— *** —
Даже ночью в Киото никогда не бывало тихо. Нельзя собрать в одном городе столько тысяч людей со всего государства и ожидать тишины. Из шатров, разбитых у реки Камо, доносились походные песни торговцев. В храме фехтования звенели клинки. За железной загородкой в загоне выли собаки, учуявшие запах крови с северных скотобоен. Каждую ночь в какофонию криков пьяных самураев вливались горестные вопли женщин, потерявших мужа или сына, стоны ветеранов, которым приснился кошмар, и вопли зазывал, ведущих ночной промысел. Да, даже ночью в Киото не сыскать тихого квартала. Кроме этого. Здесь стояла гробовая тишина. Когда городской гул внезапно затих, Ватами прижала к груди сумку с кистями, красками и углем. Отсутствие звука было столь непривычным и неожиданным, что девушка, вопреки здравому смыслу, остановилась среди улицы и осмотрелась по сторонам. Она была в старом и богатом, но ничем более не примечательном районе Киото, который назывался Нисидзин. Свет полной луны отражался от разномастной брусчатки сотнями огоньков. Здания по обе стороны улицы были построены идеально симметрично. Улица упиралась в святилище в форме беседки с куполом; внутри несколько самураев при оружии склонились перед обсидиановой статуеткой Будды. Заметив взгляд Ватами, самураи одновременно подняли головы, и девушка сочла за лучшее побыстрее миновать тех, кто молится в такой поздний час с мечом в руке. Не стоило разгуливать здесь ночью Ватами вернулась к себе домой. Таво был против этой затеи, но Ватами заметила зеленый сполох в его глазах и поняла, что приятелем движет не беспокойство, а зависть. Таво всегда считал себя лучшим художником в их дружеском кругу. Его уязвило то, что этот заказ достался Ватами, а не ему. Когда в студию, которую они делили на пятерых, доставили аккуратно сложенный, красивым почерком написанный свиток, Юко и Акихито пришли в восторг и попросили Ватами запомнить все, что она увидит, а Ичиро просто напомнил заранее отмыть кисти. — Как думаешь, тебе удастся с ним поговорить? — спросила Юко, когда Ватами раздвинула сёдзи настежь. Над городом уже нависла ночь во всей её величии. Необходимость выйти за порог, во тьму, внушала девушке одновременно страх и приятное волнение. — Раз он заказал портрет, говорить придется, — сказала она и кивнула на темное небо. — Надо будет обсудить, чего именно он хочет, особенно учитывая то, что естественного освещения не будет. — Странно, что он хочет позировать для портрета ночью, — заметил Акихито, у которого сна не было ни в одном глазу и который стоял, будучи укутанным в одеяло, как в плаще. — Интересно, какой у него голос, — добавила Юко. — Наверняка самый обыкновенный, — фыркнул Таво, перекатываясь на другой бок и взбивая свою худосочную подушку. — Он не бог. Он ведь простой смертный. А теперь замолчите наконец, я пытаюсь заснуть! Юко подбежала к Ватами и, хихикнув, чмокнула ее в щеку. — Удачи! Возвращайся и расскажи нам все, даже самое мерзкое! И хотя улыбка сошла с ее губ, Ватами кивнула. — Хорошо. Обещаю. В свитке было подробнейшим образом указано, как добраться до дворца заказчика: и адрес, и точный маршрут, которого следовало придерживаться. Ватами хорошо ориентировалась в столице. Она исходила ее от края до края в те дни, когда желудок сводило от голода или когда выручки, которую вся их пятерка получала с заказов, не хватало на оплату дома и хозяин не пускал их под крышу до полной выплаты долга. Однако этот квартал оставался для нее инкогнито. Конечно же, Ватами знала, что именно здесь находится тот самый особняк. В Киото каждый знал, где живет Он, хотя почти никто туда не наведывался. Речь шла о загадочном богаче, который вдруг появился здесь и построил себе дворец. Ватами шла — и с каждым шагом