Я надену Вансы в цвет твоих волос,
Чтобы быть к тебе ближе немного,
Между нами есть только один вопрос —
Как искали друг друга так долго? ©
— Чего ты хочешь от меня?
— Знания. Мне нужны знания.
Я нависаю, прижимая ее запястья. Я — хищник, и мы оба это знаем. Она пытается вырваться, но я сильнее, потому глушу ее импульсы. Не хотелось бы оставлять синяков, но варианта отпустить тоже нет. А потому держу ее руки и продолжаю вдавливать *цензура* в матрас.
— Ты расскажешь мне все, детка.
Я понимаю, что веду себя грязно и жутко, но не позволяю себе отступить. Нет, я хочу выжить здесь и, более того, забраться на вершину оридж-лестницы.
*цензура* страшно? По ее злобному лицу не похоже, и, вероятно, она куда больше сожалеет о поспешном решении ответить на мое сообщение в личку, нежели боится.
— Я и так редачу для тебя «Ленты». Так чего тебе еще, /цензура/, надо?! Слез с меня живо!
Разве мама не учила тебя не открывать дверь незнакомцам? Потому что все может дойти до этого.
Я обвиваю ее запястье веревкой интриги и связываю руки, чтобы она не смогла двинуться. Мои морские узлы благодарностей держат так хорошо, что я не волнуюсь за то, что практичная *цензура* сможет их как-то развязать. У нее дергается глаз, видимо, от осознания, что она прокололась и действительно впустила маньяка в свою личку.
На самом деле, мне это не доставляет никакого удовольствия, но знания нужны. Я бы сказал, что личный опыт жизни на фб для меня сейчас самый ценный ресурс.
— Ну вот, — я удовлетворенно осматриваю связанное солнышко, — а теперь…
Сажусь чуть ниже ее бедер и запускаю руки ей под майку. Ах, как горячо, аж самому стало жарко, и пробираюсь чуть выше. К щекам приливает кровь — что-то я и не подумал, что сам могу возбудиться.
Ее лицо заливает краска, и я слышу прерывистое дыхание. Что, неужели ты тоже начинаешь ловить кайф от этого? Похоже, мы лохонулись оба.
— Ты расскажешь мне, в чем же секрет текстов с большим количеством «Нравится».
Она вдруг резко теряет все свое возбужденное очарование и кидает в меня взгляд «Кусок йуного аффтора». Я застываю, и даже руки останавливаются, не дойдя миллиметра до самого интересного.
— И все?
Что это, /цензура/, за тон?! От него я еще больше впадаю в оцепенение.
— Эм… ну да?
— Ты дурак что ли?! — разочарованно закатывает она глаза.
Здрасте, приехали. Я тут ее мозги насиловать собрался, а она мне не «маньяк», не «извращенец», не «/цензура/», а «дурак». И как это понимать?
— Так, Вселенский, свалил живо! — она пользуется моим минутным замешательством и старается согнуть колено. — Слез, я сказала, или я за себя не ручаюсь!
И вот я уже покорно слезаю с нее. Как последний идиот.
— И чсв свое убери, а то раскидал тут. Еще раз без моего разрешения достанешь, скину нахер с балкона.
Она садится и тыкает в меня связанными руками — развяжи, зараза.
— Ты чай какой пьешь? У меня из сладкого только курага — торт еще не пропитался. А, ну и еще кактус можешь пожрать, если хочешь. Вот ведь идиотина! Я думала, что-то такое интересное, сочное, а ты… это я бы тебе и так сказала.
Растерянно моргаю, наблюдая, как она встает с кровати и поправляет растрепанные волосы.
— Зеленый я пью.
Мы уже много времени проводили вместе. Куда больше, чем этого требовала редактура и даже редактушки. Я стучался к ней в личку сначала скромно, предварительно насобирав букет интересных тем, но со временем начал просто открывать личку с ноги, так, что она с треском билась о дверной косяк.
«Я снова здесь, солнце!».
