Ну очень особенный мальчик

С того самого момента, как стало ясно, что родителей Вергилия найти не удается, равно как и любую другую информацию о нем, а органы опеки разрешили усыновить мальчика, жизнь Тильды Уоррен разделилась между тремя сильным чувствами: счастьем, страхом и виной. Она была счастлива, как счастлива любая мать хорошего сына. Конечно, этот маленький зануда с каждым годом становился все более и более педантичен, но время сгладило и эти острые углы, его научив подстраиваться, а ее – относиться с уважением к его причудам. Даже в раннем детстве его капризы можно было назвать таковыми лишь с натяжкой. Вергилий предпочитал дотошно разъяснять, почему будет делать так, и никак иначе. Он всегда знал, чем себя занять, что в семь лет, что в пятнадцать, но и не чурался компании взрослых, если предлагали. Тильда обожала выгуливать в театры и кино серьезного аккуратного малыша. Вергилий принадлежал к той редкой породе детей, которых можно наряжать, как кукол, и к концу вечера все останется таким же чистеньким. Ей доставляло невыразимое удовольствие воскресными днями посещать в его компании какую-нибудь выставку, или пройтись по магазинам на центральной улице. Фактически, с Вергилием она выбиралась в свет чаще, чем со Скоттом, который по-прежнему был женат и на ней, и на работе. – Скоро меня начнут принимать за стареющую сумасбродку с юным поклонником, – смеялась Тильда, идя под руку с приемным сыном, который возвышался над ней почти на пол головы. – За стареющую еще не скоро, – улыбался и Вергилий. – Но мы можем пойти в «1000 chemises» и дать пищу слухам, купив мне пару рубашек. Вергилий не был красивым подростком в общепринятом смысле слова. У него был большой рот, нервное лицо холерика и привычка до хруста вертеть шеей, походящая на нервный тик. Зато он был силен и ловок, отлично сложен, осанист. Он следил за собой с болезненной щепетильностью, но это избавляло его от большинства проблем переходного возраста. Белоснежные волосы, с годами так и не поменявшие цвета, делали его загадочным. Он умел одеваться. К тому же, никто не отменял старую истину о том, что ничто так не красит человека, как умные глаза. Разумеется, это притягивало девочек. И не только девочек, если уж на чистоту. Лучшая подруга Тильды рассказала по секрету, что ее сын, учащийся в одном классе с Вергилием, радуется каждому комментарию оного на фейсбуке, как подарку на рождество, не говоря уж о тех случаях, когда Вергилий сам заговаривал с ним. Тут счастье Тильды Уоррен плавно переходило в страх. Страх, знакомый любому родителю, чей ребенок страдал душевным расстройством. Скотт считал, что опасность давно миновала, ему вторили врачи, уверяя, что и невроз со временем сойдет на нет. Каждый год Вергилий ради ее спокойствия исправно посещал психиатра еще чаще – психотерапевта. И тот, и другой не уставали твердить об успехах. Но Тильда не могла забыть ночных кошмаров и тихого детского плача из спальни. Она не могла забыть маленьких ручек, красных от слишком частого мытья, тельца, скорчившегося в углу душевой под струей кипятка. Вот и сейчас, как дура, прислушивалась, ловя каждый звук, хоть и знала, что Вергилий попросту любит поваляться в ванной. Чего в этом странного? Он знал о ее страхах и делал все, чтобы они исчезли. Не залеживался в ванне больше получаса, пожимал руки гостям, разговаривал с ней о пустяках. Но Тильда все равно чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что Вергилий, благородно охраняя ее покой, остается наедине со своими кошмарами. Она переживала, что вместе они так и не смогли полностью победить болезнь. Вдруг из-за того, что она плохая мать, ее сын в самом скором времени не сможет поцеловать любимую девушку, или не девушку, да какая разница! Вергилий никогда ничего не выпрашивал у них, укладываясь в карманные расходы. Тильда покупала дорогие подарки и пилила себя даже за это, потому что нельзя купить себе индульгенцию вещами. Скотт дарил еще более дорогие вещи, но это служило слабым утешением. Впрочем, сильнее всего было чувство вины за другое. Иногда Тильда смотрела на Вергилия, увлеченного собственными мыслями, и видела на его лице выражение, отличное от всех прочих. У него расширялись зрачки, чуть приоткрывались губы, в такие моменты лицо мальчика можно было назвать просветленным. В эти мгновения он был нечеловечески, недопустимо красив. Тильда ловила себя не мысли, что не хочет знать, какие образы проносятся перед мысленным взором сына, и от этого ей становилось хуже всего. Итак, она всегда была начеку, и потому внезапная новость о школьной драке с участием Вергилия миссис Уоррен подкосила, но не шокировала. Скотта Тильда к директору не пустила – знала, что тот при любых обстоятельствах будет на стороне Вергилия, и лишь устроит никому ненужный скандал. Согласно восстановленной картине событий, дела обстояли так: парень по имени Марк Тьюби, воспользовавшись тем, что на уроках физкультуры все оставляют вещи в раздевалке, налил в сумку Вергилия какой-то гадости. То ли рыбьей требухи, то ли чего другого. К счастью, он был застигнут за этим недостойным занятием уборщицей. Все могло решиться мирно, но Вергилий предпочел поступить иначе. Он выкрутил Марку руку, а мальчика, который пытался разнять их, толкнул так сильно, что тот оставил собой вмятину на дверце шкафа. После Вергилий продолжил выкручивать Тьюби руку, пока не ткнул его несколько раз лицом в злополучную сумку и ее содержимое. Отец Марка был политиком городского уровня, и потому в кабинете у директора вел себя весьма боевито, как и сынок. До встречи Тильде еще было немного совестно, но эти чувства быстро испарились. Так же быстро приуныл мистер Тьюби, когда узнал, сколько стоила сумка Вергилия, лежавшие в ней зонт, перчатки, а самое главное, техника. Ей, собственно, даже не пришлось толком ничего говорить в защиту сына. Тот сам отлично постоял за себя, сказав, что столь резко отреагировать его заставили постоянные насмешки определенного толка со стороны Марка и его приятелей. Одноклассник, разумеется, тут же начал отпираться, но мистер Тьюби и директор резко поскучнели. Видимо, оба представили заголовки газет: «сын гениального программиста подвергается гомофобной травле». В итоге обе стороны почти мгновенно пришли к полюбовному решению. – Тильда, все в порядке? – открылась дверь ванной, и миссис Уоррен обернулась на голос, перестав делать вид, что поправляет цветы в вазе. Ей бы очень хотелось услышать от Вергилия «мама», но некоторые вещи нельзя требовать. – Да, дорогой, – Вергилий никогда не ходил по дому в халате, или майке и трусах, как часто позволял себе Скотт. Вот и сейчас на нем были темно-серые домашние брюки, синяя толстовка. Тапочки и те скорее походили на мокасины. Влажные волосы, как всегда, были идеально зачесаны назад. – Ты как актеры из старого кино. Которые даже в запой уходят в жилете и при галстуке. – Ты же знаешь, я не пью ничего крепче кьянти. И врядли когда-нибудь буду. Вергилий прошел мимо нее, но не проследовал к себе в комнату, а остался рядом. – Дорогой, я хотела спросить, – ему было всего пятнадцать, но иногда он казался Тильде очень взрослым. Возможно, дело заключалось в строгом консервативном аромате его одеколона. – Нападки этого придурка тебя точно не ранят? Может, нам со Скоттом все же стоило подать в суд? – Нет, что ты, – Вергилий безмятежно втирал в ногти укрепляющее масло. – Я расстроился из-за сумки и ужасного запаха… А слова… мы ведь не обижаемся на собак, которые нас облаивают. Скотт, еще когда мне было девять, подсказал отличную фразу для таких случаев: жаль, но уровень вашего интеллектуального развития не позволяет мне дискутировать с вами на данную тему. – Вот и хорошо, – рассмеялась Тильда, но быстро снова посерьезнела. – Надеюсь, сынок, ты понимаешь, что каким бы ни был твой дальнейший выбор, мы с папой его примем. – Вы лучше всех, – ласково улыбнулся Вергилий. – Просто мне пока это не интересно. Надо успевать заниматься столькими более интересными вещами. * * * О, да, куда более интересными, чем обжиматься по углам. Или, к примеру, чем беседы с Вами, миссис Тильда Уоррен. Вергилию давно уже не было стыдно за подобные мысли. Его поведение было вежливым, чутким, по-сыновьему нежным, послушным – в общем, абсолютно идеальным, с какой стороны ни посмотри. А то, что происходит в его голове – это уже окружающих не касается. Юноша прикрыл дверь своей комнаты и вздохнул, прислонившись к ней спиной. Притворство всегда отнимает так много сил, просто удивительно. Мышцы его рук и ног не знали усталости, однако мимические мускулы ежедневно испытывали сильнейшее напряжение, складываясь совсем не в те выражения, в какие им хотелось. Вергилий даже похлопал себя по щекам, чтобы окончательно расслабиться. Затем он кинул полный сожаления взгляд на Ямато. Очень хотелось посвятить час или два медитативной полировке клинка, исключительно для собственного удовольствия, потому что на самом деле катана в подобном вовсе не нуждалась. Хорошо, что его приемные родители ничего не смыслят в йай-до. Можно хранить меч, убивающий чудовищ, не скрываясь. Все равно никто не отличит его от тренировочного. Да, позаботиться о Ямато, а потом до глубокой ночи оттачивать ката. Так много хобби, так мало времени. Сложно быть многогранной личностью. Вергилий иронически хмыкнул в ответ на собственные мысли. На самом деле он, конечно, не колебался всерьез. Сегодня его ждало действительно важное дело. Марк Тьюби не пожелал успокаиваться. Не имея возможности брать качеством он, судя по всему, решил сделать это количеством. В итоге Вергилий, возвращаясь с тренировки по у-шу, испытал сомнительное счастье встречи с Марком и шестью его дружками. Прямо скажем, неудачная пародия на великолепную