у нее крепло впечатление, будто она попала в неизвестный город в недавно присоединенных землях. Улицы казались незнакомыми и становились все более узкими и пугающими, будто хотели в конечном итоге смять и раздавить ее. Неестественная тишина также не добавляла уверенности, и Ватами спешила вперед в надежде отыскать хоть какой-нибудь источник света, будь то уличный фонарь или тусклая свеча, оставленная на подоконнике для ночного визитера… Но, помимо луны, света не было. Сердце екнуло в груди, а ноги сами ускорили шаг, когда за спиной послышалась чья-то крадущаяся поступь или, быть может, слишком шумный выдох. Резко свернув за угол, Ватами оказалась на круглой площади с фонтанчиком посредине. В городе, где люди жили практически друг у друга на головах, подобная роскошь была неслыханной. Ватами обошла фонтанчик, любуясь серебряным светом луны в чаше с водой и работой скульптора, мастерски выковавшего из грубого железа шестиглазого воина, чья катана также была покрыта глазами. Из шеи статуи била струя воды — и Ватами вдруг поняла, что она должна была изображать. По коже пробежали мурашки. Она миновала фонтан и поторопилась к черной мраморной стене с красными прожилками. Как и было обещано в свитке, ворота в дворец были открыты. Сложенный из бледного, незнакомого Ватами дерева особняк внушал трепет, даже не будучи монолитным, как обычные аристократичные монументы. Чем пристальней она всматривалась, тем очевиднее становилось, что отнести его к единому архитектурному направлению не получится — скорее, он был наслоением стилей, сменявших друг друга на протяжении нескольких веков. Его главной отличительной особенностью было то, что дворец как бы вбирал в себя другие строения. Из-за этого складывалось впечатление, будто весь особняк был выстроен вокруг обиталища какого-нибудь древнего шамана. Контраст был разительный, но Ватами даже нравилось такое сочетание эпох — по нему, казалось, можно изучать историю японской архитектуры. По усыпанной гравием дорожке Ватами прошла через ухоженный сад с фигурно подстриженными кустами, аккуратными ручейками и странно пахнущими, поразительно яркими невиданными цветами. Вкупе с площадью перед домом все это намекало на сказочное богатство владельца. Ватами приятно грела мысль о том, что именно ее выбрали для выполнения этого заказа. Сотни ярких бабочек с необычными узорами на крыльях порхали с цветка на цветок. Хрупкие существа, которые проходят чудесное превращение, чтобы обрести легкость и красоту. Ватами никогда прежде не видела, чтобы бабочки летали ночью, и радостно рассмеялась, когда одна из них опустилась ей на ладонь. Форма тельца и узоры на распахнутых крыльях были невероятно похожи на крылатый клинок, украшавший все самурайские знамена. Бабочка снова вспорхнула в воздух, и Ватами некоторое время наблюдала за ней и ее подружками. Ей было непривычно видеть вокруг столько редких и чудесных созданий. На ходу Ватами гладила цветные листья, собирая на кончики пальцев чудесные ароматы и поднимая в воздух мерцающую в лунном свете пыльцу. Затем она остановилась перед особенно красивым цветком пламенно-алого цвета. Ни роза, ни тюльпан никогда не давали столь насыщенного красного цвета. В сравнении с этим цветком мерк даже безумно дорогой пигмент из Китая. Ватами закусила губу, борясь с непреодолимым искушением, а затем протянула руку и сорвала несколько лепестков с ближайшего цветка. Оставшиеся лепестки тут же свернулись, а стебель будто отпрянул в испуге. Чувствуя себя ужасно виноватой, Ватами подняла глаза на особняк, но окна были по прежнему закрыты, и за ней, казалось, никто не наблюдал. Ватами поднялась на крыльцо и замерла, хотя дверь была не заперта. В свитке было ясно сказано: «Войди», но ей овладело странное замешательство. Что если ее заманили в ловушку и теперь устроят жестокую расправу? Для ловушки все это было слишком сложно… Ватами мысленно отругала себя за то, что поддается нелепым страхам вместо того, чтобы радоваться подарку судьбы. Набрав в грудь воздуха, она перешагнула порог.— *** —