И всегда находил ее. Еще ни разу за все это время *цензура* не выставила меня за дверь. Иногда я взахлеб рассказывал ей о своих идеях, а она многозначительно кивала, думая, вероятно, что надо бы вызвать психушку. Порой я приходил к ней как к Великому Монаху Фикбука и задавал философские вопросы, на которые никто не знает ответа, и она пинала меня, пока я не разуверялся в ее всезнании.
Но лучшим занятием всегда оставалось нытье. Ох, как я это люблю! Мрачно пнуть дверь лички, дождаться, пока *цензура* ответит, состроить из себя дерьмо, схватить ее за запястье и упорно провести вглубь ее собственной квартиры. Кинуть ее чудное тело на диван и… нет, не то, что вы подумали. Подождать, пока она с принятием ситуации вздохнет и сядет поудобнее, и со всего размаху свалиться к ней на колени. И начать ныть! Да, экстаз! Она будет гладить мои волосы и мягко щекотать, а если я совсем обнаглею, еще и сделает чай.
А если совсем уж беспробудный мрак, может, мне перепадут утешашки. Это не так страстно, как редактушки, зато всегда нежно и вовремя. Утешашки у нее, конечно, своеобразные, зато я теперь имею глубокие познания в эмоциональной Камасутре.
Самое интересное, что, когда я однажды начал утешашки, она прислала мне: «Не имей мне мозги». А я только успел стянуть с нее кофту и подобраться к застежке лифчика. Вот был облом! Да, кажется, я еще не настолько опытен, чтобы обойти все мины ее характера и добраться до сердца.
Короче, однажды я просто пнул дверь ее лички и закинул туда пару чемоданов.
— Что за херь, Вселенский?
*цензура* сложила руки на груди и обдала меня ледяным взглядом.
— Я остаюсь.
Она даже как-то ощетинилась и выпучила глаза:
— Чего?!
Решение не отвечать на этот глупый вопрос было принято моментально, и вместо этого я только потрепал *гав* за ухом. Собака облизала меня, будто видела не впервые, а уже порядком привыкла.
— Я представлю, что у нее нет шерсти, ладно?
— Вселенский, /цензура/, тебе жить надоело?! Быстро выметайся!
Но я уже представил
ее собаку без шерсти, так что, прости, *цензура*, это конец.
— Где у тебя, говоришь, чайник? Ох, какая квартирка! Так, — я приметил еще не обставленную мебелью комнату, — а вот здесь у нас будет спальня для садо-мазо игр.
Да. Да, мы начали жить вместе. Так просто и нагло, как я люблю. Я раскидывал свои розовые волосы и собственное мнение повсюду, где только можно. Ладно, нечего на меня так смотреть! Я спрашивал каждый раз, можно ли оставить свое мнение. И, если она разрешала, заполнял собой все пространство. Медленно, но верно, мои вещи разбросались по квартире. Часть она игнорировала, на некоторые смотрела с интересом (еще бы, вы бы видели весь арсенал оридж-авторов!), а часть просто напросто выкинула с балкона.
И все же, мои старания увенчались успехом. Даже не пришлось стричься и разбрасывать розовые волосы по всему ковру, чтобы ей просто некуда было деться. А еще у меня был план разрисовать все ее комментарии.
Жаль хорошо, что до этого не дошло.
— Что это?
На лице *цензура* отражается чистое непонимание. Я чувствую себя котом, наевшимся сметаны.
— Я спрашиваю, что это, Вселенский. Не лыбься мне тут! Что за муть ты развел в зале?!
— Красота, да?
Она манерно закатывает глаза. Ой, да ладно, солнышко, не все так страшно. Шкатулка даже и полстола не занимает, так что ты переоцениваешь.
— Почему я не вижу эту херь? Я, /цензура/, треснулась локтем о нее! Потому что эта твоя, что бы это ни было, херь, видна только тогда, когда присмотришься. — она злобно на меня зыркает и показывает совершенно живой локоть. — Убери это сейчас же!
Я вижу, что она хочет жестоко избавиться от самого дорогого, что у меня есть, так что лихорадочно ловлю ее руку:
— Не трогай!