семерку. Занятия проходили в спортивном центре на подвальном этаже огромного торгового молла и заканчивались уже после его закрытия, так что приходилось пользоваться задней дверью и пройти пару переулков, прежде чем обойти здоровенное здание и вернуться на людную улицу. Этим и воспользовались Том сотоварищи. Сначала Вергилий не собирался драться с ними всерьез. Право же, за пятнадцать лет своей жизни он сталкивался с куда более опасными и уродливыми противниками. Юноша присмотрел обрезок трубы в руках одного из молодчиков и собрался отобрать оную, чтобы потом вдоволь погонять хулиганье. Но когда они навалились скопом, Вергилий понял, что переоценил собственную выдержку. Они воняли, их тела изрыгали целые потоки черной грязи, и все это лилось на него. Вергилия не беспокоила боль от их ударов. Его трясло от отвращения, потому что с каждым из этих ударов на его коже оставалось все больше и больше мерзости. Чаша терпения преисполнилась, когда Марк Тьюби навалился сверху, и капля слюны из его раззявленного рта попала Вергилию прямо в глаз. Фонарь, в который врезался отлетевший подонок, погнулся и перестал светить. Остальным он с удовольствием попортил носы, кому кулаком, кому об колено, кому при встрече с асфальтом или с переносицей товарища по несчастью. Задерживаться на поле боевой славы юноша не стал. Во-первых, потасовка явно была окончена. Во-вторых, ему не терпелось залезть под горячий душ и смыть с себя всю эту мерзость. В-третьих, жалоб он мог не опасаться. Эти идиоты точно не наябедничают копам или родителям. Ну и наконец, сломанный нос – это, конечно, не дурно, и все же Марк Тьюби заслуживал чего-нибудь похуже, в десятки раз похуже. Этим и стоило заняться. Вергилий плохо помнил, как шел домой. Получи он шанс посмотреть в тот момент на себя со стороны, точно себя же и не признал бы. Прохожие шарахались от парня в дорогом, но чудовищно испачканном пальто с наполовину оторванным рукавом, со следами на лице и одежде, которые ничем, кроме крови, являться не могли. Волосы Вергилия в кои-то веки растрепались и падали на лоб, он сипло дышал, прилагая все силы, чтобы не поддаться панической атаке, совсем такой же, как случалось в детстве, даже сильнее. Эти скоты, эти мрази, эти раздувшиеся от наполняющего их дерьма твари лапали его руками, дышали ему прямо в лицо, обдавая вонью, измазывали его своим потом, кровью и слюной. Юноша чувствовал себя так, будто его не били, а насиловали, несмотря на то что вроде бы победил. Где-то на середине пути Вергилий все же смог взять такси и прорыдал оставшуюся часть дороги к дому, уткнувшись лицом в сумку с формой. Водитель, крайне болтливый пожилой индус, разумеется, тут же засыпал его вопросами, предлагая ехать то в больницу, то в полицию, то к адвокату. Впрочем, он мгновенно проглотил язык, когда Вергилий, поймав его взгляд в зеркале заднего вида, сказал «спасибо, не нужно». Беднягу, видимо, этот взгляд навел на мысли о протыкании шеи циркулем. В принципе, он был не так уж далек от истины. Вергилий же как ни в чем не бывало достал влажные салфетки, чтобы худо-бедно пригладить волосы и стереть грязь с кровью хотя бы с лица и рук. Дома, к счастью, никого не было. Скотт явно планировал опять заночевать на работе, раз уж Тильда пошла в театр на поздний спектакль. Вергилию как раз хватило время на то, чтобы выкинуть всю свою одежду в мусоросжигатель. Услышав копошение ключа в скважине, он поспешил хлопнуть дверью ванной. Разумеется, к моменту встречи с Тильдой на нем не осталось и следа от потасовки. Ну, что же, теперь он был абсолютно спокоен. Для пущей подстраховки Вергилий все же не стал торопиться и отвлекся на несколько упражнений из йоги. Потому что предстоящее дело требовало полной концентрации. – Милый, я завариваю фиточай, тот, что с облепихой, – дверь с легким скрипом приоткрылась, и внутрь заглянула Тильда. Вергилий давно уже смирился с ее материнской бесцеремонностью, но сейчас ощутил желание хлопнуть дверью так, чтоб попасть ей по пальцам. Вместо этого он, разумеется, просто встал со стула, сердечно улыбаясь. – Я бы не отказался от самой большой чашки, ну, ты знаешь, той самой, похожей на супницу. Не закинешь по дороге мою форму в корзину с бельем? – Никаких проблем, дорогой, – женщина взяла аккуратно сложенную темно-синюю ифу(1) из уже сожженной сумки. – А еще я собираюсь перекусить. Могу и тебе что-нибудь сделать. – Если приготовишь сендвич с курицей и виноградом, я возложу благодарственные жертвы на алтарь твоего имени. Смеясь, Тильда ушла, а Вергилий вернулся к своим заботам. Привычно дернув подбородком и хрустнув шейными позвонками, он взялся за дело. Ему предстояло в отместку за всю грязь, что вылилась из Марка Тьюби, оставить всего одно, зато абсолютно несмываемое пятно на репутации его папаши. (1) – Ифу - Кимоно для занятий восточными единоборствами и практиками.