Между тяжелыми, темными ребрами балок, державшими сводчатый потолок, сохранились ширмы с изображениями самых кровопролитных сражений за всю историю Японии. Слева и справа за широкими проемами угадывались длинные галереи, но в темноте было невозможно понять, кто или что в них изображено. Длинная лестница вела в мезонин с аркой, но дальше ничего было не различить. Сама арка выглядела словно полуовал стены, от которого просто избавились, чтобы открыть проход. Единственным предметом в самом коридоре было нечто, это был свернутый свиток. Ватами нерешительно подошла к нему: быть может, именно здесь ей предстояло творить? Она бы хотела ошибиться. Свет для портрета был плохой: на выложенном елочкой паркетном полу дрожала лужица лунного света, но все остальное тонуло во тьме, как будто свет сам избегал этот дворец. — Есть здесь кто-нибудь? — спросила Ватами, и ее голос эхом откликнулся в гулком помещении. — Мне прислали свиток… Слова повисли в воздухе; девушка тщетно ждала какого-нибудь знака, что она не одна среди ночи в чужом доме. — Кто-нибудь? — повторила она. — Есть кто живой? — Я здесь, — ответил ей голос. Ватами вздрогнула от неожиданности. Это был мужской, зрелый голос с аристократическим выговором, который как будто бы исходил сверху, будто бы шептал ей прямо на ухо. Художница оглянулась, ища взглядом собеседника. — Ты — Оккоцу Рёши? — спросила она, чтобы удостовериться в этом. — Да, он самый, — ответил он, и в голосе его прозвучала такая печаль, будто слышать собственное имя было для него мучительно. — А ты художница. — Да. Это я. Меня зовут Ватами Иноэ. Это я художница. Едва произнеся это, она тут же устыдилась своей несообразительности, потому что ее заказчик не спрашивал, а утверждал. — Хорошо. Я давно тебя жду. — О, прошу меня простить. В свитке было сказано, что я должна выйти, лишь когда луна встанет в зените. — Все верно. Ты прибыла вовремя, — сказал демон, и на этот раз Ватами показалось, что она различила во мраке движение чего-то еще более темного. — Я один виноват в том, что так долго не посылал за кем-то вроде тебя. Честолюбие не делает нас умнее, правда? — Разве это честолюбие? — тут же откликнулась Ватами, зная, как падки на лесть богачи. — Быть может, ты ждал нужного момента, чтобы запечатлеть свой истинный облик? Сверху донесся смех. Ватами не смогла решить, смеется демон или насмехается. — Каждый раз я слышу примерно то же самое, — пояснил он. — Что же до истины — она переменна. Скажи, тебе понравился мой сад? Ватами почувствовала подвох и ответила не сразу. — Понравился. Я и не знала, что на этой земле можно вырастить нечто столь прекрасное. — Правильно, нельзя, — отозвался демон, которого такой ответ явно позабавил. — На столь бедной почве всходят лишь живучие растения, которые заполоняют собой все. Но они не могут быть так прекрасны. Цветок, который ты убила, называется лунной лилией. У Ватами пересохло в горле, но Оккоцу, похоже, на нее не злился. — Давным-давно лунные лиллии росли на архипелаге далеко на востоке. Благословенный уголок! Место редкой красоты и просветления. Я жил там некоторое время, пока его не уничтожили — ибо такова участь всего, чего касается человек. Что же до лунных лилий… я взял несколько семян в роще, за которой ухаживал один взбалмошный старик, и привез их в Японию. Здесь мне удалось уговорить их прорасти, хоть на это и ушло немало слез и крови. — Должно быть, ты хотел сказать «пота и крови»? — Рассмешила, зачем растущему цветку пот? Ватами не нашлась с ответом. Голос демона звучал так обольстительно, так музыкально, что она могла бы слушать его всю ночь. Усилием воли стряхнув с себя эти чары, она кивнула на лежащий на полу свиток. — Мы будем работать здесь? — Нет, — ответил демон. — Это всего лишь первая. — Первая… что? — Моя первая жизнь, — ответил он в тот момент, когда Ватами сама того не осознавая уже разворачивала свиток.— *** —
