кто твои родители? Мама, папа, братья, сёстры, родственники? Ты вот просто в один момент появился с полностью пустой головой без воспоминаний? — Кириллу нравится курить одну сигарету на двоих, появляется ощущение того, что он не одинок и жизнь медленно, но верно налаживается.       — А разве у тульп есть семья? Воспоминания по этому поводу? Я появился без всех воспоминаний, ты не дал мне их изначально, я знаю всё только о тебе, о себе я не знаю ничего, — Толе как-то взгрустнулось, что у него, кроме Кирилла, нет никого, что у него почему-то должна была быть семья, но он о ней не знает ничего и есть ли она у него в наличии в принципе.       — Не знаю, Толь, должна ли у тебя быть семья. По идее ты был просто мной придуман, и у тебя нет прошлого. Хотя... Мы можем его придумать, — у Кирилла появилась гениальная идея по поводу того, как подарить тульпе вымышленных родителей, которых даже он никогда не увидит, но хотя бы создастся иллюзия того, что кроме Кирилла у него кто-то есть.       — Ты действительно хочешь дать мне воспоминания о семье? На пьяную голову лучше этим не заниматься, иначе всё будет искажённо, да и что у меня, что у тебя, это не закрепится в сознании, — Толя не знает, как ему реагировать на это предложение, но он не будет против, если Кирилл это сделает.       — Когда я буду трезв, у меня не будет времени и желания этим заниматься, — сознался Кирилл, ведь правда, всё остальное время он будет занят поиском новой работы, уже без таких безумных предложений Толику. Он потушил сигарету о косяк, выкинул бычок и посмотрел на толю. — Если ты так не хочешь, могу тебя вдохновить и на это подтолкнуть.       — Кирилл, ты не трезв, оно просто не закрепится в сознаниях у нас обоих, либо получится какая-то ужасная и невнятная наркомания, а когда ты протрезвеешь, мы это забудем. Давай не будем, хорошо? Я хочу, просто я именно за процесс и итог беспокоюсь.       — Ладно. Моё дело предложить, твоё дело отказаться, — Кирилл вытащил ещё одну сигарету, прикрыл ладонью и подпалил, вдыхая едкий дым в лёгкие, уничтожающий его изнутри. Он хотел, как лучше, хотел продумать ему детство, хотел показать свой старый альбом с фотографиями, где ему не больше четырнадцати, но раз Толя так уверен, что это плохая идея, зачем заставлять.       — Я не отказываюсь, просто говорю, что в нетрезвом состоянии — это плохая идея, — Толя вдыхал этот сигаретный дым, стоя рядом с Кириллом, понимая, что тот не будет давать ему воспоминания о семье, а эти слова Толи заставили их немного отдалиться друг от друга, нежели сблизиться, хотя они могли бы это сделать, — мы можем попробовать создать воспоминания о семье.       — Да уже незачем. Всё желание пропало, — тихо сказал Кирилл, надеясь, что Анатолий не обидится, хотя такие вещи на него влияют очень резко и настроение у него может пропасть, как и он сам. — Я хотел тебе свой детский альбом показать.       — Покажи пожалуйста, я хочу посмотреть, какой ты был маленький и миленький, — Толе стало очень интересно взглянуть, каким он был мальчуганом в детстве, потому что в воспоминаниях смотреть не интересно, будет милее смотреть эти фотки на глянцевой бумаге вместе с Кириллом.       — Надо было раньше, — Кирилл широко улыбнулся, стряхнул сигару и посмотрел на толю, по лицу которого было понятно, что он разочарован.       — Ну, прости пожалуйста, почему мы не можем хотя бы твои детские фотки посмотреть? — Задал вопрос Толик, немного взгрустнув.       — Потому что я хочу придумать тебе родителей, а ты говоришь, что это плохая идея, зачем тогда показывать тебе своё детство. Я хочу твоё увидеть, но запрещаешь мне его показывать, значит моё тоже не увидишь.       — Создавай, придумывай, твори, ты бог в моём мире, всё в твоих руках, делай, что хочешь, пусть вероятность успеха очень мала. Покажем своё детство друг другу.       — Хорошо, тогда пошли в комнату, — Кирилл затушил сигарету, оставив окно открытым, уходя в спальню, где у него есть книжная стойка с домашней библиотекой, а между книгами хранятся семейные альбомы.       Кирилл порылся к полках, уронив пару книжек на пол, отрыл пару порно-романов, которые читал на работе, пару сборников сказок, смотря на них становилось очень грустно, но всё же он в самом углу нашел альбом, усевшись на пол.       Толя сел с ним рядом, положив подбородок ему на плечо, приготовившись смотреть на Кирилла тридцать лет назад с его явно интересным детством, после чего он однозначно захочет, чтобы у него как можно скорее появились воспоминания о его семье.       Кирилл обвёл пальцами обложку с текстурой розового мрамора, открывая заглавную страницу и видя в козырке обложки фотографию с узи девяностого года. Вынув снимок, на обратной стороне было написано:

«03.04.90. пятый месяц, мальчик»

.       — Я такой страшный был.       — В утробе все страшные, в любом случае ты сейчас очень красивый, — Ответил Толя, смотря на Кирилла, ожидая пока он перевернет страницу, ведь ему интересно посмотреть на своего хоста, когда он был младенцем.       — Был бы я красивым, не было бы мне отбою от девушек, — на следующей страничке он нашел бирку, которую на него вешали при рождении. Он родился двадцать четвертого сентября того же года в семь часов вечера, при росте шестьдесят и при весе четыре с половиной килограмма, уже тогда его звали Кирилл и рядом было подписано имя его мамы.       — Да я думаю у тебя так и так отбоя нет от девушек, — Толик разглядывал страничку рядом, где была фотография новорожденного Кирилла, который был очень милый, чего он не смог удержать в себе – А здесь ты очень миленький, просто с ума сойти можно.       — Все дети милые. Я тебе это, как отец говорю, — Кирилл тоже посмотрел на эту фотографию, которая была сделана в роддоме.       Внизу была фотографии с тем, как его держит папа и рядом стоит мама.       — Даже не верится, что меня сейчас ненавидит вся семья.       — Кирь, всё наладится, если бы у меня была семья, меня бы тоже ненавидели за то, что я в мужчину влюблен. Ну, а как отец ты классный, я в этом на тысячу процентов уверен, — разглядывая эти все фотографии, его желания иметь хотя бы воспоминания о семье увеличилось в разы.       — Не все родители лютые советские консерваторы, не все родители нетолерантны к своим детям. Как думаешь, если бы моим детям было по четырнадцать лет и у них бы была возможность выбрать, с кем остаться, кого бы они выбрали, меня или Марину? — Кирилл перелистнул страницу и увидел маленькое пухленькое щекастое личико, а все остальное было завернуто в лавандовую пелёнку, только ещё чуть-чуть торчали ножки в носочках. Из организма Кирилла посыпались звуки умиления.       — Я не знаю, честно, я думаю, один бы выбрал тебя, а второй Марину, я не знаю кто бы сделал какой выбор, я просто предполагаю, — Взглянув на фотографию маленького пухленького Кирилла, Толя тоже очень заумилялся, — Какой ты был маленький пухлёныш, боже мой, я не могу, ты слишком миленький.       — А сейчас стал таким большим и страшным. Ты меня ещё не видел, когда мне было лет двадцать пять и я усы отрастил, тогда вот было реально страшно, — рядом на фотографии ниже был такой же маленький Кирилл, которого крестили в церкви и окунали в холодную воду. — Такая классная фотка, особенно, когда я крестик сдал в ломбард в институте и своих детей крестить не хотел, инициатором крещение выступила моя жена.       — Ты красивый, даже очень, не наговаривай на себя. А почему ты кстати крестик в ломбард сдал, я понимаю, что ты в бога не веришь, но всё же почему?       — А почему обычно люди сдают в ломбард золотые украшения? Чтобы денег заработать. А зачем мне крестик, если я всё равно не верующий, мне проще сдать его в ломбард и потратить деньги на более нужные вещи. Понимаешь, Толь? И такое в жизни бывает. Студентам всегда деньги нужны, тем более когда ты экзамены сдаёшь. Хотя, сейчас они мне нужны сильнее.       На второй стороне разворота Кирилл сидел в маленьком тазике нагишом, протягивая ручки просто в камеру, ведь там, наверное, стоит его мама.       — Я предлагал ходить по магазинам, чтобы я для тебя пиздил деньги. Прости ещё раз, что тогда тебе собеседование сорвал, мне всё ещё стыдно, — Толя смотрел на эту фотографию и на фотографию рядом, где Кирилл ещё без зубов сидит в этом тазике и пытается грызть резиновую уточку.       — Хотел бы быть на месте этой уточки? — улыбнулся Кирилл, толкая Толика в плечо, ведь ему очень нравится пользоваться его влюбленностью и шутить на этот счёт.       — Очень смешно, но нет, не хотел бы. Я бы не отказался, если бы ты меня укусил сейчас, — Максимально тонко намекнул Толя, вновь кладя голову Кириллу на плечо.       — Нет, Толечка, это так не работает. Неужели ты откажешься, чтобы тебя укусила твоя пассия в детском возрасте? — улыбнулся Кирилл, отставляя плечо, от чего Толик упал прямо на его колени.       — Я не педофил. Так что, отказался бы. А тебе так сложно легонько укусить меня сейчас? – Толя почесал Кириллу животик, мило смотря на него влюблённым взглядом, зная, что на хоста это не подействует.       — Если я укушу, то я тебя съем окончательно, ибо я с утра голодный, как собака, поэтому и на буду кусать, это для тебя же опасно.       — Я говорю, пошли в магаз, я тебе что-нибудь сопру. Если не хочешь идти, то можешь меня съесть, моя задача в том, чтобы ты был счастлив и тебе было хорошо.       — Толь, не нужно. Краденым не наешься, а если я тебя съем, то у меня пропадет чувство голода ментально, но организм всё ещё будет голоден и я истощусь. Да и смотреть, как ты умираешь, мне не хочется.       — Давай тогда дальше твои фотки смотреть, я хочу посмотреть, как такой милый карапузик превращался в такого прекрасного мужчину.       — Не подлизывайся, — Кирилл легонько стукнул его по моське, переворачивая страницу и видя, что этот карапуз, плескавшийся в тазике, уже сидит, обмотанный в полотенце сидит и смотрит картинки в детской азбуке.       — Я не перестану умиляться. Ты маленький супер-милый. И бить меня по лицу было необязательно, это так, к слову, — Толик водит пальцем по фотографиям, заглядываясь на маленького Кирилла и переводя взгляд на него нынешнего, понимая, что всё же о Кирилле, который есть сейчас, многие могут лишь мечтать, в то время, как он лежит у него на коленях, смотря его детские фотографии.       — Ты ещё не знаешь, что такое бить, и испытывать это тебе ещё рано, — если Толик сейчас думает, что он такой уникальный и только ему предоставлена возможность сидеть с таким прекрасным желанным мужчиной, то Кирилл смотрит на себя и думает, куда он свернул не туда, что превратился в такое чмо.       Ещё ниже он увидел себя, стоящего в коридоре квартиры в длинной мешковатой рубашке своего бати, стоя с таким серьезным лицом, как будто он сам сын президента.       — Мне с таким еблом только в депутаты и идти.       — Или в президенты. Надо бы ВВП уже менять. Будешь баллотироваться на следующие выборы? Я бы помог победить, — толик не прочь поучаствовать в любых политических интрижках, но Кирилл на вряд ли хочет этого, поэтому не факт, что им обоим удастся даже попытаться пробиться без блата во власть.       — Я не разбираюсь в политике, не хочу испытывать судьбу и, в случае чего, опускать страну на колени ещё больше. Не хочу, чтобы меня народ ненавидел, поэтому дома посижу. Нет, ну классная же рубашка. А здесь вообще прикид огонь, — на Кирилле были подгузники и колготки, а он валялся на полу на кухне, видимо, полз, устал и упал, чтобы передохнуть.       – Классная, но жаль, что не твоя и на тебя нынешнего посмотреть не получится. Ты даже на таком кадре милый, — Толя смотрит на фотографию рядом, где Кирилл стоит в этом же прикиде, только ещё и в кепке, как у Ленина и копирует его позу. — Маленький Ленин.       — Маленький диктатор. Сжечь все церкви! — крикнул Кирилл, подняв одну руку вперёд. — А это я, наверное, уже сжёг все церкви и устроил шведский стол.       На последней фотографии на этой странице Кирилл ел какую-то кашу, случайно обмазавшись, что она была на его щеках, носу и маленьких ладошках.       — Ты тут ещё в СССР живёшь, так что точно сжёг все церкви, — Кирилл родился в советском союзе, так что он свободно мог бы травить байки о том, как в СССР было хорошо и что девяностые были лютыми годами, хотя он в них был совсем мелкий шкет.       — Ага, который через год распался. Я не тот человек, который пожил в СССР ничтожно мало и ругаю нынешнюю молодежь, говоря, что в СССР было лучше. Ну а в девяностых реально весело было, мы играли в в контр-страйк не на компьютере, а во дворе, делали арбалеты из говна и палок, которые стреляли лучше, чем сейчас всякие бластеры для детей, рогатки, взрывающиеся штуки, шалаши строили, костры жгли, на великах-аистах катались, в футбол гоняли и стирали в кровь колени, а потом вот это: «Кирю-ю-юш! Обед!»... И вкусный мамин борщ, а потом конфеты, которые были очень дорогие и мне давали по одной штуке в день. Боже мой, какое время было. Ну да, вот за то, что сейчас такого у детей нет, мне очень жалко, хотя своих сыновей я этому всему учил. Жаль, что не научил кидать в людей с окна презервативы с водой.       — Не успел, хотя, кто кроме отца нынешних детей таким весёлостям научит, а судя по твоим рассказам, это было действительно очень весело. После такого мне очень хочется быть реальным человеком, а не просто тульпой.       — Могу прям щас научить тебя этому, если хочешь. Детей-то у меня нет. Будем использовать презервативы для забавы или по назначению? — Хитро улыбнулся Кирилл, проводя по бёдрам Толи рукой.       — По назначению, — Толик игриво оценил Кирилла взглядом и закусил губу.