Глава 4.
Марк остался в моей памяти кучерявым мальчишкой лет пяти-шести с еле заметными бледными веснушками под глазами и непослушными кудряшками каштанового цвета. Пожалуй, оттенок волос и карие глаза — это всё, что определяло нас, как родственников. Мы виделись с братом всего несколько раз, можно сосчитать на пальцах, но я не могу сказать, что Марк был рад этим встречам. Он словно сторонился меня, и в его компании я ощущала себя чужой. Было странно видеть столько отстранённости в глазах маленького мальчика. Но я не понимала, в чём причина такого поведения. В конце концов, я пришла к выводу о том, что проблема во мне. Со всей твёрдостью характера десятилетней девочки я решила измениться. Но оставалось кое-что, о чём я не подумала: в каком направлении мне стоит меняться, никто не упомянул. Некоторое время я ходила с озабоченным видом, думая над тем, что же такое мне предпринять. Друзья и приятели, глядя на меня, считали, что я стала совсем, как взрослая, скрестив на груди руки и нахмурившись, поэтому через некоторое время такая манера поведения стала очень распространенной в наших кругах. Правда, ненадолго, до того, как ребята постарше не высмеяли нас за «деловой вид». В прочем, это уже другая история. Мама тоже оценила «изменения», так как сочла их признаками того, что я начала уделять больше внимания учёбе. Я же всё не могла понять, что со мной не так. В какой-то момент я даже хотела спросить к Марка напрямую, но он не взял трубку ни в этот день, ни на следующий, ни на другой неделе, ни через месяц… «Неужели, всё настолько плохо?» — думала я, в очередной раз протягивая телефон маме. В моих глазах читалась грусть, и со временем она стала это замечать. «Чем ты так растроена, зайка?» — услышала я в свой адрес после одного из напрасных звонков. Мама стояла передо мной и ожидала ответа. — Почему Марк ненавидит меня? — пробормотала я, чуть ли не плача. — Что? — удивилась мама. Она явно не ожидала услышать что-то подобное от десятилетней дочери. — Он не хочет со мной разговаривать, — я продолжила, уставившись взглядом в паркет и одёргивая подол юбки. — Кто тебе такое сказал?! Марк был бы рад с тобой поговорить, но… — Что «но»? — я подняла голову к маме со взглядом, полным надежды. — Просто Марк не хотел хорошо учиться, и теперь ему приходится читать учебники и решать примеры целый день, чтобы его не выгнали из школы. Никто не говорил мне, что случится, если тебя выгонят из школы, но все говорили это таким тоном, будто это что-то очень страшное. Поэтому маминых слов было вполне достаточно, чтобы больше не страдать от того, что со мной что-то не так. К тому же, училась я в Бернингсткой школе-пансионе, так как там моя мама работала учительницей, который расположился в почти двух часах езды от Эвидейла. Выходило, если меня выгонят, мне придётся идти пешком до родного города и искать там наш дом. Страх не дойти побуждал учиться лучше и не влипать ни в какие происшествия. Таким образом, медленно, но верно образ Марка стал исчезать из моей головы. Стимулировала это также и мама, которая старалась концентрировать меня на хорошей учёбе и примерном поведении. Поначалу ей это удавалось. Будучи преподавателем элитного учебного заведения, она хотела вырастить из своего отпрыска учёного какого-нибудь или изобретателя. Но мой неокрепший ум всё больше привлекал театр. Разноцветные наряды, красочные декорации, увлекательные постановки, весёлые песни и танцы. Всё это захватывало дух… Занятия в театральной студии, куда я поступила ещё лет в девять, были для меня чем-то особенно радостным. Но театр напомнил мне и о старых переживаниях. Это случилось на одном из конкурсов. Мне было двенадцать, и моя роль в пьессе была второстепенной. Я скрывалась где-то в массовке. Этот день не стал бы для меня чем-то примечательным, если бы после показа небольшой сценки, труппа нашей студии не осталась бы в зрительном зале наблюдать за выступлениями других участников. Я заскучала, глядя на очередную сценку, как вдруг мой взгляд привлёк один мальчик. Он был, казалось, моим ровесников. Ростом чуть ниже меня, в глубь зала направлен взгляд широко раскрытых карих глаз, из-под бумажного колпачка выбиваются каштановые кудри. «Марк?» — мысленно спросила я. До самого момента, пока мальчик не сошёл со сцены я пристально смотрела на него и пыталась понять, не ошибаюсь ли я. В голове даже промелькнула мысль подойти к мальчику и в спросить его имя, но неожиданно я поняла, что мне слишком страшно это сделать. Я так и не решилась в тот день, но назойливые мысли не давали покоя. Я отыскала брата в социальных сетях и написала ему в надежде возобновить общение спустя уже шесть лет. Но всё оказалось тщетно. Настроение испортилось в край, мама ругалась из-за плохой успеваемлсти, с друзьями общаться не хотелось… Со временем давлением со стороны матери пробудило во мне бунтарские черты характера. Мне вздумалось одеваться, как клоун, вместо того, чтобы носить угрюмую чёрную школьную форму, что неплохо так злило маму. Последним штрихом к моему образу должны были стать кислотного цвета волосы. Но в более трезвом уме я решила, что для всех лучше будет не испытывать мамино терпение. Тем более карманных денег у меня не много. Поэтому я покрасила всего одну прядь волос в красный. Мне казалось это довольно оригинальным, пока я не очутилась в Вестерли-Виндс, где даже шофёр