Она даже слегка отступает от своего образа ядерной снежной королевы, и смотрит на меня с непониманием.
— Так! Ты заявляешься без приглашения, потом склоняешь меня к дружбе, затем переезжаешь в, на минуточку, мою квартиру, а теперь еще и орешь на меня, Вселенский ты, /цензура/, Моисей!
— Не бесись. Смотри.
Легко подцепляю двумя пальцами одну из полупрозрачных зеленых бусинок и подношу к окну. Моя крошка блестит в солнечных лучах и отливает всеми цветами радуги. Я завороженно таращусь на нее.
— Ну красиво, и что? Ты фея Винкс что-ли, чтобы такие штуки с собой таскать? Энчантикс, ёптэ!
— Тогда я Лейла!
— Ты идиот или где?
Примечание от *цензура*: в этой квартире место только для одной Лейлы.
Я цокаю и неодобрительно качаю головой. Ну что за пренебрежение? Глупышка.
— Это — идея.
— Чего?
— Идея, — копирую сообщение.
— Я умею читать, спасибо. Идея? Вот это? Ты смеешься что ли?
Эх, ну вот. Беру ее руку и кладу в ладонь маленький шарик. *цензура* тыкает в него и неодобрительно, но с интересом, разглядывает.
— Вот это?
— Ага.
В моих пальцах оказывается еще одна бусинка, и теперь мы таращимся на них вместе.
— Смотри. Закрой глаза и позволь идее прорости.
Я знаю, что она не доверится мне так просто, так что кладу руки ей на плечи и осторожно целую в шею. *цензура* вздыхает, чувствуя себя дурой, но покорно закрывает глаза. Я слежу за идеей на ее руке и тем, как старательно *цензура* ее отторгает. Больше похоже на локальную войну, чем на обмен опытом. И все же, спустя немало времени, бусинка чуть тает. Еще немало томительных минут, и идея растворяется полностью.
— Можешь открыть.
Снова целую ее в шею и жду. Веки *цензура* дергаются, и она с подозрением открывает глаза.
— Ну и где она? — недовольно спрашивает моя прелесть. — Куда ты ее дел и зачем? Смеешься надо мной?
— Я? Смеюсь? — оскорбляюсь я. — Да никогда. Она теперь внутри тебя.
В ее взгляде отображаются все места, в которые она хочет меня послать.
— Куда ты ее засунул? — очень медленно протягивает она и впивается ногтями мне в шею так, что я дергаюсь.
— Убери! — то ли шепчу, то ли верещу я. Отвратительнее этого я уже давно ничего не чувствовал. И только когда *цензура* милуется и отпускает меня, продолжаю. — Я никуда ее не дел. Ты сама приняла ее, и теперь она — часть тебя. Так и работают идеи, солнышко.
Ее вид меняется с напускной злости на искреннее непонимание. Я несколько секунд смотрю на нее и моргаю: жду, пока она закончит эту шутку. Но *цензура* с таким же выражением смотрит на меня.
— Ты не знала?
Это открытие поражает меня. Ведь я… я видел ее шкатулку с идеями, когда открывал какой-то драббл. Так как же она может не знать? Использует, но не знает? Бред какой-то.
Но растерянный вид *цензура* говорит об обратном.
— Что за дичь ты мне втираешь? Куда ты дел бусину?
— Никуда. Ты поняла и приняла идею, и теперь она стала частью тебя. Если ты будешь долго думать о ней, она разольется по твоему телу и поможет твоим деткам стать еще прекраснее.
— Ты, /цензура/, отравил меня?!
Мне вдруг становится очень смешно, и я не могу сдержать себя.
В следующие пять минут происходит методичное и жестокое избиение Вселенского (да, это я) игрушкой
ее собаки. А потом *гав* замечает, что кость используют не по назначению, прибегает в гостиную и старательно запрыгивает на меня, пока хозяйка дразнит ее игрушкой. И только когда собака вдоволь потопталась по всему моему телу, *цензура* кидает ей кость.