Ватами на миг испугалась и выронила свиток. Она не контролировала себя в этот момент. По спине Ватами пробежали мурашки. Свиток был очень старым; от воздействия солнечных лучей краски поблекли, а мазки казались плоскими. Но само изображение не утратило выразительности: почти взрослый юноша в архаическом бронзовом нагруднике, с реющим знаменем, на котором был вышит зловещий кривой клинок. Время стерло детали, но голубые глаза юноши смотрели по-прежнему пронизывающе. У него были правильные черты лица, а слегка наклоненная голова притягивала взгляд. Он был удивительно хорош собой. Ватами наклонилась ближе и разглядела за спиной юноши целую армию огромных звероподобных бойцов, которые никак не могли быть людьми. Их силуэты и лица также пострадали от времени, и Ватами это нисколько не расстроило. — Это ты? — спросила она, надеясь, что демон наконец покажется ей, чтобы рассказать о портрете. — Давным-давно, — ответил все тот же голос, от которого теперь веяло холодом, — во времена, когда кланы вели междоусобные воины, используя Японию как игральную доску, а народ — как пешки… в те времена я был лишним наследником в давно погибшем роде. Когда пришел черед моего отца преклонить колени перед победителем в одной из битв, он отдал меня в качестве заложника. Предполагалось, что страх за мою жизнь обеспечит его верность: если бы отец предал нашего нового повелителя, меня бы тут же казнили. Но отец давал пустые клятвы. Ему не было до меня дела, и уже через год он нарушил договор. В рассказе демона чувствовалась суровая правда, без лишних эмоций. — Однако мой «похититель» не убил меня, а придумал кое-что гораздо более веселое. Для него, по крайней мере. Он предложил мне верховное командование в походе против отцовского войска. Я с радостью согласился. Уничтожив людей отца, а затем и весь свой клан, я принес моему покровителю его голову. Я был верным охотничьим псом, знающим, что такое ошейник. — Ты уничтожил собственный клан? Но почему? Демон выдержал паузу, словно показывая, что ответ очевиден. — Потому что даже без вмешательства других кланов, отцовское наследие не досталось бы мне, — пояснил он. — Старших братьев у меня было с избытком, и я не прожил бы так долго, чтобы пережить их всех. — Зачем это понадобилось твоему господину? — Когда-то я думал, что он увидел во мне задатки величия — что-то, что позволило бы мне раздвинуть границы человеческих возможностей, — ответил демон с тихим вздохом, от которого у Ватами по спине побежали мурашки. — Но, скорее всего, он просто решил научить одного из своих смертных питомцев парочке новых трюков, как дрессировщик учит обезьянку танцевать, чтобы потом позабавить толпу. Ватами вновь перевела взгляд на юношу на картине. На сей раз она заметила недобрый блеск в его глазах: намек на жестокость — или, быть может, на обиду и горечь. — Чему же он тебя научил? — спросила она, понимая, что, возможно, пожалеет об этом, когда услышит ответ. Но какая-то часть ее должна была знать. — Такие, как мой покровитель, умели побеждать смерть, мастеря из кости, плоти и крови нечто воистину удивительное, — продолжал демон. — Он передал мне кое-что из этого искусства, которым сам владел в совершенстве. Он обратил меня в демона. Позже я узнал, что им под страхом смерти нельзя