такси оказался с торчащими в разные стороны зелёными волосами… Был ноябрь две тысячи восемнадцатого года, и я была со своей красной прядью. Жизнь наконец стала вновь идти своим чередом, и меня больше ничего не заставляло переживать и волноваться. Но одним вечером мама подошла ко мне, лежащей на диване в наушниках и просто поставила перед фактом о том, что мой биологический отец разбился насмерть в машине всего пару часов назад. Честно говоря я не знала, как мне нужно было реагировать на это, но для приличия сказала, что мне жаль. Это было не так, ведь по сути, я его даже не знала. Всё, что он делал, это периодически посылал деньги. Иного его участия в моей жизни попросту не было. Роберт Ричардсон (имя отца) был довольно известным актёром из Вестерли-Виндс. Наверное, любовь к театру мне передалась от него, если это, конечно, возможно. Хотелось бы мне добавить ещё что-нибудь, но это всё, что мне рассказывали родственники. А большего я и не знаю. И, если задуматься над фразой «мне жаль», то редко, но всё же иногда она мне кажется от части правдивой…***
Теперь мы с мамой стояли перед подъездом в ожидании того, что вот-вот отопрётся дверь, а за ней окажутся люди, про которых сложно сейчас сказать, правда они или вымысел. Вокруг нас кружит снег, медленно и плавно спускаясь и касаясь промёрзшей земли. Буквально за спиной шум проезжающих мимо легковых и грузовых автомобилей. Солнца не видно, его обволокли плотные белые облака, простирающиеся куда-то далеко, уходящие за поле нашего зрения. Марк подошёл с задней стороны дома. Как выяснилось, вход во второй подъезд, куда мы и направлялись, был с другой стороны дома. Жильцы пятьдесят шестой квартиры оказались точно такими, как рисовало мне их воображение. Мерьем Морган — высокая статная женщина лет тридцати пяти-сорока. Резкие черты лица и тёмные глаза. Переливающиеся с чёрного до тёмно-синего локоны опускаются чуть ниже плеч. Вероятно, волосы крашены, так как синеватый блеск не похож на естественный. Марк выглянул из комнаты и встал поодаль. Я сравнила его внешность с той, что отпечаталась в моей памяти, и у меня не осталось сомнений в том, что на конкурсе два года назад я встретила именно его. Переодевшись я зашла в комнату брата. Он отпер дверь после моего стука. Кажется, он растерян. Честно говоря, я ожидала увидеть на его лице презрение или злость. Но он оказался другим. Я заглянула ему в глаза, но он отвернулся. Я стала рассматривать его комнату, медленно прохаживаясь по ней, а он уселся в кресло и начал изучать меня. Было неприятно ощущать, как на меня уставились два чьих-то глаза, но я ничего не сказала. Я начала проговаривать про себя ту речь, что готовила во время поездки в автобусе, но теперь она показалась несколько глупой. Я промолчала. "Надо найти другую тему для разговора", – решила я и спросила его о масках, висящих на стене на маленьких гвоздиках, вбитых в стену. Коллекция действительно впечатляющая. Обилие цветов привлекало меня, и, как оказалось, также и Марка. Всё-таки, у нас была ещё одна общая черта. Брат стал рассказывать о своей коллекции с таким упоением, что я не уставала слушать. Настал мой черёд повести диалог. Я рассказывала Марку о школе, о театральной студии, о своих друзьях, о родном городе... Не уверена, что ему было интересно это слушать, но что поделать, на меня нахлынули воспоминания...***
Школа оказалась немного иной, нежели я её представляла. Пустые коридоры, почти ни единого звука, если не брать в счёт шелест жалюзи на окнах, которые колышет ветер. Класс смотрится, как толпа незнакомцев, зачем-то собранных вместе. Мой приход, кажется, не заметили, либо не хотели заметить и сделали вид. Никому не было дело до меня. Как прозвенел звонок, дети из класса разошлись, и я решила догнать одну из новых одноклассниц. Но резко я затормозил, причём, сделав это не по своей воле, и в следующий момент полетела вниз. Это случилось внезапно. Передо мной очутилась девушка лет двадцати. Это... Было странно. Я готова поклясться, что её не было в тот момент, когда побежала. Она словно нарисовалась из неоткуда за секунду до столкновения. Поднявшись на ноги и извиняясь в полный голос, я протянула правую руку незнакомке. Черты лица её показались мне довольно милыми и приветливыми, а причудливая раздвоенная чёлка и вовсе смешной. Но я оторопела, заметив, что нечто, принятое мной изначально за странный рисунок на лбу, оказалось самым, что ни на есть настоящим глазным яблоком. Девушка взяла меня за руку, выпрямилась в полный рост и поблагодарила. А я почувствовала, как по ладони пробежали судороги, передаваясь в предплечье и плечо и доходя до самых лопаток. Я слушала её с замиранием сердца, пока она говорила свои слова, приветствуя в школе, не осмеливаясь пошевелиться, а затем ринулась к брату. Мои мысли пронзили смешанные чувства. Вид девушки испугал меня, и мне захотелось забыть о произошедшем, но вместо этого он пробудил во мне новую волну воспоминаний. Силуэт незнакомки нашёл отблеск в самых мрачных из них, в ночных кошмарах. Приветливая улыбка, милый смех и чисто-белое платье, спускабщееся фонтаном до пола. Они заполнили мой разум, выливались через край и заставили произнести тихое: "Белладонна?" Тут я опомнилась, но ничего не помня. Незнакомка осталась незнакомой, а я дошагала до брата с вопросом о том, кем была та, с которой я только что столкнулась.