— У меня бы рука не поднялась травить тебя, солнышко, — оправдываюсь я, краем сознания подмечая, что надо бы выпить противоаллергическое, — моя идея не может никого отравить. К тому же, то, как идея подействует, зависит только от тебя.
— Ммм?
— То, как ты интерпретируешь идею. То, как понимаешь. Ты не верила в идею, поэтому она просто растворилась. — я беру еще бусину из коробочки, — А вот с этой можешь сделать что-то поинтереснее.
— О_о.
Эх, кажется, придется объяснять.
Я снова кладу бусинку ей на ладонь. Но теперь, чтобы она чувствовала себя увереннее (раз уж она, как бы парадоксально это ни было, не разбирается в идеях), накрываю ее пальцы своими.
— Позволь идее прорости. Не бойся.
*цензура* тяжело вздыхает, но доверяется. И, как я и ожидаю, бусина в ее руках начинает светиться.
— Ты, /цензура/, Винкс. — констатирует она, смотря на руку. — И я с тобой поеду туда же.
Ладно, так и быть, согласен на Блум.
— Ничего подобного. Просто ты приняла идею и позволила ей жить. Так что теперь она — твоя, можешь сделать с ней все, что хочешь. Можешь заложить в произведение рядом с собственной идеей, можешь обдумать ее еще больше. А можешь выкинуть.
Я снова смотрю на *цензура*, такую красивую в своем замешательстве, и думаю, как же мне повезло. Чудо тыкает в идею пальцем и корчит гримасы.
— Идея?
— Идея. — подтверждаю я. — Основа моих произведений. И твоих тоже. Вот только… почему ты так удивляешься? Ты же тоже автор, и я видел твои идеи.
— Где? — недоверчиво смотрит она мне в глаза.
— В смысле, где? Там, где ты их оставила.
— Ты поехал что ли? У меня нет идей! Только сюжеты.
— Не может быть! — всплескиваю я руками. — У всех есть, а у тебя нет?
— Да, — упрямо повторяет *цензура*, — у меня нет.
— Ну так пойдем поищем, — веселит меня ее детский вид. Я беру ее за руку и тащу в другую часть квартиры.
В ее глазах мелькает что-то. Что-то почти неуловимое. Детское? Я крепче сжимаю ее пальцы в своей руке. Давай просто сделаем это, и не важно, к чему это приведет в итоге.
Четыре часа спустя я признаю свое поражение. Это капец. Я собрал в ее, в
ее квартире с десяток идей, но сама *цензура* их в упор не видела. Только когда я тыкал ей идеей прямо перед носом, она признавала ее наличие. Я в шоке: это первый подобный случай за всю мою жизнь.
— Ха-ха, и правда идея, — умиляется *цензура*, тыкая в идею своих «Трудностей совместного бытия».
— Угу, — устало констатирую я.
— Что с тобой? — отвлекается она от новой игрушки.
— Дай мне полчаса полежать трупом.
— Полежать? — она встает с дивана, кладет идею на стол, потом возвращается, — О, нет, дружочек. Никаких полежать. Потому что сегодня четверг.
— Четверг?!
— Четверг. — она улыбается и резко запрыгивает на меня, что я не успеваю даже сориентироваться, — А это значит — время мне развлекаться, а тебе орать.
Ее пальцы уже стаскивают с меня футболку. Я, конечно, устал, но это вовсе не повод проигрывать! Так что хватаю ее за талию, пока она занята раздеванием меня, и валю на диван. Что ж, сделаем-ка мы это в гостиной, как раз БДСМ-комната на ремонте. В понедельник мы «случайно» поцарапали стену, пришлось красить.
— Ага, сейчас, — шепчет она, кидая ткань на пол, — ты сверху? Разбежался!
И вместо того, чтобы дать мне насладится процессом стягивания с нее одежды, пинает меня и скидывает с дивана. С дивана! Я, не ожидавший такой подлой выходки, оказываюсь на полу. И эта туша запрыгивает мне на бедра! Не как кошка, а как тюлень!
— Сегодня я сверху, котик, потому что
четверг.
Это последнее, что я слышу, прежде чем все вокруг, кроме нее, перестает иметь значение.