идти против их общего Господина. Мой покровитель, однако, получал особое удовольствие, идя против единственного закона демонов. Смех демона эхом отразился от стен — бесплотный и невеселый. — Он не мог играть по правилам — и из-за этого в итоге погиб. Для Ватами разговор о демонах показался странным, но та быстро переубедила себя, ссылаясь на странность этого богача. — Он умер? — Да. Когда один из его людей предал остальных, он утратил власть над кланом. Враги моего покровителя ополчились против него, и он доверил мне воинов, чтобы я защитил его. Вместо этого я атаковал его и привязал к дереву. Он сгорел, в отместку за все жестокости, которым он подверг меня за долгие годы. Отняв его жизнь, я вступил на путь, который оказался гораздо длиннее, чем я мог себе представить. Кровавый дар был одновременно благословением и проклятием. Ватами различила в тоне демона и упоение, и меру печали, как если бы это убийство оставило на его душе незаживающий рубец. Действительно ли он терзался — или просто пытался ее разжалобить? Угадать намерения невидимого собеседника было слишком сложно. — Но довольно об этой картине, — сказал демон. — Да, она важна, но это лишь одна из прожитых мною жизней. Прежде чем обессмертить эту, ты должна увидеть остальные. Без этого не обойтись. Заметив движение, Ватами развернулась к лестнице. Тень, заливавшая ступени, отступала мягкой черной волной. Проглотив беспокойство, Ватами снова подумала о том, что находится в гулком доме наедине с человеком, который только что сознался в убийстве отца и своего ужасного наставника. — Ты колеблешься? Неужели? — поторопил ее голос. — Ты уже здесь. Ты ведь видела за всю жизнь более пугающие вещи, верно? К тому же, я уже открыл тебе немалую часть своей души. Ватами понимала, что этими словами ее заманивают наверх. Уже одно это должно было бы заставить ее бежать домой, к друзьям. Однако, несмотря на то что она осознавала опасность, Ватами просто не могла убежать. Она попала под влияние демона, его магия крови притупляло чувство страха и беспокойство, и также поджигала любопытство и чувство безопасности. — Иди ко мне, — продолжал он. — Я объясню твою задачу. Если же она окажется тебе не по силам — я не стану тебя удерживать. Ватами сделала шаг, затем другой. Некоторое время она пыталась сопротивляться магии крови, но через пару секунд она сдалась.— *** —
Пройдя под аркой, Ватами оказалась в широком коридоре со стенами из темного камня, такими холодными на ощупь, что перехватывало дыхание. На стенах крепились бессчетные ряды лакированных дощечек. А к дощечкам были пришпилены тысячи бабочек с расправленными крыльями. Ватами это зрелище показалось печальным. — Что это? — Одна из моих коллекций, — ответил демон. Его голос доносился отовсюду и ниоткуда одновременно. Он манил ее дальше по коридору. — Зачем ты убил их? — Чтобы изучать. Какая еще может быть причина? Жизнь этих созданий столь короток, что оборвать его мгновением раньше — не преступление. — Бабочки бы с тобой не согласились. — Но посмотри, что я узнал благодаря каждой смерти. — О чем ты? — Помнишь бабочек в саду? В природе таких не существует. Они уникальны, потому что я сделал их такими. Благодаря полученным знаниям я создал новый, прежде не существовавший вид. — Как такое возможно? — Я играю роль бога и решаю, кому жить, а кому умереть. Ватами потянулась к бабочке с ярко-алыми кольцами на верхних крылышках. Но стоило ей коснуться засушенной красавицы — и крылья осыпались, а все тело распалось хлопьями, как древняя шелушащаяся краска. Мимо пронесся порыв холодного ветра, и Ватами в испуге попятилась, но по галерее пришпиленных бабочек уже пошла волна разрушения. Сначала сотни, потом тысячи бабочек рассыпались в пыль, которая