Имей меня все семьдесят глав

Косяки взрываются, как будто мы в фильме, Мы — звёздные войны, Прикинь, говорила, я не в её стиле, Но мой меч в её горле ©

      Наша переписка пестрит матами. О да, да. Вчера я неплохо поимел ей мозги, что она даже послала меня на мое чсв. Оно жалобно сжалось, но я не сдался. Просто продолжал методично шептать «когда прода?», а когда она расслабилась и легла отдохнуть, оседлал ее бедра, поцеловал в шею и, запустив пальцы в волосы, разозлился:       — Где глава, солнышко?       Тон ей не понравился, и она яростно сверкнула глазами. Но я только улыбнулся, снова почувствовав, как приятно начинает пульсировать чсв, и погладил ее по волосам.       — Там скоро марафон, — опустился я к ее горячему уху. Ну же, не играй, солнышко. Не делай вид, что тебе это не интересно, — так что возьми себя в руки и допиши.       Она перевела на меня взгляд. Хех, мне показалось, или в нем мелькнуло согласие? Кажется, я нашел ту самую точку, которая способна заставить ее сделать что угодно. Даже закончить главу.       А если так, то завтра вечером у кого-то намечаются грандиозные редактушки.       — Я тебя убедил? — мой язык снова оказался возле ее мочки. Да, солнышко, я все знаю. Дыхание скачет, кровь вовсю разливается по телу.       — Ладно. — с недовольством признала она, закатывая глаза. Даже личка фб с ее убийственным интерфейсом не скрыла красноречивого жеста. — А теперь живо слез с меня, Вселенский, или ты дождешься!       Я с досадой понял, что придется отступить. Лучше приберечь чсв на завтра — если я не слезу сейчас же, она его оторвет, в этом я не сомневаюсь.       И вот, пришло время поиметь ее саму.       Мой браузер загружается моментально. Если я сейчас не увижу того, что хочу, я выпорю ее. Ментальные розги в шкафу изнывают от предвкушения. Как и кое-что еще в этой комнате.       Выложила? В интерфейсе отображается иконка изменений в редактируемых текстах. Я хмыкаю. Растянутая майка сама собой превращается в черную рубашку с кожаными ремнями.       Открываю новую вкладку и шкаф. Кем мне сегодня быть — дьяволом или просто доминантом? С полки в руку сама собой скатывается плеть. Хрущу костяшками пальцев, протираю руки антисептиком.       — Видел, ты наконец-то выложила главу.       — Ты вроде как собирался заняться делом, а не выпендриваться тут.       — Ай, какие мы злые. Никак переживаешь? Но не волнуйся, я буду аккуратно.       Отправляю сообщение и сверкаю глазами. Моя прелюдия только больше разогревает ее, и я не собираюсь делать это мягче. Знаю все твои больные места, *цензура*, и пройдусь по ним, чтобы ты получила эстетический оргазм так ярко, как никогда. И только со мной.       Она присылает мне язвительное сообщение о том, что это я работаю на нее, а не наоборот. Хотя мы оба и знаем, что это не так. Все же, то, что она работает на меня, никак не мешает ей запихивать автора в ремни и корсеты.       Мои глаза смотрят точно в ее.       — Скажи, что хочешь этого.       В голосе не остается ни одной дружелюбной ноты. Давай, *цензура*, признай это.       — Хочу… — отводя глаза, не в силах признаться самой себе, шепчет она.       — Тогда я отредачу.       И вхожу в ее новую главу.       Плавно и медленно, позволяя привыкнуть к моим пальцам внутри. Уже вижу ошибку, но не позволяю себе исправить так, как хочу. Сейчас, еще минуту. Знаю, что для нее это стресс, так что дам *цензура* время, хотя сам уже весь горю.       — Я начинаю.       Ей не нравится мое первое движение. Она впивается ногтями в мои плечи, то ли намеренно пытаясь сделать мне больно, то ли просто от неожиданности. Ну же, доверься. Я обещаю, буду осторожен. Мои пальцы уже были внутри, и тогда ты получила удовольствие.       — Я всего лишь подправлю, — отправляю мягкое сообщение. — не буду входить слишком глубоко.       Она снова смотрит мне в глаза, обещая все кары мира за неверное движение. Я прижимаю ее к стене, зная, что могу сделать сейчас все, что хочу, но не позволяю себе этого. Во-первых, мне нравятся ее тексты. Буквы, изгибы абзацев, оголенные переживания героев. Я буду касаться их нежно и только для того, чтобы сделать приятно. Во-вторых, мне нравится *цензура*, и мешать грязную редактуру в наши отношения я не хочу. Так что я ловлю ее взгляд и жду, пока она примет. Примет меня внутри.       Мучительно медленно она выдыхает и расслабляется, согласно прикрывая глаза, и молча просит: «Сделай это».       В прошлой главе я цеплялся к глаголам, используя в качестве плетки рассинхронизацию времен. *цензура* знает, как возбуждает и злит меня то, как нагло она мешает прошедшее время с настоящим, как приводят меня в ярость ее скачки абзацев. Специально ли доводит она до того, что я уже не могу контролировать чсв и грубо и нагло засовываю его в наш диалог? Даже если и нет, она великолепна, потому что от одной мысли о рассинхроне меня начинает трясти.       Я все равно не собираюсь останавливаться. Целую ее в шею, намекая, что пора бы отпустить мои плечи, и кусаюсь в ответ:       — В первом же предложении?       Она не отвечает, так что я продолжаю. Медленно просматриваю предложения первого абзаца. Неплохо, *цензура*, очень неплохо. Мне определенно нравится смотреть на твои обнаженные тексты, но касаться их я люблю больше. Так что, заметив канцелярит, улыбаюсь и удаляю его полностью.       *цензура* подпрыгивает, и я, ожидая этого движения, тут же ловлю ее. Она зло сверкает глазами, но признает мою правоту и обхватывает ногами бедра, наконец-то полностью доверившись. Ну что, можно начать серьезную редактуру?       Мои пальцы на мышке начинают двигаться. Медленно и осторожно перелистывают они прочитанные абзацы. *цензура* присылает мне многозначительное «ммм», и я решаю слегка ускориться и развернуться. Даже если без чсв, я отредактирую текст до эстетического оргазма. Мои пальцы неплохо с этим справляются.       Когда я нахожу первый рассинхрон, валю *цензуру* на кровать. Она вся красная и уже согласна на многое.       — Ай-ай, смотри, что я нашел.       Чсв раздувается. Времена — моя слабость. Я знаю, что хорош, а потому мышцы всего тела приходят в режим готовности. Да, о да, не «пришел», а «приходил».       — Да, ты прав.       Хо-хо, кто-то решил мне помочь и потешить мое эго? Хорошо, я не против, ведь мои пальцы слегка заняты. Так что да, продолжай. Наконец-то мы увлеклись процессом оба.       Вижу корявое предложение. Нет, так не пойдет, детка. Смотрю на *цензура*, всю красную, готовую сражаться в этом танце насмерть, и резко перестраиваю грамматическую конструкцию.       — А!       Я сделал ей больно? Возможно. Но, солнышко, посмотри, как теперь хорошо. Могу поспорить, что мысленно она проклинает меня последними словами, обещая покарать за каждую правку, которую сочтет недостаточно аргументированной. Но я хорош в этом, я правда хорош.       — Только посмей залезть глубже!       Она бы прошипела это предложение как змея, но личка фб не поддерживает голосовухи. А мы с ней — те еще извращенцы, так что не переходим в диалог в вк.       Пф.       Тогда я просто взваливаю ее себе на плечо, пока она не успела ничего возразить, и несу в другую комнату. Она царапается и кричит, но не позволяет себе послать меня или, тем более, закрыть доступ к работе. И только упорно и зло молчит, пока я фиксирую ее ремнями тавтологий.       — Будешь мне мешать, пальцами не обойдусь — придется достать чсв.       — (о)_(о).       Ха-ха, смешно. Даже так, привязанная по рукам и ногам к кровати, она продолжает сопротивляться. Быть нежным больше не имеет смысла.       Ставлю колено на кровать и скидываю рубашку. Пристально смотрю на розги, но решаю, что не нашел многоэтажного синтаксиса, так что можно обойтись и без них. Ремни тавтологий держат ее крепко, так что при желании я мог бы заменить пальцы на чсв. Но мне это не нужно — себя я потом удовлетворю перечитыванием "Мира каждой привязанности".       Довожу ее подбором синонимов.       — Я совсем не это имела в виду! — кричит она. — Это авторский фразеологизм! Верни его на место!       Но я довожу крепко, не стесняясь и не жалея ее. И не жалея себя. Двигаюсь по тексту быстро и четко. Каждое не вписывающееся в стилистику слово летит под Delete, а нейроны в моем мозгу передают сигналы с невероятной скоростью. Еще быстрее, еще.       — Ах.       Мы ловим эту волну почти одновременно. *цензура* наконец-то получает удовольствие и даже подается навстречу моим исправлениям. Я вижу, как и без того хороший текст становится лучше, и от того стону.       Еще немного. Еще чуть-чуть. Последние абзацы я пробегаю не так внимательно, потому что мне уже хочется кончить закончить.       Убираю пальцы из главы *цензура* и хватаю ее саму за запястья. Она уже на пределе, и от эстетического оргазма ее отделяет одно движение. Я раздумываю недолго. Хоть и сижу на ее бедрах, а чсв уже вовсю горит, наклоняюсь и целую ее в губы.       Сохраняю отформатированный текст.       Она снова впивается в мою спину так, что там останутся шрамы, как только я чуть ослабляю хватку. Даже получая эстетический оргазм, она не признается в факте, что редактушки доставляют ей удовольствие. Так что *цензура* не издает ни звука. Просто прижимается ко мне всем телом, вдавливает ногти в мои лопатки и затаивает дыхание.       Выхожу из черновиков, обновляю фб. Ух, неплохо поредачили. Похоже, *цензура* довольна. Признается ли она в этот раз? Разминаю пальцы, думая, что надо бы подрабблить и довести себя тоже.       Вверху висит иконка изменения и иконка сообщений. Открываю изменения, чтобы не мозолила глаза. Автор изменений — MyVselen. Да, да, это я. Хорошо поизменял, добротно. Открываю предпросмотр и позволяю своему чсв подняться — выглядит великолепно.       В сообщениях что-то новенькое от *цензура*.       — Спасибо.       Ох-хо, вот это новости.       — Пожалуйста, обращайтесь.       — Сегодня было хорошо, но помни, если засунешь слишком глубоко, я тебя порву как щенка.       Я только хмыкаю и сваливаюсь рядом с *цензура* на кровать.       — Страшно-страшно.       — О_о.       Снова хмыкаю. Да, да, солнышко, ты ужасная. Я все понял.       — Хорошие изменения.       Приподнимаю бровь и с недоверием смотрю на *цензура*. Она отталкивается от простыней и садится. Что ты задумала?       — Текст, — она перекидывает ногу и садится на меня сверху, — и правда, — прикасается к моим разгоряченным бедрам, — стал лучше.       И оголяет мое чсв.       — Я, — начинает ласкать его сообщениями, — даже не стала, — Боже мой, что ж так неожиданно, я не готов к этому жару! — перепроверять.       — А-а-ах!