закружилась в воздухе подобно пеплу потревоженного кострища. Зажмурившись, Ватами побежала по коридору, пытаясь стереть с лица прах погибших насекомых — но он набивался в рот и в уши, даже проникал под одежду и царапал кожу. Внезапно шум исчез, и Ватами посмотрела назад. Все бабочки были на месте. — Не волнуйся. Всё, что находится в этом дворце я смогу восстановить. — стоило демону это сказать, как чувство испуга и вины у Ватами исчезло. Демон игрался с чувствами Ватами и заставлял её плясать под его дудку. Её разум помутнился, нет, он стал таким с самого начала, как она зашла во дворец. — Иди дальше. — приказал демон. Ватами отплевываясь вошла в следующую комнату. Она была в просторном круглом зале. Стерев пыль с лица и отряхнув одежду, художница осмотрелась. Стены были сложены из грубо отесанного камня. Она словно очутилась в другом измерении. По стенам карабкалась лестница с высокими ступенями, а откуда-то сверху спускалось странное рубиновое свечение. Пахло горячим металлом: ветер иногда приносил этот запах из огромных кузниц, которые утоляли потребность страны в оружии и броне. На стенах висели портреты, и Ватами начала осторожно обходить залу по кругу, подробно рассматривая каждый. Ни одна картина не была похожа на другую ни по стилю, ни по оформлению рамы: здесь было все, от грубой абстракции до высочайшей степени реализма, из-за которой казалось, будто с холста смотрит живой человек. Ватами узнавала руку некоторых мастеров-живописцев, живших и творивших сотни лет назад. На картине в первом свитке был изображен юноша в полном расцвете сил, тогда как на здешних картинах тот же самый человек представал в самые разные моменты жизни. На одной он был среднего возраста, все еще здоровый и крепкий — но уже с горечью во взгляде. Другой художник запечатлел его таким старым и больным, что Ватами засомневалась, что полотно написано при жизни модели. На третьей картине он истекал кровью перед статным, высоким мужчиной с сиящими алыми глазами, а на заднем плане раскинулось поле боя. — Как так может быть, что это все ты? — спросила Ватами. Голос струился вниз вместе с рубиновым светом. — Я живу не так, как ты. Дар, который я получил вместе с кровью покровителя, необратимо изменил меня. Мне казалось, ты поняла. — голос демона стал немного печальным. — На этих картинах запечатлены разные моменты из моих многочисленных жизней. Не все приятно вспоминать, а многое написано простыми ремесленниками. На заре существования я был так честолюбив, что считал каждое деяние достойным художественного воплощения, но теперь… — Но теперь?.. — повторила Ватами, когда пауза затянулась. — Теперь я запечатлеваю на холсте обновление своей жизни лишь в переломные моменты для страны. Поднимись по ступеням — и узнаешь, что это значит. Обойдя галерею, Ватами оказалась как раз у подножия лестницы. Казалось, что каждый шаг вел ее к этому моменту — и не только сегодня, а с того самого дня, когда она впервые взяла в руки кисточку, чтобы рисовать животных на маминой ферме в Кимамото. — Почему я? — спросила она. — Почему здесь именно я? В Японии есть художники и получше. Ее слуха коснулся тихий смешок. — Какая скромность… Да, есть художники гораздо техничней тебя. Твой завистливый коллега Таво, к примеру, понимает перспективу лучше, чем когда-либо сможешь ты. Юная Юко — гений цвета, а детали в работах стоического Ичиро можно рассматривать бесконечно. Акихито же навсегда останется бездарным мазилой, но это ты и сама понимаешь. — Ты знаешь моих друзей? — удивилась Ватами. — Конечно. Неужто ты думала, что я выбрал тебя наобум? — Не знаю. А почему ты меня выбрал? — Чтобы запечатлеть столь важный поворотный момент, нужен тот, кто вкладывает в работу сердце и душу. Не ремесленник, а истинный художник. Вот почему ты здесь, Ватами Иноэ. Потому что для тебя важно каждое движение кисти. Каждый мазок краски, выбор каждого оттенка для тебя наполнен смыслом. Ты вникаешь в самую суть картины и с радостью вкладываешь в нее частицу души, чтобы запечатлеть на холсте частицу жизни. Ватами доводилось слышать лесть заказчиков и пустые комплименты коллег, но слова демона были совершенно искренни. Сердце Ватами затрепетало. — А почему именно сейчас? Почему ты хочешь, чтобы твой портрет был написан именно в этот момент? Как ты сказал?.. Ты заказываешь свои портреты лишь в переломные дни для страны… Демон ответил ей, и на сей раз его голос как будто оплетал ее кольцами. — И этот день скоро настанет. Я прожил здесь очень долго, Ватами. Это я, законный наследник этих земель. Я прожил достаточно долго, чтобы разглядеть опухоль, зреющую в сердце Японии. Она подобна лунной лилии, пустившему корни в старую, испорченную землю. О, как я танцевал в крови — на пару с ней — сотни и сотни лет… но теперь ритм музыки сменился, и танец близится к завершению. Процессия дураков, в которой вышагиваю и я, вся эта жизнь… не годится для того, что грядет. — Ничего не понимаю. Что грядет? — В прошлые разы я мог ответить на этот вопрос, — сказал демон. — Но сейчас… я затрудняюсь. Знаю лишь то, что пред лицом перемен я должен и сам измениться. Я слишком долго бездействовал, позволив льстецам и прихлебателям меня избаловать. Но теперь я готов забрать то, что мое по праву, то, чего я так долго желал. Я истинный правитель Японии, наследник императора, что сгинул много лет назад. Это бессмертие, Ватами. Мое и твое. — Бессмертие?.. — Именно. Разве не подвиги воинов, не творения художников обретают бессмертие? Их наследие живет намного дольше краткого смертного века. В Японии почитают древних воинов и неукоснительно следуют их догматам. Великие сказки, написанные тысячу лет назад, все еще передаются через поколение к поколению, а скульптуры, высвобожденные из мраморной глыбы рукой резчика задолго до клановых войн, до сих пор вызывают благоговение у тех, кому удается их найти. Ватами предельно ясно осознала, что подняться по ступеням значило согласиться на нечто необратимое, нечто роковое. Постепенно воздействие магии крови демона ослабевало и Ватами приходила в чувства. — Ватами, — позвал демон, и на этот раз источник голоса был прямо перед ней. Она подняла глаза — и увидела его. На фоне падающего сверху сияния вырисовывался его силуэт, гибкий и тонкий. По плечам рассыпались белые, седые и длинные волосы, над ним взметнулось облачко алых бабочек. Его глаза, ярко-синие на старом портрете, уже пылали красным. На них была цифра «二»(два). Демон подал ей руку с длинными, аристократически сужающимися пальцами и длинными ногтями, больше похожими на блестящие когти. — Оставим ли мы бессмертное наследие? — спросил демон. Ватами проглотила слова. Влияние демона больше не действовало на неё и к ней вернулся здравый рассудок. Тело охватил страх, его парализовало. Ватами осознала, что попала под влияние его магии крови еще тогда, когда прочитала свиток. Она не знала, что ответить и мысли путались в её голове, как вдруг… Что-то пробило потолок и ввалилось внутрь. Ватами отбросило назад, словно от взрыва. Кашляя от поднявшейся в воздух пыли, Ватами открыла глаза. Перед ней предстал странный мужчина в кимоно стиля эдо-комон. Он держал в руке багрово-алый клинок и стоял напротив демона. — Отвратительно… Разве можно прерывать людей во время их разговора? — демон стряхнул с себя пыль. Красноволосый мечник со странной меткой на лбу за долю секунды принял боевую стойку. Сам воздух задрожал от его дыхания. — Танец бога огня… — произнес мечник и во дворце воцарилась тишина…